Лимузин остановился у ее дома на Парк-авеню.
Швейцар выскочил из подъезда, чтобы взять чемодан. Я вылез из машины вместе с Барбарой.
— Все нормально?
Она кивнула.
— Когда поднимешься к себе, приляг, — посоветовал я. — Я позвоню тебе, чтобы убедиться, что у тебя все в порядке.
— Хорошо.
Я поцеловал ее в щечку, и она скрылась в подъезде.
За свой стол я попал лишь к пяти часам, найдя его заваленным служебными записками и просьбами позвонить.
Разгребая эту кучу, я и не заметил, как пробило восемь.
К реальности меня вернул звонок Джека Сейвитта.
— Все еще на рабочем месте? — рассмеялся он. — Подаешь дурной пример.
Я оглядел стопку еще не просмотренных бумаг.
— Это точно.
« — А я по твоей милости весь день просидел на телефоне. Но, похоже, ты получишь желаемое.
— Хорошо.
— Не будешь возражать, если я загляну к тебе и обо всем расскажу?
Я посмотрел на часы.
— Буду. Встретимся через четверть часа в ресторане Маккарти на Второй авеню.
— Как скажешь.
Я положил трубку на рычаг и нажал клавишу интеркома. Тут же в кабинет вошла мисс Фогарти.
— Соберите мне эти бумаги, — попросил ее я. — Ознакомлюсь с ними дома.
Она кивнула, а я направился в ванную. Умылся, глянул в зеркало. Лицо усталое, с глубокими складками, которых не было утром. Я усмехнулся. Складки эти отлично гармонировали с сединой. Пожалуй, подумал я, пройдет совсем немного времени, и мне не придется прибегать к услугам косметического салона.
Я сунул полотенце под горячую воду, отжал, приложил к лицу. Когда убрал, многие складки пропали. Но глаза так и остались красными. Возможно, мне требовались очки.
Фогарти уже приготовила «дипломат». Новенький, со скромной пластинкой с моей фамилией на боковой стенке. Она опустила крышку, закрыла «дипломат» на ключ, ключ протянула мне.
— Полный порядок. И я отметила красным карандашом срочные бумаги.
Джо Бергер встретил меня у дверей.
— Поздравляю, Стив.
— Спасибо, Джо, — мы обменялись рукопожатием.
Его симпатичная жена Клер улыбнулась мне из-за кассового аппарата и также поздравила меня. Я помахал ей рукой.
— Что будем заказывать? — осведомился Джо.
— Я жду Джека Сейвитта.
— Я знаю. Он звонил, чтобы предупредить, что задержится на пять минут.
Другого от Джека я и не ждал. Он терпеть не мог отрываться от телефона.
— Тогда закажем без него. Четыре «мартини», салат с сырным соусом, бифштекс с кровью, вареный картофель с мясной подливой, и, пожалуй, все.
— Хотите дельный совет, Стив? — спросил Бергер.
Я кивнул.
— Переходите на шотландское. Для желудка оно лучше. А от «мартини» только язву наживешь.
Я рассмеялся.
— А как насчет «кока-колы»?
— Самый лучший вариант. Когда мой ребенок был маленьким, доктор советовал давать ему сироп «колы», если у него болел животик.
— Ладно, Джо. А теперь попроси принести мне «мартини».
Он отошел, качая головой. Джек появился, когда я доканчивал третий бокал. Плюхнулся на стул. — Который по счету? — он выразительно посмотрел на мою правую руку.
— Третий.
Он посмотрел на официанта.
— Принесите два двойных «мартини», и побыстрее. — Джек повернулся ко мне. — Не то, чтобы мне хотелось выпить. Но мы должны быть на равных.
Я усмехнулся.
— Особенно в выпивке.
Официант вернулся с двумя бокалами.
Я открыл было рот, но Джек не дал мне произнести ни слова, протестующе подняв руку. Мгновенно осушил один бокал, затем наполовину — второй, а затем поставил его на стол.
— Теперь мы можем и поговорить.
— Как мой заказ?
— Мне пришлось нелегко.
Я промолчал. Какой агент скажет, что он не ударил пальцем о палец. За такое денег не платят.
— Я договорился о тридцати шести фильмах. По пять от ведущих кинокомпаний, остальные — от независимых.
— Сколько из них хороших?
— Четыре из шести, да и два оставшихся на уровне.
Во всяком случае, не барахло.
Я кивнул. Он потрудился на славу.
— А теперь держись крепче за стул. Они обойдутся тебе в четыреста тысяч каждый, и ты должен сказать «да» или «нет» в течение двадцати четырех часов. Деньги им нужны сразу, потому что они хотят показать их в, годовом отчете.
Я воззрился на Джека. Цена ровно вдвое превышала ту, по которой телевидение покупало фильмы, но я понимал, что именно в этом причина их уступчивости. Они тоже были повязаны. Если держатели акций не сочтут итог года удовлетворительным, поднимется дикий гвалт. И на текущий момент держателей акций они боялись больше, чем владельцев кинотеатров, навязавшим им договоренность, согласно которой кинокомпании не имели права продавать телевидению фильмы, выпущенные после 1948 года. Держатели акций могли проголосовать за снятие директоров с работы, а прокатчики все равно пришли бы к ним за фильмами.
— Ладно, — кивнул я. — Покупай.
На мгновение он онемел.
— Ты понимаешь, что делаешь? Это же больше четырнадцати миллионов.
— Я же сказал, покупай.
— Ты даже не хочешь узнать, что это за картины, какие звезды в них снимались…
Я перебил его.
— Ты — специалист, Джек, я доверяю твоему выбору.
Надеюсь, ты меня не подведешь.
— Но это твоя работа. Если картины окажутся не столь хороши…
Вновь я оборвал его, на этот раз резче.
— Вот тут ты не прав, Джек. Это не моя работа. Если картины провалятся, крайним будет твое агентство. По должности я имею право на ошибку, но «Синклер ти-ви» более не будет иметь дел с УАМ, если ты меня подведешь. И куда ты тогда денешься, если прибыли от сделок с другими телевещательными компаниями тебе не хватит для оплаты аренды помещений, в которых размещается твоя контора?
Лицо его побледнело, на лбу выступили капельки пота. Он допил второй бокал, не сводя с меня глаз.
— Это хорошие фильмы.
Спорить я не стал.
— Так чего тогда волноваться? — я улыбнулся. — Расслабься, и давай пообедаем. Я умираю от голода.
А вот Джек, как мне показалось, ел безо всякого аппетита.
Домой я попал уже после одиннадцати. Усталости не чувствовалось, а потому я открыл «дипломат» и выложил бумаги на стол.
Управился с ними за два часа и улегся в кровать в начале второго. Глаза горели, не прошло и пяти минут, как я вырубился. Но спал, наверное, не больше получаса, потому что зазвенел дверной звонок.
Поначалу мне показалось, что это сон, и я попытался выключить его. Но звонок звенел и звенел, и я открыл глаза. Полежал с минуту, потом поднялся и пошел к двери.
Барбара стояла в плотно запахнутой шубе, прижимая к груди маленькую сумочку, и смотрела на меня широко раскрытыми, полными страха глазами.
На мгновение я замер, затем отступил на шаг, и она бросилась мне в объятья, дрожа и рыдая. Я закрыл дверь.
— Ты не сказал мне, что переехал, — удалось вымолвить ей между рыданиями.
Я крепко прижимал ее к груди.
— Я поехала на твою старую квартиру. Швейцар сказал мне, где ты теперь живешь, — она подняла голову, по щекам текли слезы. — Ты злишься на меня, Стив?
Я покачал головой.
Слова хлынули потоком.
— Я более не могла этого вынести. Одна. Совсем одна.
Я думала над тем, что ты мне сказал. Насчет остальных друзей. Впервые я кое-что поняла. Настоящих-то друзей у меня нет. А те, что называются друзьями, годятся лишь для забав и развлечений. Я выпила полбутылки виски.
Какой же у него мерзкий вкус. Выкурила три сигареты с «травкой». И ничего не почувствовала. Тогда решила уснуть. Проглотила таблетку нембутала. Потом вторую, третью. А когда потянулась за четвертой, поняла, что заснуть мне не удастся. Я посмотрелась в зеркало, но увидела не себя, а свою мать. Меня ждал такой же конец. Вот тут я испугалась. Попыталась позвонить тебе, но мне сказали, что этот номер снят. Меня охватила паника. Я не знала, куда податься, а потому поехала к тебе.
Барбара вытерла глаза рукой. Шуба распахнулась, и я увидел, что под ней лишь ночная рубашка.
— Позволь мне остаться на ночь у тебя. Утром я уйду.
Пожалуйста.
— Будь как дома, — ответил я. — Пойдем спать.
Я провел ее в спальню.
— Иди умойся. А то у тебя все лицо в подтеках туши.
Покорно она прошла в ванную. Я погасил свет и лег в кровать. Из ванной донесся звук льющейся воды. Потом дверь распахнулась, и в проеме возникла Барбара.
— Теперь все нормально? — спросила она.
Лица я не видел, свет-то падал сзади, зато под ночной рубашкой четко очерчивались контуры ее фигуры. К последней претензий не было.
— Абсолютно, — ответил я.
Она щелкнула выключателем и шагнула к кровати. Я подвинулся, освобождая ей место.
— Нет, Стив, я хочу, чтобы ты обнял меня.
Я протянул руку и притянул ее головку к своему плечу. С минуту Барбара лежала спокойно, а затем села.
Стянула через голову ночную рубашку и вновь прижалась ко мне.
— Так-то лучше, — прошептала она. — Я хочу ощущать твое тело.
Она чуть повернулась и положила мою руку себе на грудь. Я почувствовал ее упругость, набухающие под моими пальцами соски. Меня словно обдало жаром. Теперь уже не мог уснуть я. А потому чуть отодвинулся. Закрыл глаза. Но она не угомонилась.
— Поцелуй меня, Стив.
Я коснулся губами ее губ.
— Спокойной ночи.
Она смежила веки.
— Пообещай мне кое-что.
— Что именно?
— Пообещай сделать то, о чем я тебя попрошу, — она напоминала мне капризного ребенка.
Я откинулся на подушку.
— Ну, хорошо, обещаю.
— Утром не смотри на меня. Они меня побрили, и я теперь такая странная.
Я рассмеялся.
— Ради бога, давай спать.
Последнюю фразу я мог и не произносить. Барбара уже спала. Такая юная, ранимая. Я закрыл глаза.
Но присутствие женщины, тепло ее тела не давали мне уснуть. В итоге я выбрался из кровати. Барбара даже не шевельнулась. Я ретировался в гостиную.
И заснул-таки в кресле, перед работающим телевизором.
Глава 6
Мои родители погибли, когда мне было шестнадцать лет и я еще учился в школе. Случилось это во время войны. Из соображений безопасности на восточном побережье действовали правила, требующие зачернять верхнюю половину фар, дабы их лучи остались невидимы для японских летчиков, окажись их самолеты над территорией Америки. Когда идущий навстречу автомобиль неожиданно появился из-за вершины холма, его фары ослепили моего отца. Он чуть вывернул руль вправо, чтобы избежать столкновения. Этого «чуть» вполне хватило с лихвой.
Большой «паккард» слетел с дороги, преодолел обрыв в триста футов, дважды крепко приложившись о скалы, и замер на глубине двадцати восьми футов.
— Крепитесь, юноша, — говорил мне мистер Блейк, наш адвокат, когда я, не проронив со дня смерти родителей ни слезинки пришел в его кабинет после похорон. — Господь Бог даровал им быструю смерть. Они не успели даже подумать о том, что произошло.
Я искоса глянул на мою тетю Пруденс[10] , сидевшую у другого края стола. Видел я ее впервые, так как давным-давно она переехала из Нью-Бедфорда в Кейп-Энн. Но слышал о ней предостаточно.
В частности, историю о том, как она влюбилась в художника и уехала с ним в Париж, где маэстро и бросил ее, решив вернуться к жене. Потом последовала череда романов, которые шепотом обсуждались родителями, пока в один прекрасный день Пруденс не вернулась в Нью-Бедфорд.
Мой отец не знал, что она в городе, до того момента, как она вошла в его кабинет в банке. С ней был пятилетний мальчуган, прячущийся в ее юбке.
— Привет, Джон, — поприветствовала она отца.
— Пруденс, — мой отец не верил своим глазам.
Она посмотрела на мальчика.
— Поздоровайся с монсеньером, Пьер, — обратилась она к ребенку по-французски.
— Bon jour, — застенчиво поздоровался мальчуган.
— Он говорит только по-французски, — пояснила тетя Пруденс.
— Кто он? — спросил отец.
— Мой сын. Я усыновила его.
— И ты думаешь, я в это поверю? — пробурчал мой отец.
— Мне без разницы, чему ты поверишь, а чему — нет, — огрызнулась она. — Я пришла за своими деньгами.
Мой отец понимал, что это значит. Но в Новой Англии господствовало мнение, что деньги женщинам доверять нельзя. Даже если речь шла об их доле наследства.
— Согласно завещанию отца, деньги должны храниться в банке, пока тебе не исполнится тридцать лет.
— Мне стукнуло тридцать в прошлом месяце, — последовал ответ.
Тут отец оторвал взгляд от мальчика и посмотрел на нее.
— Действительно, — в голосе его слышалось удивление. — Действительно, стукнуло.
Он поднял трубку и попросил принести необходимые Документы.