Босх также понимал, что его дочь получила психологическую травму, и хотя он не знал, как именно надо будет позаботиться о ней в связи с этим, однако чувствовал, что любой дополнительный комфорт не повредит.
Заметив встрепанный вид Босха, женщина в окошке кассы напомнила ему, что зал ожидания для пассажиров первого класса предоставляет путешественникам душевые комнаты. Босх поблагодарил ее за эту подсказку, взял их посадочные талоны, а затем проследовал за стюардессой первого класса на контрольно-пропускной пункт. Как и ожидалось, благодаря своему недавно обретенному статусу проверку на безопасность они прошли легко и быстро.
Им предстояло убить еще три часа, и хотя упомянутый душ был очень соблазнителен, Босх решил, что еда является, пожалуй, более насущной потребностью. Он уже не помнил, когда и что ел в последний раз, и имел все основания предполагать, что его дочь точно так же долгое время была лишена нормальной пищи.
— Ты голодна, Мэдс?
— Не особенно.
— Они тебе кормили?
— Нет… да. Но я все равно не могла есть.
— Когда ты в последний раз что-то ела?
Ей пришлось задуматься.
— Я съела кусок пиццы в торговом центре в пятницу, перед тем как…
— О'кей, тогда нам действительно надо сначала поесть.
На лифте они поднялись в зал, где располагалось множество разнообразных ресторанов. Босх выбрал тот, что размещался в центре общего зала, откуда открывался вид на торговый этаж — настоящую мекку беспошлинных товаров. Его дочь заказала куриные палочки, а сам он — бифштекс с жареной картошкой.
— Никогда не следует заказывать бифштекс в аэропорту, — заметила Мэделин.
— Это почему?
— Они там плохие.
Босх кивнул. В первый раз, с тех пор как дочь попрощалась с Суном, она произнесла больше одного-двух слов за раз. Гарри с тревогой наблюдал, как она постепенно падает духом, по мере того как отходит наркоз освобождения от страха, и жестокая реальность пережитого и смерти матери доходит до ее сознания. Босх боялся, что с ней случится нервный шок. Ее странное замечание о качестве бифштексов в аэропорту, похоже, говорило о диссоциативном расстройстве.
— Ладно, вот и проверим.
Но она уже сменила тему:
— Я теперь буду жить у тебя, в Лос-Анджелесе?
— Ну да. А что?
Он внимательно смотрел ей в лицо в ожидании реакции. Оно не изменилось — такой же пустой взгляд, осунувшееся лицо со следами высохших слез.
— Я хочу, чтобы ты осталась со мной, — сказал Босх. — Помнишь, когда гостила у меня в прошлый раз, ты говорила, что хотела бы остаться.
— Но не такой ценой.
— Я понимаю.
— А я вернусь, чтобы забрать свои вещи и попрощаться с друзьями?
Прежде чем ответить, Босх задумался.
— Вряд ли, — проговорил он наконец. — Возможно, я распоряжусь, чтобы твои вещи переслали. Но, я думаю, ты сможешь связаться со своими друзьями по электронной почте. Или позвонить им.
— Я хотя бы смогу с ними попрощаться?
Босх кивнул и не сказал ничего, чтобы ненароком не напомнить о ее погибшей матери. Вскоре Мэделин заговорила снова; ее разум был словно воздушный шарик, подхваченный ветром и следующий непредсказуемым курсом, касаясь земли то здесь, то там.
— Нас что, разыскивает полиция?
Босх опасливо огляделся, боясь, не услышал ли вопроса кто-нибудь из сидящих неподалеку. Потом наклонился к ней ближе, чтобы ответить.
— Я не знаю, — тихо сказал он. — Может быть. Но я не хочу сейчас это выяснять. Будет гораздо удобнее заняться всем этим в Лос-Анджелесе.
Помолчав, она задала вопрос, заставший Босха врасплох:
— Папа, ты убил людей, похитивших меня? Я слышала много выстрелов.
Босх подумал, как ему следует ответить — и как копу, и как отцу, — но не слишком долго.
— Давай просто скажем, что они получили по заслугам. И все, что случилось, они сами навлекли на себя своими действиями. О'кей?
— О'кей.
Когда принесли заказ, они перестали разговаривать и жадно набросились на еду. Босх выбрал ресторан, столик и свое место с таким расчетом, чтобы иметь хороший обзор торговой зоны и находящегося за ней пункта обеспечения безопасности. Во время еды он продолжал бдительно высматривать любое проявление нештатной активности, в том числе и со стороны работников аэропорта. Любое не являющееся рутинным движение персонала либо проявление какой-то розыскной деятельности не ускользнуло бы от его внимания. Босх понятия не имел, находится ли он вообще в поле зрения полиции, но, так или иначе, оставил за собой в Гонконге кровавый след и должен был сохранять бдительность.
— Ты будешь доедать картошку? — спросила Мэдди.
Босх подвинул свою тарелку поближе к ней:
— Забирай всю.
Когда она потянулась через стол, ее рукав сдвинулся, и Босх увидел повязку на сгибе локтя. Он вспомнил об испачканном кровью тампоне, найденном Элеонор в мусорной корзинке в номере «Чунцин-мэншнз».
Босх указал на ее руку:
— Мэдди, откуда у тебя это? Они брали у тебя кровь?
Она поспешно заслонила повязку другой рукой, словно это могло раз и навсегда прекратить расспросы.
— Нам обязательно говорить об этом сейчас?
— Ты могла бы просто ответить на один вопрос?
— Да, Квик взял у меня кровь.
— Я собирался спросить о другом. Где ты была, прежде чем тебя засунули в багажник и отвезли на пристань?
— Я не знаю. В какой-то больничной комнате. Вроде врачебного кабинета. Я все время была заперта там. Пожалуйста, папа, я не хочу говорить об этом. Не сейчас.
— Хорошо, родная, мы поговорим об этом, когда ты захочешь.
Покончив с едой, они отправились в торговую зону. Босх купил в магазине мужской одежды полный комплект для себя, а в спортивном — кроссовки. Мэдди отказалась от новой одежды и сказала, что обойдется тем, что есть в рюкзаке.
Следующая остановка была в универсальном магазине — там Мэдди выбрала плюшевого панду, которого, как она сказала, хочет использовать как подушку, и книгу под названием «Похититель молнии».
Потом они направились в зал ожидания для пассажиров первого класса и воспользовались душевыми кабинами. Несмотря на целый день, полный крови, пота и грязи, Босх вымылся быстро, потому что не хотел надолго расставаться с дочерью. Прежде чем одеться, он осмотрел рану на руке. Кровь свернулась, и уже начал образовываться рубец. Он использовал только что купленные нарукавные повязки в качестве двойного бинта вокруг раны.
Одевшись, он снял крышку с мусорной урны, что находилась рядом с раковиной, в душевой комнате, связал в узел свою старую одежду и обувь и засунул их под бумажные полотенца и другой мусор. Босх не хотел, чтобы кто-нибудь заметил и вытащил его вещи, особенно туфли, в которых он ступал по испачканным кровью кафельным плиткам в Туен Муне.
Почувствовав себя более-менее готовым к предстоящему долгому перелету, он вышел из душевой и огляделся в поисках дочери. Однако, не увидев ее в зале ожидания, вернулся ко входу в женскую душевую. Когда прошло пятнадцать минут, а Мэделин так и не появилась, он забеспокоился. Подождав еще минут пять, он подошел к стойке администратора и попросил сидящую там женщину послать служащую в душевую проверить, как там его дочь.
Женщина сказала, что сделает это сама. Босх двинулся за ней и стал ждать у входа. Когда дверь открывалась, он услышал шум льющейся воды. Затем донеслись голоса, и вскоре женщина-администратор вышла из помещения.
— Она все еще в душе и говорит, что с ней все в порядке. Она говорит, что сейчас выйдет.
— Хорошо, спасибо.
Женщина вернулась на свое место, а Босх посмотрел на часы. До посадки на их рейс оставалось не менее получаса. Время еще было. Он вернулся в зал ожидания и сел на стул поближе к коридору, ведущему в душевые. Ему казалось, что он превратился в сжатую пружину.
Он не представлял, чем могут быть заняты мысли Мэделин. Знал, что она нуждается в помощи и хотел побыстрее увезти ее отсюда и доставить в Лос-Анджелес. Босх уже придумал, кому позвонит после приезда, чтобы проконсультироваться по поводу Мэдди.
Когда объявили посадку на их рейс, из коридора появилась Мэделин с гладко зачесанными мокрыми волосами. На ней была та же самая одежда, в которую она переоделась в машине, только она добавила блузон с капюшоном. Видимо, замерзла.
— Ты как? Все нормально? — спросил Босх.
Она не ответила. Просто остановилась перед Босхом с поникшей головой.
— Я понимаю, это глупый вопрос, — сказал Гарри, — но ты готова лететь? Только что объявили посадку. Нам надо идти.
— Я готова. Мне просто хотелось долгого, горячего душа.
— Я понимаю.
Они покинули зал ожидания и направились к выходу на поле. По пути к самолету Босх не заметил ничего экстраординарного, кроме обычного скопления сотрудников безопасности. У них взяли билеты, проверили паспорта и пропустили на борт.
Самолет был большим двухпалубным лайнером, с кабиной пилота на верхнем уровне и салоном первого класса прямо под ним. Стюардесса сообщила, что они единственные пассажиры первого класса, и пригласила их занять свои места. Они заняли два места в первом ряду, и было такое ощущение, что весь самолет в их распоряжении. Босх намеревался не спускать глаз с дочери до самого Лос-Анджелеса.
Когда посадка близилась к завершению, по внутренней громкой связи выступил пилот и объявил, что они проведут в воздухе тринадцать часов. Это было меньше, чем перелет сюда из Лос-Анджелеса, потому что сейчас ветры будут попутными. Тем не менее они будут лететь против хода времени и приземлятся в Лос-Анджелесе в 21.30 вечера в воскресенье.
Босх произвел вычисления, и получилось, что длина этих суток составит тридцать девять часов. Самые длинные сутки в его жизни.
Наконец настал урочный час — после всех проверок на безопасность авиалайнер получил разрешение на взлет. Он покатился по бетонке, набирая скорость, и с шумом взмыл в темное небо. Босх вздохнул с облегчением, когда, выглянув в иллюминатор, увидел, как огни Гонконга исчезают внизу, за облаками. Он очень надеялся, что никогда больше сюда не вернется.
Его дочь протянула руку между их сиденьями и дотронулась до него. Он повернул голову и поймал ее взгляд. Она опять начала плакать. Босх сжал ее руку и ободряюще кивнул.
— Все будет хорошо, Мэдди.
Она кивнула в ответ, не выпуская его руки.
После того как самолет выровнялся, подошла бортпроводница и предложила им еду и напитки, но они отказались. Мэделин посмотрела кино о подростках-вампирах, а потом разложила свое кресло — одно из преимуществ первого класса — и устроилась на ночь.
Вскоре она уже крепко спала, и Босх стал представлять, как во сне происходит ее душевное самоисцеление. Сон, обволакивая ее мозг, стирает страшные воспоминания.
Он наклонился и легонько поцеловал ее в щеку. Секунды, минуты и часы убегали назад, а он все смотрел, как она спит, и желал невозможного: чтобы время повернулось вспять и он смог начать этот день сначала. Но это была всего лишь фантазия. Реальность же заключалась в том, что его жизнь изменилась почти так же радикально, как и ее. Отныне она будет с ним. И он знал, что, несмотря на все совершенное им прежде, она станет его шансом на искупление грехов.
Если он сможет ей служить и защищать ее,[13] у него есть шанс компенсировать, загладить и искупить все. Все, что было до этого.
Он решил дежурить возле нее всю ночь, но усталость в конце концов победила, и он тоже закрыл глаза. Ему снилось какое-то место около реки. Там, под открытым небом, стоял стол с белой скатертью, взбиваемой ветром. Он сидел за столом, а напротив сидели Элеонор и Мэделин, и они ему улыбались. Это были грезы о каком-то месте, где он никогда не был и уже никогда не будет.
Часть III
СЛУЖИТЬ И ЗАЩИЩАТЬ
39
Последним рубежом был таможенный и иммиграционный контроль в Лос-Анджелесе. Сотрудник службы быстрым взглядом окинул их паспорта и уже был готов без лишних церемоний их проштамповать, когда что-то на экране компьютера привлекло его взгляд. Босх затаил дыхание.
— Мистер Босх, вы пробыли в Гонконге меньше суток?
— Да, мне даже не потребовалось брать с собой чемодан. Я поехал, только чтобы забрать свою дочь.
Агент службы безопасности понимающе кивнул, давая понять, что ему приходилось сталкиваться с таким и раньше, и поставил печати на их паспорта. Потом взглянул на Мэделин и сказал:
— Добро пожаловать в Лос-Анджелес, юная леди.
— Спасибо, — ответила она.
В полночь они добрались до дома Босха на Вудро-Вильсон-драйв. Босх внес рюкзак в гостевую комнату, дочь вошла за ним. Комната была ей знакома, ведь, приезжая уже несколько раз к отцу в гости, она жила в ней.
— Теперь, когда ты будешь жить здесь постоянно, мы переделаем все по твоему вкусу, — объявил Босх. — Я знаю, в Гонконге у тебя было много плакатов на стенах. Так что в этой комнате ты можешь оборудовать все как хочешь.
В углу друг на друге стояли две картонные коробки, в которых Босх держал файлы со своими старыми делами — вернее, с копиями документов.
— Это я отсюда уберу, — сказал он.
Он по одной перенес коробки в свою спальню. Перемещаясь по коридору туда-сюда, он одновременно продолжал разговаривать с дочерью.
— Я знаю, при твоей комнате нет отдельной ванной, но гостевая ванная, что в коридоре, целиком в твоем распоряжении. Все равно у меня почти не бывает гостей.
Перетащив коробки, Босх сел на кровать и посмотрел на дочь. Она по-прежнему стояла посреди комнаты. Выражение ее лица глубоко потрясло Босха. Он видел, что до нее все явственнее начинает доходить жестокая и неизбежная правда. И не важно, что прежде она неоднократно изъявляла желание жить в Лос-Анджелесе. Теперь она оказалась перед необходимостью остаться здесь навсегда, и постижение этого факта давалось ей нелегко.
— Мэдди, только хочу тебе кое-что сказать, — проговорил он осторожно. — Я привык быть твоим отцом четыре недели в году. Это было легко. Теперь мне будет труднее. Я непременно буду делать какие-то ошибки и очень прошу тебя быть терпеливой ко мне, пока я буду учиться. Но я обещаю, что приложу все старания.
— Хорошо.
— Ну а теперь, чего бы ты хотела? Ты голодна? Устала? Что-нибудь еще?
— Нет, все хорошо. Пожалуй, мне не стоило столько спать в самолете.
— Не страшно. Тебе требовалось поспать. А сон — это всегда на пользу. Он лечит.
Она кивнула и неловко оглядела комнату. Это была стандартная гостевая комната: кровать, комод и стол с лампой.
— Завтра мы купим тебе телевизор и поставим здесь. Из новых, с плоским экраном. А еще компьютер и стол к нему. Нам придется поездить по магазинам и купить множество вещей.
— Думаю, мне понадобится новый телефон. Мой забрал Квик.
— Да, и новый телефон тоже. У меня твоя карта памяти из старой трубки, так что ты сохранишь все свои контакты.
Она бросила на него быстрый взгляд, и он понял, что совершил оплошность.
— У тебя моя карта? Ты взял ее у Квика? А его сестра была с ним?
— Я не виделся ни с Квиком, ни с его сестрой. Я нашел твой телефон, но он был сломан. Я только вынул из него карту памяти.
— Она пыталась меня спасти. Она узнала, что Квик собирается меня продать, и пыталась помешать этому, но он вышвырнул ее из машины.
Босх ждал, что она еще что-нибудь скажет, но она молчала. Ему хотелось бы задать ей ряд вопросов о брате и сестре Пенг, но отец возобладал в нем над копом. Сейчас было не время. Ему надо дать ей возможность успокоиться и свыкнуться с ситуацией. Позже еще успеет побыть копом, расспросить о Квике и о Хи и рассказать ей о том, что случилось с ними.
Он внимательно смотрел ей в лицо: а у нее, похоже, нервное истощение. Она по-прежнему выглядела усталой, даже после сна в самолете.
— Все будет хорошо, Мэдди. Я обещаю.
Она кивнула.
— А можно мне просто немного побыть одной?
— Конечно. Это же твоя комната. А мне все равно надо сделать несколько звонков.