Я пробормотал что-то невразумительное. Фриц натянул брезент от солнца, и на корме образовалась приятная тень. Мы долго молчали. Фон Арнхайм сидел подпирая подбородок кулаком. Наконец – дом Элисоиа еще не показался – немец заговорил:
– Здесь нет посторонних, поэтому я могу кое-что вам сказать.
Его тон не предвещал ничего хорошего. Вода со свистом огибала борта нашей лодки.
– Я обращу ваше внимание на факт, который вы, может быть, пропустили, – назойливо звучал его голос у меня над ухом. – Мы имеем дело с опасным убийцей. По эмоциональному эффекту он вполне может сравниться с Вагнером. Послушайте! Вы помните, что Элисон мечтал о роли предводителя христиан в «Бронзовой Бороде»?
Банколен не отозвался. Я повернулся и увидел неподвижное лицо с посверкивающим на солнце моноклем. Стараясь перекричать пыхтение мотора, я ответил:
– Да.
– И что по пьесе его приговаривают к смерти?
– Да.
– И как Бронзовая Борода обходился со своими друзьями-христианами?
– Неужели… львы? – ужаснулся я.
Монокль зловеще сверкнул. Банколен подался вперед:
– Да! А как еще?
– Ну, он обливал их смолой, поджигал, и они как живые факелы… О господи! – Я глубоко вздохнул и чуть не подскочил.
Наступила тишина. Фон Арнхайм констатировал:
– Желание Элисона исполнилось! Наша лодка подошла к причалу.
Глава 13. Данстен говорит, а Д'Онэ слушает
Ленч в тот день получился не очень веселым. Левассер, Данстен и герцогиня спустились, но больше никого не было. Приятный голос мисс Элисон звучал у вас в ушах, но мы не прислушивались к ее словам, занятые каждый своими мыслями. Похоже, между ней и Банколеном происходил обмен колкостями. Она выпила больше, чем положено, и была немного навеселе. Данстен едва притронулся к пище. Он выглядел слишком озабоченным и даже опрокинул себе на колени стакан с водой. Левассер, как истинный француз, ел с самозабвением. Фон Арнхайм окинул присутствующих быстрым, пронзительным взглядом, что отнюдь не улучшило настроение Данстена. Затем герцогиня рассказала очень забавный, но непристойный анекдот, и я с любопытством наблюдал, какое разное впечатление он произвел на сидящих за столом. Банколен шумно расхохотался. Левассер позволил себе снисходительно улыбнуться и продолжил трудиться над жареной уткой. Фон Арнхайм, казалось, вообще ничего не слышал. Но Данстен немного побледнел. Он явно был шокирован, смущен и, даже больше – чуть не выронил салфетку. И все из-за простенького анекдота о муже-рогоносце, неожиданно возвратившемся домой. Наконец герцогиня оторвала от стула свою приземистую фигуру, стукнула тростью об пол и пригласила Банколена сыграть в шахматы. Я знал, что они поднимутся наверх и начнут обмениваться анекдотами, коих француз знал несметное множество. Значит, некоторое время они мне не помешают. Левассер немедленно откланялся. Фон Арнхайм, почти незаметно кивнув в сторону Данстена, поднялся наверх. Молодой человек повел себя именно так, как я и надеялся. Он было двинулся наверх, заколебался и направился в библиотеку. В конце концов появился с книгой в руках и прошел на веранду. Мне предстояло провести с ним небольшую неофициальную беседу, а фон Арнхайм занялся Изабель Д'Онэ.
Под натянутым над верандой широким навесом в красную и белую полоску Данстен развалился в плетеном кресле в углу и принялся смотреть на реку. На нем была старая крикетная куртка с эмблемами каких-то клубов, а вокруг шеи обернут шарф. Книга одиноко лежала рядом. Он взял железнодорожный путеводитель Бредшоу, но я сделал вид, что не заметил этого, и спросил:
– Здесь поблизости нет теннисного корта? Я бы не прочь сыграть пару сетов.
Данстен ответил сквозь шарф:
– Видит бог! Хотелось, чтобы был! Я бы хотел сыграть… ну, просто для того, чтобы сыграть. – Он продолжал нервно покачивать ногой. – Здесь есть гимнастический зал. Но кому охота размахивать булавой? Я бы запустил ею в кого-нибудь. Не знаю, что еще, разве только… Я знаю! – вдруг оживился молодой человек и вдохновенно посмотрел на меня. – Давайте напьемся!
Он был очень, очень молод, но я прекрасно понимал его состояние и сочувствовал ему. Поэтому весело ответил:
– Сейчас еще очень рано. Если напиться в летний день, станет плохо от солнца. Заболит голова, опухнут глаза, а это самое худшее состояние на свете!
– Да, это точно! Так оно и есть! Я об этом как-то не подумал. – Новая мысль на мгновение отвлекла Данстена. Он принялся обдумывать ее, но потом помрачнел и снова закачал ногой…
– Мы можем взять моторную лодку и проехаться в Штоль-ценфельс, – предложил я. – Если вы, конечно, умеете управлять этой посудиной. Я не умею.
– Нет, нет, я тоже не умею! У меня дома своя красавица… – Юноша овладел собой и внезапно глянул на меня. Но я внимательно и сосредоточенно разглядывал горизонт. Он вдруг огрызнулся: – Я и близко не подойду к этой противной лодке, слышите? Терпеть их не могу! Никогда до них не дотрагиваюсь.
Мы обсудили, насколько скучна игра в бильярд, и многие другие вопросы. Наконец я предложил прогуляться в лес за домом. Он согласился, сказав, что там есть тропинка, сразу возле лестницы, ведущей к причалу, по которой можно пройти к лесистым холмам за домом. Очевидно, он не мог выкинуть из головы эту тропинку, по которой Изабель Д'Онэ, должно быть, возвращалась к себе в комнату.
Мы спустились по лестнице до того места, где начиналась тропинка, уходящая в сторону. По ней мы поднялись на довольно высокий каменный кряж, в одном месте подходящий довольно близко к внешней лестнице, ведущей к балкону второго этажа. Наконец тропинка привела нас в прохладную аллею, где листья нижних веток деревьев еще хранили дождевую воду. Аллея вывела нас на плоский мыс, окруженный каменной стеной. Мне уже давно стало ясно – Данстен и Изабель Д'Онэ не поднимались здесь в вечер убийства. Тропинка была даже если не грязной, как теперь, но крутой, каменистой и опасной. Она заросла по бокам ежевикой и чередой, а в одном месте шла по краю оврага в пятьдесят футов глубиной. Даже мне, при дневном освещении, взбираться по ней было тяжело. Ни одна женщина, подобная Изабель Д'Онэ, не смогла бы подняться по этой тропинке, тем более в темноте.
Мыс представлял собой небольшую площадку над склоном кряжа, заросшего буками и липами, сквозь стволы которых отлично просматривалась река. Зеленые сумерки были напоены запахом мха и влажной земли. Со всех сторон раздавались таинственные шорохи. Данстен сел на низкую каменную стену, поглаживая колено и глядя на переплетенные ветви. Уродливые морщины исчезли с его лица. Из кустов раздалось ворчливое карканье. Чуть слышно стучал дятел. Нас окружала сонная тишина Рейна. Мы лениво поговорили о чем-то, а потом я заметил:
– Хорошее местечко для свидания с женщиной, если бы не крутой подъем…
– А… Да, конечно. – Он повернулся, подумав, что это дежурное замечание.
– Впрочем, гораздо легче переправиться через реку, – задумчиво продолжил я. – Несомненно, здесь должна быть небольшая бухточка, и если у вас есть лодка…
У меня создалось впечатление, будто лесные звуки куда-то удалились и в папоротниках больше никто не шевелится. Я не наблюдал за ним, но видел, как его длинные пальцы сжали край стены. Эта тишина наводила ужас! Присев рядом с ним на край стены, я вынул часы.
– Уже поздно, – сказал я. – Два часа…
– Чушь! – выпалил Данстен, задышав более свободно, когда ему показалось, будто я сменил тему. – На моих всего лишь половина…
Он осекся. Я не поднял глаз, но его тень упала на мои часы. Их ровное тиканье казалось неестественно громким. Он понял. Понял и, охваченный ужасом, чуть слышно, страдальчески вздохнул. В нем медленно закипала ярость. Он поднялся…
– Успокойтесь, – резко остановил его я. – Я бы не смог сбросить вас с этой стены, даже если бы захотел.
– Проклятая вы свинья! – горько воскликнул юноша. – Это вы написали записку!
– Нет. Не я. Иначе бы с удовольствием признался.
– Кто тогда?
Никакой попытки сокрытия. Он стоял в проломе стены, его крючковатые руки дрожали, глаза расширились. Тонкие, слабые мускулы едва виднелись под рукавами голубой крикетной куртки. Я потряс его за плечи, глядя в темные, покрасневшие глаза.
– Это была отвратительная ловушка. – Я сочувственно вздохнул. – Не важно ведь, кто это сделал, правда? Мы должны найти достойный выход.
– Выход? Боже мой! Полагаю, всему дому известно…
– Никто не знает, – солгал я, – кроме нас с Банколеном. А… это его дело. Если бы он рассказывал все, что ему известно, во Франции многие не смогли бы заснуть. Но он умеет держать язык за зубами. Не вешайте носа, приятель! Вы не единственный, кто попадал в подобную ситуацию. Ничего нового здесь нет!
Он с любопытством посмотрел на меня, потому что я говорил с ним как с ребенком, который украл джем и боится, что его заберет полиция. Прерывисто дыша, Данстен снова сел.
– Вы уверены, что никто ничего не знает? Мне пришлось несладко с тех пор, как…
– Я уверен.
– Что… что вы имели в виду, говоря, будто тут нет ничего нового?
Я, пожав плечами, уклончиво ответил. Данстен, похоже, был не на шутку озадачен и настолько неуверен, что его мозг отказывался работать. Но вдруг он вспыхнул:
– Тогда какого черта!..
Нелегко было убедить сорванца, что речь идет о расследовании преступления, а не о его личных отношениях с чужой женой. Бедняга не понимал, что быть уличенным в адюльтере значительно лучше, чем быть повешенным. Я подчеркнул такое неопровержимое доказательство, как моторная лодка, но подчеркнул также, что, если он хочет доказать свою невиновность, ему ни в коем случае не стоит упоминать о своих ошибках. И я знал, что услышу все, что мне нужно, – рано или поздно ему нужно выговориться…
– Послушайте, – сказал я наконец. – Ведь вы с мадам Д'Онэ действительно брали моторную лодку, не так ли?
– Вам я могу сказать, – горячо заверил юнец, – но перед этим детективом буду молчать. Клянусь, я не могу! Не знаю почему…
– Что ж, это я улажу. Вам вовсе не придется с ним встречаться.
Данстен почему-то сразу приободрился.
– Кроме того, – пробормотал он, – вам многого не понять. Ну и в историю я влип! Но я без ума от этой женщины! Я не могу и не собираюсь отказываться от нее! Слышите? – Он ударил кулаком по стене, повернулся и пристально посмотрел на меня. – Если бы вы знали, через что она прошла с этим подлецом!..
Старая песня. Как весело (и, насколько я знаю, как верно) ее пели от хорошо известных гор Гренландии до солнечных оазисов Африки, воспетых в многочисленных гимнах! Рапсодию в исполнении Данстена я слушал торжественно и внимательно. Да, не жизнь, а мелодрама… Было также заявление: «Если бы он только бил ее!..» Не знаю, почему жены жестоких мужей всегда предпочитают, чтобы мужья их били, и расстраиваются, когда этого не происходит. Как бы то ни было, факт остается фактом. И я сочувствовал, потому что по старомодным стандартам Жером Д'Онэ вовсе не был плохим мужем. Он был хуже – мелким, властным и посредственным человеком.
– …я встретил ее год назад в Брюсселе, – продолжал Данстен, – и мне казалось, что я ее забыл. Затем, на прошлой неделе, я приехал сюда к Элисону, чтобы обсудить состав актеров для его новой пьесы, не зная, что она тоже будет здесь. Не могу даже точно сказать, как все произошло… но, когда она протянула мне чашку, я, прикоснувшись к ее руке, внезапно покраснел и запаниковал. Знаю, звучит чертовски глупо, но это именно так!
Он заговорил быстро и неразборчиво:
– Но самое худшее то, что у меня должна была состояться помолвка с девушкой, которая сейчас находится здесь! Вы этого не знали, не так ли? С малышкой Салли Рейн. Только не проболтайтесь, ладно? Я не могу так больше продолжать и не могу сказать ей. Я все время знал, что так больше продолжаться не может. Но сейчас глубже проникся этим. Терпеть не могу женщин, которые с вами шутят! Никогда не знаешь, серьезна проклятая девчонка или просто дразнит вас! Так вот, в вечер… в вечер убийства Д'Онэ принял снотворное. Увидев, что он заснул, Изабель спустилась вниз. Сначала мы собирались только посидеть на веранде и поговорить. Затем я… я сошел с ума. Я предложил: «Давайте возьмем лодку и переправимся через реку». Знаете, здесь есть тропинка, ведущая к небольшой рощице на склоне холма, и до нее легко добраться. Мы взяли лодку…
– Погодите. Элисон отправился с вами?
Выбитый из колеи моей репликой, Данстен удивленно уставился на меня:
– Элисон? О господи, нет! При чем здесь Элисон?
– Послушайте, – я старался говорить как можно спокойнее, – я не люблю сердиться, но ничего не могу с собой поделать. Я весь день пытаюсь вдолбить это вам в голову, а теперь вы меня спокойно спрашиваете: «При чем здесь Элисон?» Черт возьми, это же решающий момент! Он каким-то образом переправился через реку, а шум лодки слышали только один раз!
– А… Ах, ну конечно, он же мог грести.
– Здесь только одна гребная лодка, и ею воспользовались Гофман и Фриц.
– А я вам говорю, – закричал Данстен, – что его с нами не было! Или вы думаете, я рехнулся? Думаете, я бы…
Он замолчал и неожиданно посмотрел на меня. Я, должно быть, выглядел настолько ошеломленным, что это дошло даже до него. Я медленно поднялся со стены и в тот же миг все понял. Меня вдруг, словно молнией, озарило, каким образом Элисон переправился через реку. Какой глупец! Надо быть круглым идиотом, чтобы давным-давно не понять этого!
– Ботинки, – произнес я вслух, – ботинки…
– Какие ботинки? – удивленно переспросил мой собеседник.
Я не ответил, но объяснение напрашивалось само собой. Эти прогулочные ботинки, по самые лодыжки заляпанные грязью и зеленым илом! Элисон не мог так выпачкать их, поднимаясь по тропинке к замку «Мертвая голова», потому что, как я заметил, даже в очень дождливую погоду мои ботинки лишь слегка запачкались черной грязью. Теперь я вспомнил, где видел грязь, подобную той, что оказалась на ботинках Элисона. В пруду, вырытом в поместье моего деда! Река… Под ней был тоннель!
В подобных замках в большинстве случаев всегда строили подземные ходы, по которым хозяева могли спастись во время осады. Ход из замка «Мертвая голова», по-видимому, был прорыт под дном Рейна и имел выход у дома Элисона. Вот и пропавшие вечерние туфли! Очевидно, Элисон снял их перед самым входом в тоннель, чтобы не выпачкаться в грязи, и переобулся в прочную обувь, чтобы по возвращении снова надеть их. Ох уж эта его идеальная аккуратность! Только он не вернулся… Все прошло как по маслу. Злосчастное пальто висело в шкафу, а сам он, запершись в своем кабинете, наверное, продолжил работу над мемуарами…
Все это пронеслось в моей голове за мгновение, хотя, казалось, я давно уже знал все. Остальные подробности тоже встали на свое место. Таинственный человек с факелом, которого Гофман видел на зубчатой стене. Слуги говорили нам, что он выбежал из ворот замка и спустился к реке, чтобы вернуться на лодке до их прихода. Чистый бред! Он не мог спуститься к причалу, не встретив их. Если бы он попытался прорваться сквозь кусты, а не бежать по тропинке, скорее всего, или сломал бы себе шею на этом крутом спуске, или поднял бы такой шум, что они не смогли не услышать его. Нет! Он вернулся в дом по тоннелю! Факты, ранее казавшиеся незначительными, теперь виделись совершенно в ином свете. Я вспомнил нишу между гостиной и спальней Элисона, вспомнил запачканный ковер и зеленоватую грязь на полу. Там был вход в тоннель! Более того, грязь оставлена не Элисоном, а убийцей, когда тот вернулся в дом. Кто-то в тот ужасный вечер видел, как Элисон вошел в тоннель. Этот «кто-то» взял пистолет из его комода, прошел за ним под Рейном, сделал свое черное дело и вернулся. Банколен понял это… Он сообразил сразу, еще вчера ночью, ничего не выискивая. Нас навела на ложный след моторная лодка, в которой вернулись только Данстен со своей возлюбленной!
– Что с вами? – обеспокоенно спросил молодой человек.