– Я всегда так делаю… Иначе, как бы мне удавалось утешать больных, которых не смог утешить доктор?
– Да, кстати, как там Дулинг?
– Он хотел бы вас видеть.
– Меня?
– Черт возьми, Саймус Коппин, я же вам уже сказала! Мне кажется, что в последнее время у вас голова забита черт знает чем, или я ошиблась?
Он ничего не ответил и стал подниматься по лестнице. Нора не провожала его до комнаты Дулинга. Сержант отлично понимал, что обвинение, которое он только что предъявил Игэну О'Мирею, потрясло всех обитателей сего дома. От этого ему было тяжело на душе. Он знал, что в дальнейшем ему будет еще труднее, но при этом он был человеком долга, и ничто и никто не могли его заставить изменить этому долгу. Даже по голосу, которым доктор Дулинг ответил на его тихое постукивание в дверь и просьбу войти, сержант понял, что его старый друг скоро умрет. Он уже давно не виделся с Дулингом, и его поразили перемены, происшедшие за это время с доктором. Один заострившийся нос достаточно красноречиво говорил о близкой кончине. Саймус попытался изобразить радость от встречи:
– Ну что, док, потихоньку скрипим?
– Садитесь, Саймус, и не будьте ребенком. Мы оба знаем, что я скоро умру, так что не стоит об этом говорить, ладно? Здесь мы не в силах ничего изменить. Кстати, мне немного жаль, что все должно случиться так скоро, потому что хотел бы пожить еще несколько педель, хотя бы для того, чтобы не дать вам натворить глупостей!
– Каких глупостей, док?
– Саймус… Я вас уже давно знаю… И всегда вас считал компетентным в своей профессии человеком…
– К чему вы клоните, док?
– Мне очень неприятно было узнать, что, достигнув почти пенсионного возраста, вы глупо себя ведете…
– В самом деле? И в чем же, скажите на милость?
– В деле об убийстве Петси Лэкан.
– Ах, вот в чем дело! Сначала миссис Нивз…
– А кому же еще?…
– Мне очень жаль, док, но с вашим племянником не все так просто.
– Сколько вам лет, Саймус?
– Скоро будет шестьдесят.
– И вы никогда в жизни по-настоящему не влюблялись?
– Конечно, да!
– Значит, это было слишком давно!
– Почему вы так считаете?
– Потому, что вы уже не помните, что может думать и как может поступать безумно влюбленный человек. Игэн любил Петси с тех самых пор, когда человек перестает думать только о соске во рту. Он никогда не представлял себе жизни без нее.
– Пытаясь его выгородить, вы только еще больше доказываете его вину, док. Эта страсть вполне может служить объяснением слепой ярости, возникшей у него после того, как он понял, что та, которой он больше всего верил, обманула его!
– Такое случается либо в дешевых романах, либо с людьми, не получившими образования, Саймус, но не с врачом, который, кроме всего прочего, научился сам бороться за жизнь других, и, тем более, не с гинекологом, который помогает новым жизням появляться на свет…
Коппин смущенно проворчал:
– Это все россказни, док!
– Саймус, не заставляйте меня сожалеть об уважении, которое я к вам испытываю всю свою жизнь. Я – старый пьяница, сержант, но за всю жизнь ни разу не совершил недостойного поступка… Во всяком случае, для личной пользы. Если бы я хоть на секунду мог допустить, что Игэн – убийца, то сам бы выдал его вам… Я ненавижу убийц… И моя прогрессия тоже к этому обязывает.
– Но Игэн сам мне признался, что в субботу вечером договорился бежать вместе с Петси!
– Вы сами льете воду на мою мельницу, Саймус. Племянник хорошо знал, что произошло с Петси, и доказательство тому – его драка с Лисгулдом в заведении Леннокса, но все же он по-прежнему продолжал ее любить…
– Это как-то непонятно.
– Как раз наоборот. Потому что Петси, которую он любил, все это время жила в его сердце и его мечтах, и эта Петси не могла с ним плохо поступить…
– Слишком сложно для меня, док… Я всего лишь полисмен в небольшом городке…
– Ладно, скажем так: Игэн слишком любил Петси, чтобы желать ей какого-бы то ни было несчастья, и никогда не смог бы ей причинить малейшей боли или страдания. Подобный тип влюбленных прощает все проступки потому, что постоянно думает, что та, которая изменила, опять станет для него такой же, как была прежде… Убить ее – значит лишить возможности возврата к прежнему, и, тем самым, навсегда ее потерять в материальном и духовном смысле. Вы понимаете?
– Не знаю… Что-то не совсем… Наверное, я слишком прост, док, чтобы постичь эти тонкости… Мне кажется, ваш племянник простил Петси ее скандальное поведение… В этом я с вами согласен. А ей кажется, что она по-прежнему любит своего друга детства… И, кроме того, профессия врача обеспечивает неплохое положение в обществе, верно? И тогда, поскольку она боится Лисгулда, а он боится скандала, они решают удрать поздним вечером… Игэн разрабатывает план побега и приходит на матч по боксу, чтобы никто ни о чем не мог догадаться… С этой точки зрения ему удалось обмануть меня. Затем, когда подходит назначенное время, Петси меняет решение… По какой причине? Не знаю… К ней приходит Игэн, и в приступе гнева и ревности, имея под рукой медицинский молоточек, он его хватает и наносит удар, но делает это слишком сильно. Увидев, что наделал, он пытается скрыться, но волей судьбы сталкивается с этой дурой О'Брайен… Вот и все. Мое предположение, док, основывается не на психологии, а на опыте и образе жизни жертвы.
– Петси не была настолько хитрой и испорченной, Саймус. Воплощением порока ее сделала обывательская мораль Бойля, потому что она вела себя не так, как все.
– Это еще нужно будет объяснить присяжным, а я думаю, это будет нелегко сделать.
– Невозможно, потому что присяжные сами находятся в плену у этой обывательской морали… Скажите, Саймус, я правильно понял, Петси была убита ударом в голову?
– В висок. Удар был нанесен… чем-то наподобие медицинского молотка для проверки рефлексов.
– Почему именно им? Разве его нашли на месте преступления?
– Нет, но ведь не я обнаружил тело. Однако форма раны, ее глубина как раз соответствуют такому молотку.
– И поскольку мой племянник – врач, этот предполагаемый молоток должен обязательно принадлежать ему?
– Не станете же вы говорить, что вас это удивляет?
– Меня удивляет то, Саймус, что он пошел на матч по боксу, захватив с собой такой неудобный инструмент. А вас – нет?
Задумавшись, сержант спускался по лестнице вниз, где его ждала Нора.
– Ну что?
– Что вы имеете в виду?
– Ему удалось убедить вас в том, что вы взяли неверный след?
– Для этого требуются другие доказательства, миссис Нивз… И все же эта история с молотком кажется мне выясненной не до конца…
– Хоть это!…
Саймус открыто посмотрел Норе в глаза.
– По многим причинам, миссис Нивз, я от всей души желаю, чтобы ваш воспитанник оказался невиновен… Я думаю, что это сделал он, но пока у меня будет хоть малейшее в этом сомнение, я не стану его арестовывать… Мне не хотелось бы огорчать доктора Дулинга, особенно в такую минуту… И потом, я… дорожу вашей дружбой, миссис Нивз.
Она была тронута, и по ее голосу это было заметно.
– Саймус, постарайтесь, пожалуйста, не допустить ошибки, о которой вы будете потом сожалеть всю свою жизнь. Я вырастила Игэна, и он неспособен ничего от меня скрывать – что бы с ним ни случилось… Когда я ему сообщила о смерти Петси, я сама видела, каким это было для него горем и как внезапно оно на него свалилось, следовательно, он ничего не знал… Знаете, Саймус, в двадцать семь лет человек не настолько отличается от мальчишки, детскую ложь которого я без труда разгадывала.
– Дети меняются незаметно для родителей…
– Но только не Игэн… Он остался таким же наивным, порядочным, верным… Вы даже не можете себе представить, сколько раз мне приходилось его ограждать от тех ненормальных, которые под предлогом консультации у врача приходят, чтобы его соблазнить как мужчину!
Слегка смущенный, сержант пробормотал:
– Кое-что мне тоже известно… Никогда в жизни мне не приходилось выслушивать таких дурацких вещей!
Чтобы между ними не возникло чувство взаимности, которое ни к чему бы все равно не привело, Нора Нивз встала и в заключение сказала:
– А если вам повстречается мисс О'Брайен, передайте ей, чтобы она не попадалась на моем пути!
Эта история с убийством Петси Лэкан совершенно не нравилась Саймусу Коппину. Опыт полисмена говорил ему о виновности Игэна О'Мирея, но все то, что он знал об этом молодом человеке, и особенно привязанность к дорогой миссис Нивз, заставляли его сомневаться в причастности Игэна к этому убийству. Ах, как бы он был рад, если бы в убийстве можно было заподозрить этого обольстителя, Кристи Лисгулда! Но об этом не могло быть и речи: пока продолжался матч, то есть в то время, когда Петси была убита, клетчатый пиджак Лисгулда маячил у Саймуса перед глазами.
Недалеко от участка сержанту повстречался Томас Лэкан, ставший таким же стариком, как и он сам, ведь они были ровесниками.
– Привет, Томас…
Тот посмотрел на него невидящим, отсутствующим взглядом, и Коппин невольно вздрогнул. Его голос исходил тоже как-будто издалека.
– Привет…
– Томас, старина, рад вас видеть… Мы ведь старые друзья… Я поэтому вполне разделяю ваше горе, во всяком случае, в большей мере, чем если бы оно постигло более молодого человека, чем вы или я…
– Какое горе?
Сбитый с толку подобным вопросом, Саймус не сразу подобрал нужные слова.
– Но, как же, Томас, ведь у вас погибла дочь?
– Вы, должно быть, ошиблись, сержант, моя дочь Кэтлин чувствует себя превосходно. Сейчас она на ферме и готовит для своего отца паштет, а я с возрастом все больше люблю вкусно поесть… Кэтлин – отличная дочь, сержант.
– Безусловно, Томас, но… я ведь говорю о другой вашей дочери – Патриции, Петси!
– Вы ошибаетесь, сержант, у меня нет дочери с таким именем!
И, оставив стоять на месте недоумевающего полисмена, Томас Лэкан пошел дальше по своим делам. Понимая, что за этим упорством скрываются невероятная боль и горе, гигант Саймус Коппин стоял и чувствовал, что на глаза ему наворачиваются слезы, чего с ним не бывало уже очень давно.
Майк О'Хегэн курил свою неизменную трубку, когда в кабинет вошел сержант. Они так давно работали вместе, что зачастую не нуждались в словах, чтобы понять друг друга.
– Что-то не так, Саймус?
– Я только что встретился с Томасом Лэканом.
– Как он воспринял то, что произошло?
– Он никак это не воспринял, Майк. Он утверждает, что Петси – не его дочь и ничего не хочет знать.
– Немного мальчишеская защитная реакция, но… она вызывает симпатию, верно?
– Лисгулд отказался от жалобы.
– Тем лучше!
– Я побывал у О'Мирея.
– Ну и как?
– Все это глупо, Майк… Если бы я был помоложе, то написал бы рапорт об отставке.
– До такой степени, Саймус?
– До такой, Майк.
Они еще с минуту помолчали, а потом сержант добавил:
– Старик Дулинг скоро умрет… Это вопрос нескольких дней, а, может, и часов.
– Он знает об этом?
– Он сам мне это сказал.
– Как он держится?
– Как порядочный ирландец.
Они опять помолчали. Вдруг, как бы говоря с самим собой, комиссар прошептал:
– Может, пока не стоит арестовывать его племянника, пусть с миром закончит последние дни…
– Не думаю, Майк, что он сможет умереть с миром, если мне не удастся схватить за шиворот убийцу Петси Лэкан.
– Но…
– Он уверен, что Игэн здесь ни при чем, и у него нашлись веские аргументы, Майк.
– И они оказались настолько вескими, что вы сами теперь верите в невиновность О'Мирея?
– Почти, Майк.
* * *
Не встретив Этни О'Брайен, сержант не мог ей передать предупреждение Норы, и поэтому на следующий день пути этих женщин сошлись в бакалейном магазине Дайона О'Нейла.
Уже три поколения О'Нейлов царствовали в мире пакетов чая, коробок с порриджем и кульков с конфетами. Следует сказать, что эта почтенная семья бакалейщиков принадлежала к цвету населения Бойля, и О'Нейлы, прекрасно зная настоящее и прошлое почти всех жителей города, допускали в магазин только тех из них, которых считали порядочными людьми. Итак, стать клиентом О'Нейла, значило, в какой-то мере, получить удостоверение о порядочности, и ради этого многие были способны пуститься на любые низости.
В те дни, когда весь город говорил о смерти Петси Лэкан, семидесятипятилетний старик Дайон О'Нейл, сидя за кассой, наблюдал, чтобы ни одна паршивая овца не могла затесаться в стадо избранных. Обладая совершенно фантастической памятью, он приветствовал каждого клиента по имени и фамилии и никогда не ошибался, расспрашивая их о здоровье двоюродных братьев, тетушек или дядюшек, их супругов. Мисс О'Брайен была в числе привилегированных клиентов, так как еще ее мать делала покупки в магазине О'Нейла, а миссис Нивз, из уважения к доктору Дулингу, пользовалась теми же правами.
Этим утром мисс О'Брайен, сделав нужные покупки, как раз расплачивалась у кассы, когда на пороге магазина появилась Нора. Всех покупателей в магазине охватило какое-то непонятное волнение, а Дайон О'Нейл так и застыл с приподнятой рукой, позабыв положить в кассу монеты, которые он в ней держал. Его внучка Брайди, отпускавшая мелассу[2], пролила ее мимо пакета, а сын и наследник Дайона Фрэнк, наливавший в бутылку технический спирт, не заметил, что она давным-давно полна, и спирт льется прямо на пол. Поняв по взгляду миссис Нивз, что ей не избежать неприятного объяснения, мисс О'Брайен, совершенно уверенная в своей правоте, первой перешла в наступление, чтобы обеспечить, как она надеялась, окончательное преимущество в споре. В тишине, которая наступила с появлением Норы, мисс О'Брайен громко сказала:
– Позвольте вам заметить, мистер О'Нейл, что я вас считала более строгим в выборе своей клиентуры.
В этом была ее ошибка, потому что обиженный Дайон О'Нейл сразу же оказался на стороне миссис Нивз. Но пока он подыскивал достойный ответ, чтобы наказать мисс О'Брайен за наглость, та успела добавить:
– Я бы никогда не поверила, если бы прежде мне сказали, что в магазине О'Нейла мне придется встречаться с женщиной, вырастившей убийцу!
Дайон О'Нейл едва не задохнулся от ярости.
– Мисс О'Брайен!
Миссис Нивз поставила на пол сумку, приставила к прилавку зонтик, закатала правый рукав пуловера, подошла к ничего не подозревавшей мисс О'Брайен, спокойно наблюдавшей как она это проделывала, и изо всех сил ударила ее кулаком в нос. Этни свалилась на пол, от удивления даже не почувствовав боли и не успев вскрикнуть. Покупательницы, мужья и братья которых наносили друг другу удары едва ли не с самого рождения, с восхищением оценили силу и точность этого прямого попадания. Презрев элементарные правила благородного искусства бокса, миссис Нивз налетела на лежавшую жертву, схватила ее за волосы, заставила подняться и левой рукой нанесла апперкот, вызвавший шепот одобрения у зрительниц и заставивший Этни выплюнуть вставную челюсть. Она чуть было снова не оказалась на полу, но гувернантка доктора Дулинга поймала ее на лету, чтобы затем нанести удар справа в желудок. С долгим шипением, похожим на звук пробитого баллона, Этни упала на пол и больше не поднималась. Миссис Нивз, бросив презрительный взгляд на свою жертву, строго посмотрела на всех присутствующих.
– Пусть это будет уроком для тех, кто вздумает клеветать! Игэн О'Мирей – отличный парень, и он глубоко страдает, так что нужно быть последней из последних, чтобы очернять страдающего человека… Мистер О'Нейл, я зайду позже, когда из магазина уберут мусор, и еще я вам очень благодарна за понимание.
Старик встал и перед покупателями, ожидавшими его реакции, заявил:
– Миссис Нивз, я всегда испытывал к вам чувство глубокого уважения, и сегодня вы еще раз убедили меня в моей правоте. Я уверен, что доктор Игэн О'Мирей – прекрасный человек. Кроме того, он не мог бы быть иным, поскольку его воспитали вы. Вам есть чем гордиться, миссис Нивз, и я благодарен вам за то, что вы посещаете мой магазин, в котором я всегда буду рад вас обслужить!