Вопрос заставил меня задуматься. Я в самом деле не знала, почему сцепились Оксанка с мулаткой. Отару говорила, что Оксанка ее ненавидит за то, что Лена стала любимой наложницей Дубовицкого, но они больше не в гареме у Гавнадия Павловича. Зураб четко заявил Оксанке, что берет ее к себе. Одну. Тогда что же? Я решила пойти выяснить ситуацию, пообещав рассказать Людмиле все, что удастся узнать.
Оказывается, мулатка бросилась на защиту Руты, которую почему-то решила отбутузить опохмелившаяся Оксанка. И эту пьянь хочет забрать к себе Зураб? Не понимаю я мужиков. Лену я зауважала. За себя постоять не могла, проигрывала Оксанке в схватках, а вот за более слабую и беззащитную вступилась. Боролась как львица! У меня, откровенно говоря, на мгновение появилось желание ввязаться, чтобы тоже поддать этой стерве Оксанке, но я вовремя сдержала свой благородный порыв: не нужно опускаться до такой степени, тем более в присутствии мужиков. Особи противоположного пола стояли, словно очарованные, глядя на бой. Ситуацию следовало в корне менять. Эту почетную миссию могла на себя взвалить только я – больше было некому.
– И не стыдно вам? – завопила я. – Нет чтобы разнять немедленно, так они решили полюбоваться! Зураб, ты хотел эту пьянчугу? Так забери ее! Забери и наслаждайся. Может, и тебе когда-нибудь пару раз поддаст. Или дом спалит. Нужна тебе такая? Ты посмотри на нее, посмотри. Полюбуйся! Дядя Саша, вы-то куда смотрите? Вахтанг Георгиевич, как вы можете допускать подобное в своем доме? Марис, постыдился бы! Твою Руту защищает другая женщина, а ты стоишь, разинув пасть!
Мои увещевания подействовали. Девчонок растащили. Рута с безразличным выражением лица сидела в кресле, поднявшись из угла, куда ее отшвырнула Оксанка. Рута не принимала участия в драке. Ей было все равно. Она посмотрела на нас пустыми глазами и отвернулась к стене. Марис бросился к ней и запорхал вокруг кресла, воркуя на латышском.
Зураб не поскупился на воспитательные мероприятия – и Оксанка получила кулаком в глаз, правда, восприняла это как должное, придя к определенным выводам, о которых тут же сообщила вслух:
– Бьет – значит, любит. Ты правда меня любишь, Зурабчик?
Леванидова, шатаясь, поднялась с ковра и полезла к Зурабу Георгиевичу целоваться. Тот пытался от нее увернуться, не решаясь дать ей во второй глаз, а надо было бы – иначе потом не отделается от назойливой дамы.
Вахтанг с дядей Сашей увели мулатку, чтобы в очередной раз оказать ей медицинскую помощь. Вот настрадалась Ленка! Но на этот раз Оксанка не одержала над ней победу – борьба шла на равных, и, когда после моих укоров в дело вступили мужчины, победительница была еще не определена.
Я поняла, что делать мне в этом обществе нечего: Марис крутился вокруг Руты, Оксанка уже вела покорного Зураба в опочивальню, дядя Саша, Вахтанг и мулатка скрылись в какой-то комнате. Я отправилась на кухню к Людмиле. Мне почему-то страшно захотелось есть.
Увидев, что кухарка опять достает из-за банки с мукой очередную бутылку и украдкой прикладывается к ней, я подумала о своей дорогой мамочке, воспоминания о которой, в свою очередь, навели меня на весьма интересную мысль. Я решила, что мне обязательно нужно перед отъездом заглянуть и к ней. Если только она еще жива и обитает в той же квартире. Могла ведь продать, чтобы хватало на выпивку.
* * *
Примерно через час мы все-таки тронулись в путь. Я в гордом одиночестве ехала на своей «бээмвэшке». На этот раз я не маскировалась под старуху, но парик все-таки нацепила, да и оделась нетипично для себя. Хорошо знающая меня женщина еще могла бы меня опознать, но не мужчина. А если меня кто-то еще и ищет, то только мужики. На всякий случай Вахтанг отдал мне свою трубку.
Дядя Саша, Вахтанг и безразличная ко всему Рута забрались в комфортабельную цистерну, за руль которой сел родственник братьев Чкадуа. Вадим, Марис и израненная мулатка отправились путешествовать в «Лендровере». Леньке было дано задание отогнать разбитый джип Михалыча к какому-нибудь озеру и утопить его там – пусть ищет на здоровье. Зураб заявил, что пару деньков побудет на вилле брата, разберется с делами. Я прекрасно понимала, что дела эти – винно-водочные, но свою осведомленность не демонстрировала. Оксанка была заперта в одной из комнат, но ей не привыкать – сколько недель она так прожила в гареме?
Мы договорились о встрече с дядей Сашей, Вахтангом и Марисом через три часа после въезда в город. Дядя Саша не сомневался, что успеет за это время и забрать нужную машину, и еще кое-какие дела переделать. Племянник Вахтанга отгонит цистерну назад. Вадим с Марисом отвезут мулатку по указанному дядей Сашей адресу, а потом на общей встрече-прощании Марис пересядет в мою машину, а я – в пригнанную дядей Сашей и Вахтангом. Вадим на «Лендровере» отправится назад на виллу. По моим подсчетам, я должна была успеть и заскочить к мамочке, и побывать на кладбище. На машине обернуться можно быстро. Конечно, если все идет по плану. Но, как говорится, человек предполагает, а бог располагает.
Глава 19
Первым делом я решила съездить к родной мамочке, которую не имела счастья лицезреть со дня нашего переезда из общей квартиры в три однокомнатные. Насколько мне было известно, брат Андрюша тоже с ней ни разу с тех пор не виделся и подобного желания не испытывал. Я, откровенно говоря, тоже не ощущала таких позывов, вот только требовалось выяснить одну вещь, а еще лучше, запастись различными ядами – мало ли что может пригодиться в пути. Тех остатков в маленькой бутылочке, которые я в свое время увела у мамаши, может и не хватить. Дядя Саша, конечно, обеспечил бы меня чем угодно (в его возможностях я уже не сомневалась), но хотелось бы иметь что-то свое, так сказать, для личного пользования.
Адрес мамашиной квартиры я назвать не смогла бы, помнила только улицу, остальное планировала найти визуально (я там бывала, когда мы только собирались меняться) – зрительная память у меня отличная, впрочем, не только зрительная. Правда, номера дома и квартиры мамаши у меня где-то записаны, но воспользоваться ими пока так ни разу и не пришлось. Мамочка мне тоже ни разу не позвонила. Хотя как знать? Я ведь после переезда проживала вначале у Сергея, а потом у Волошина.
Я оставила машину у соседнего дома – зачем привлекать лишнее внимание? – и направилась к мамочкиной парадной. На лавочке перед нею сидели четыре старушки – несли вахту, осматривая всех входящих и выходящих. Меня оглядели с ног до головы – представляю, какое там начнется обсуждение после того, как я скроюсь в лифте. А запомнят они только самые заметные детали – рыжие волосы (я специально выбрала сегодня этот парик из всех, предложенных дядей Сашей), накладные веснушки на носу и щеках, широкие плечи. Я была в зеленом пиджаке с подложенными плечиками и зеленых джинсах. В таком виде меня можно было принять за баскетболистку. Пусть свидетели запоминают спортивную рыжую девушку. К тому же все мои знакомые прекрасно знают, что зеленый цвет я терпеть не могу и соглашусь надеть зеленое только под дулом пистолета. Правда, на этот раз я оделась так по доброй воле, чтобы сбить со следа возможных противников.
Итак, я поднялась на шатающемся лифте на пятый этаж, где находилась мамочкина квартира, и позвонила. За дверью царило молчание, я позвонила еще раз. Из соседней квартиры показалось старушечье лицо – двойник бабы Кати из моей парадной (или в каждом подъезде имеется такая бабка, все знающая и все ведающая? Только вот почему она не сидит с остальными на лавочке?).
– Бабушка, – исключительно вежливо спросила я, – не скажете ли, есть кто дома у ваших соседей?
– А то как же, – кивнула бабка, открывая дверь пошире. – Только пьяные все. Как обычно. Спят.
– Значит, стоит звонить и дальше? – посоветовалась я с бабкой.
– Если добудитесь, конечно. А вы откуда будете-то?
Легенду я продумала заранее, а поэтому, ни секунды не колеблясь, сообщила:
– Из Госкомимущества.
– Откуда-откуда?
Я подозревала, что работники Госкомимущества по квартирам не ходят, только откуда это знать соседке моей мамаши? Я заливалась соловьем, поясняя, что представители нашей организации ходят по квартирам злостных неплательщиков, выясняя, по каким причинам не производится плата за жилье, поскольку недавно вышел новый указ (я не стала уточнять чей, да бабка и не спросила), в соответствии с которым злостных неплательщиков надлежит выселять в худшие жилищные условия, предоставляя освобождающиеся квартиры нуждающимся. Исключение составляют малоимущие многодетные семьи. Последнее я добавила специально, чтобы расположить бабку к себе: алкоголиков выселяем вон, а к малоимущим проявляем жалость. Моя уловка сработала.
Бабка тут же начала рассказывать, какие оргии устраивает моя мамаша с сожителями. Оказалось, что моя родительница в данный момент проживает с двумя прихехешниками, один из которых моложе ее на семь лет, а второй – аж на одиннадцать. Я мысленно поаплодировала родной мамочке. Генетика, конечно, – страшная вещь. Может, любовь противоположного пола к моей особе – это тоже подарок родителей?..
Кроме двух постоянных сожителей, к мамочке еще какие-то кавалеры захаживают, когда этих двоих нет дома.
– А на что они живут? – поинтересовалась я. – Работают где-нибудь?
Оказалось, что мамочка где-то то ли мыла полы, то ли махала метлой, сожители на пару трудились грузчиками, а вдобавок ко всему вся эта троица собирала бутылки по микрорайону. Этакая дружная шведская тройка с рюкзачками. У меня мелькнула мысль, не пристроить ли их всех в какой-нибудь Вахташин подвальчик? И я вроде бы свой дочерний долг выполню, и мамочке с хахалями будет хорошо. Я решила, что вернусь к этому вопросу по возвращении в Питер. Конечно, если я сюда вообще когда-нибудь вернусь.
– У вас случайно нет ключей от их квартиры? – спросила я у бабули.
Старушка сообщила, что соседка ни с ней, ни с кем другим из подъезда не дружит, ее тут не любят и будут очень рады, если ее выселят. Я попросила у бабки дать мне ее собственные ключи – вдруг подойдут. Едва взглянув на замок, я решила, что тут сгодится любая проволочка, но при бабке ковыряться не хотелось, а то еще подумает чего не надо.
На мое счастье, подошел бабкин ключ.
– Им замки не нужны, – заявила она. – Им все равно беречь нечего. И воры к таким не пойдут. Чего у них брать-то? Воры-то теперь умные.
Откуда бабка знала про то, какие воры сейчас и какие были раньше, я уточнять не стала. Для отвода глаз я записала ее фамилию, имя, отчество и телефон и сказала, что в случае необходимости наш комитет свяжется с ней. Вдруг нам понадобится какая-то информация… Соседка с радостью выразила готовность предоставлять нашему комитету любую необходимую информацию – только бы мы этих алкашей выселили. Я прошла в квартиру. Бабке, как я видела, очень хотелось пойти вместе со мной, но мне ее присутствие было совсем ни к чему. Я не сомневалась, что она останется стоять на лестнице, приложив ухо к двери, или слушать из своей комнаты, прижавшись к стене. Пусть слушает. То, что мне нужно, я скажу на кухне, тихо и в ухо мамочке.
Стоило мне открыть дверь, как мне в нос ударил запах мочи из незакрытого туалета. Хотя в квартире были распахнуты окна, и на кухне, и в комнате, запах дешевой бормотухи и какой-то затхлости не улетучивался. Справа от входной двери была прибита вешалка, на которой висели какие-то старые пальто. Ни туалет, ни ванну, казалось, никогда не мыли. С момента переезда уж точно. А ведь когда мы жили все вместе, мать поддерживала порядок в доме. Или это отец ее заставлял?
Я надела специально приготовленные тонкие резиновые перчатки и заглянула на кухню. Грязная, замызганная плита в дальнем левом углу, незакрытое помойное ведро, от одного вида которого у меня к горлу подступила тошнота, остатки нехитрой закуски на столе, три табуретки – и горы пустых бутылок. Это собранные по микрорайону? Или результат последних подвигов святого семейства? Я не могла найти ответа на этот вопрос, не проконсультировавшись со шведской тройкой, а поэтому направилась в единственную комнату.
После переезда мамочка с сожителями уже успели учинить пожар. Может быть, даже не один. Обгорели остатки занавесок и две стены, правда, несильно, но тем не менее. Единственная тахта тоже пострадала, но спать на ней еще было можно – по крайней мере, в этот момент на ней лежали две фигуры в одежде, мужская и женская. Еще один мужичонка сладко посапывал под грубым деревянным столом, положив под голову пиджачок. На столе тоже красовались остатки пира (вчерашнего, позавчерашнего или сегодняшнего?), гора окурков в тарелке – и бутылки, бутылки, бутылки. «Да тут целое богатство, – подумала я. – Интересно, на какую сумму можно их сдать?» Сдачей бутылок я никогда не занималась, так что цен на стеклотару не знала.
Я бегло осмотрела этикетки и узнала знакомые. Нет, не из тех, что употребляла внутрь сама, здесь была продукция из запасников Вахтанга Георгиевича. Вот ведь как тесен мир, подумать только. Дорогой господин Чкадуа руководит изготовлением пойла, поглощаемого моей дражайшей мамочкой и ее сожителями. Если они вообще не трудятся непосредственно на него.
Моего присутствия никто не заметил, троица продолжала сладко посапывать, хотя время было явно не то – вставать уже поздно, а ложиться еще рано. Но у мамаши с друзьями был свой режим. Может, этим я тоже пошла в нее? Ладно, надо будить. Времени у меня не так много.
Я направилась к тахте, задела по пути за колченогий стул, чертыхнулась, стул с грохотом упал, но никто из троицы на шум не отреагировал, продолжая спать как спали. Вначале я для порядка потрясла мамашу за плечо, но не тут-то было. Она промычала что-то невнятное, попыталась меня оттолкнуть и снова погрузилась в забытье. Тогда я решила использовать старый испытанный способ. К мамочке я заявилась с подарками. Все-таки я – родная дочь, негоже к единственной живой родительнице приезжать с пустыми руками. Вахтанг Георгиевич по моей просьбе обеспечил меня товаром. Чкадуа, конечно, хотел мне предложить чего-то высококачественного, но я пояснила, что дама, для которой это предназначается, качество все равно не оценит – это, во-первых, во-вторых, ее организм качественную продукцию может и не принять, да и бормотуха ей как-то роднее и привычнее. Вахтанг Георгиевич выделил мне три пол-литровые бутылки из серии фирменных «коктейлей» Вадика с Ленькой.
Я отвинтила пробку первой попавшейся бутылки, извлеченной из моей сумки, приподняла мамашу за шиворот (чтобы не захлебнулась), поднесла горлышко к ее рту – и стала ждать реакции. Испытанное средство подействовало. Не открывая глаз, мамаша подняла руку, ловко ухватилась за бутылку и начала заглатывать содержимое, как воду. Проглотив половину, она наконец разомкнула веки и не совсем ясным взором уставилась на меня. Родную дочь мамаша не узнала. Да уж куда ей! Тем более в таком обличье.
Я не стала терять время и заявила:
– Вставай, и пошли на кухню. Разговор есть.
– А? Чего?.. – промычала мамаша.
Я показала ей содержимое сумки. Этот аргумент подействовал лучше всего. Мамаша тут же поднялась и, пошатываясь, двинулась за мной. Я плотно прикрыла дверь в комнату – на всякий случай. Вдруг все-таки хахали проснутся?
– Погоди, пописаю, – сообщила мамаша и направилась в туалет.
Я тем временем зашла на кухню и встала у раскрытого окна, чтобы не потерять сознания от исходившего из помойного ведра аромата. Я старалась ни к чему не прикасаться – все на кухне было замызганным, над головой жужжали мухи и какие-то мошки, в компании с тараканами они питалась остатками закуски на давно не мытых тарелках. Я не понимала, как можно жить на этой помойке. Я лично всегда любила чистоту. И как человек мог опуститься до такой степени, тем более женщина?
Наконец появилась мамочка и плюхнулась на табуретку рядом с плитой.
– Наташа? – удивленно спросила она.
Вот это да! Неужели узнала? Или забыла, как я выгляжу на самом деле, а увидев холеную высокую девушку, появившуюся у нее в квартире, пусть и рыжую, пришла к выводу, что это могу быть только я. У меня были сомнения, признаваться ей или нет. Пока я думала, мамаша продолжила: