— Еще одни мастера, — проворчал директор. — Вот народ…
Он не успел и договорить, как упал лицом вниз, сбитый с ног сильным ударом. Услышал, как громко вскрикнула жена. Шофер «Волги» защелкнул наручники на заломленных за спину руках. Схватив директора за волосы, он несколько раз с остервенением тряханул его головой прямо в грязь осенней дороги.
— Не поворачивай головы! Лицом вниз, я тебе говорю!
Из УАЗика выскочили трое — группа захвата, что ли? — Все в вязаных колпаках с прорезями на месте глаз. Двое из троицы схватили директора. Шофер уже вытаскивал из «Волги» ничего не понимающую и упирающуюся Ирину.
Директора впихнули в милицейскую машину, на голову натянули что-то темное и душное — вязаный омоновский колпак. Следом в УАЗик зашвырнули и жену, и точно так же силой напялили на нее черный колпак.
— С ума посходили?! — Промычал сквозь грязную тряпку Юрий Алексеевич. — Где ваши документы? Дайте телефон. Там, в пиджаке… — у него больно защемило сердце, откликнувшись горячим жаром в спине, под лопаткой.
— Опоздал, дед, — издевательски хохотнул шофер. — Щас тебе только поп положен. Так сказать, для последней исповеди перед приведением приговора в исполнение…
«Волга» медленно тронулась с места, развернулась назад к городу. Ехали недолго, но понять, в какую сторону, Юрий Алексеевич не мог. Вначале была дорога. Потом пошли ухабы — вроде как поле. Уазик швыряло так, что жена то и дело стонала. Неужели и на нее подняли руку?
Наконец, машина будто врылась колесами в какой-то вал. Остановились. С задержанных с силой сдернули шлемы. Вытолкали директора и жену из машины — на залитое водой поле. Как только глаза привыкли к темноте, Юрий Алексеевич разглядел, что это была складская площадка: ящики, металлолом, крытые грузовики, нагроможденные друг на друга железнодорожные контейнеры.
— Юра… — он услышал неподдельный ужас в шепоте жены. — Направо повернись, посмотри…
Направо над деревьями поднималась труба крематория. Это место он узнал без труда. Слишком часто приходилось ему бывать здесь в последние годы. Не так уж стары были его сверстники и друзья, но после пятидесяти пошло их косить — кого инфаркты, кого аварии. Последние всегда были странными — случались они чуть ли не на пустых дорогах.
— Юра… — голос жены дрожал. Даже не касаясь ее, он почувствовал, что всю ее колотило, и это состояние липкого ужаса вот-вот было готово передаться и мужу.
— Молчи! — Властно приказал он.
С ржавым скрежетом распахнули один из контейнеров. Пахнуло чем-то затхлым и смрадным. Туда и втащили супругов. Сняли с обоих наручники. Захлопнули контейнер, не оставив ни единого просвета. Полная темнота.
Жена ощутила, как по ее лицу вдруг проехались чьи-то босые холодные ноги. Она завизжала, близкая к истерике:
— Юра, кто здесь?
Никто не откликался. Подпольная тюрьма, что ли, в этом контейнере, раз где-то наверху устроены нары. Ноги качнулись, коснулись и лица Юрия Алексеевича.
— Эй, постоялец, теперь нас много, так что ты поосторожнее, — поприветствовал он молчаливого сокамерника. Жена нащупала в кармане плаща зажигалку. Спички директора остались в пиджаке, брошенном в машине. Как и телефон, а как бы пригодился он сейчас!
— Послушай, парень, ты скажи нам, что здесь такое!
Жена посветила в сторону нар. Нар не оказалось.
Было иное, заставившее замолчать их обоих. Под крышей на крюке раскачивался окровавленный, истерзанный пытками и разложением труп. Жена потеряла сознание.
Сколько времени провели они в этом контейнере? Сутки, двое? Пленники это не знали. Часы были сняты вместе с наручниками.
Юрий Алексеевич начал опасаться за разум супруги. Провести даже и час в этом замкнутом пространстве ледяного контейнера, под начавшим разлагаться трупом…
Нертов-старший понял: что бы там дальше с ними не сделали, он должен спасать свою жену уже сейчас. И он начал говорить. Без остановки — желая только слышать хотя бы какой-то ее отклик: да, нет…
Только он мог спасти сейчас свою Ирину. И он говорил, говорил. Не о том, как они выберутся — контейнер был закрыт снаружи на засов…
Он рассказывал ей о беспределе, творящемся в Питере. О бандитах, с которыми им, к их беде, пришлось встретиться. Здесь, недалеко от крематория, была так называемая металлическая площадка, на которой одна из мощных в то время городских группировок, тамбовская, готовила к вывозу калининградским транзитом добытый на петербургских предприятиях цветной металл. Не один Нертов знал об этой площадке. Как, впрочем, и обо всей бурной деятельности металломафии в городе. Не переставал удивляться: ларьки по скупке цветных металлов то и дело обнаруживались у проходных тех городских предприятий, где этот металл водился, прямо указывая работягам, куда и что тащить. Город этого в упор не видел… Почему? Что было толку задавать вопросы ГУВД и прокурору, если за контрабанду металла сел даже один из заместителей мэра города. Да и то, судя по всему, случайно — из-за каких-то там передряг между милицией и госбезопасностью. Так что вскоре и выкрутился, представ едва ли не национальным героем, решившим подзаработать на контрабанде на нужды бедного города. Никаких почему…
Странно, но Ирина ничего этого не знала. Она лишь тихо удивлялась.
— Юра, как же такое может быть?
Они по очереди засыпали, боясь пропустить хоть малейший шорох снаружи…
Через сутки, а может и через двое, засов заскрежетал. В контейнер запрыгнули двое. Узники вдохнули свежий воздух. От их грязной одежды нестерпимо несло трупом. В полуобморочном состоянии их выволокли из контейнера. Ирина упала, споткнувшись, как будто давно не ходила по земле. Да и у него подгибались ноги.
Снова — черные колпаки. Кинули в машину, все в тот же УАЗик. Снова — путь, но теперь совсем короткий.
Чего от него хотели? С ними до сих пор никто не разговаривал. Их не били, ничего не просили. Их просто доводили до той кондиции, в которой человек способен пойти на что угодно, особенно если рядом с ним — и наравне с ним — страдает его жена, никак уж не заслужившая такой пытки.
Оказалось, их привезли на овощебазу. Здесь пленников опять погнали к контейнеру. Кинули пару ватников — нравы смягчились. Явно — к разговору. Через некоторое время за ним пришли. Директора увели, посадили в мягкий джип — прямо пятизвездочный отель, это после контейенера-то с разлагающимся трупом…
Говорили двое, опять в масках-колпаках.
— Юрий Алексеевич, мы, конечно, можем рассчитывать на ваше понимание?
— Проехали.
— Хорошо, без преамбул, — директор отметил, что далеко не сельские парни работают на этих бандюганов. Юридический факультет, мальчики-чиновники — они могли выдерживать такие паузы да вворачивать такие словечки. Дала себя знать сословная ненависть — Нертов с ненавистью приложил этажами…
— Хорошо. Нам много-то не надо. Только подпись личную. Жирненькую. В двадцати экземплярах.
— Нет.
— Сколько наша директорская светлость ее ставить будет? Еще сутки? Неделю? Месяцок? А производство — побоку, да? Директора нет, пропал. За границу, должно быть, бежал Нертов. С наворованными миллионами. Еще не читали? Пожалуйста, вчерашний номерок свежего органа: пропал, но говорят, что после театра на казенной «Волге» был доставлен в аэропорт, откуда отбыл в известном направлении, в теплые края, где проживают родственники его национально угнетенной жены. Достаточно, а? Или еще чего хотим? Не ищут вас, Юрий Алексеевич, не ищут, разве что сынка вашего в армии вдруг хватятся. Мало ли какой солдатик сдуру пальнет, а? Все-таки прокурор — мог обидеть кого. Ой, умора — вот и ОВИР подтверждает, что выдал вам паспорт новой серии…
Паспорта Нертовы и в самом деле недавно оформляли, но для того, чтобы хоть раз в жизни по-человечески отдохнуть. Ирина так мечтала о Греции, о теплом море…
— Ну что, кончаем болтать? Подписи будем ставить или еще подождем? Что ты думаешь-то, козел старый? — сорвался один из них. — Нет тебя, нет! В асфальт тебя закатаем — никто не хватится. А сынка твоего, пожалуй, пожалеем. Лет десять дадим пацану пожить. На просторах тайги, а? Нравится? На жену твою тоже спрос найдем — еще не старая баба, неделю протянет. А после без очереди в крематорий, а? — Бандит загоготал, сам довольный своей идеей…
Нертов рванулся с места.
— Куда? — Осадил его тот, что попроще. — Держи бумаги.
Толстая пачка бланков. Не копии на ксероксе — типографские. Печать…
— На печать пиши! Держи ручку.
Он понимал, что это — катастрофа. Но все потом объяснит… Кому?! Прокурору? Кто поверит, если даже билеты на предстоящий День милиции они получили с женой с факсимильной подписью одного из питерских бандитов?..
Безнадежность… Он взял бланки и ручку. Холодная испарина выступила у него на лбу.
— Поспешай, дед. Подписывай. А то опоздаешь на работу, — и парни довольно засмеялись…
Через несколько часов директора с женой высадили из УАЗика прямо у их нового коттеджа…
* * *
Необъяснимое исчезновение и столь же загадочное появление Нертова-старшего наделали немало шума не только в небольшом областном городке. В плену у бандитов они были целых четыре дня, и за это время газеты успели составить не одну версию происшедшего. Та версия, о которой сказали Юрию Алексеевичу сами бандиты, была не единственной. Каких только вымыслов не прочел потом директор. Самое странное для него заключалось в том, что его исчезновением были озабочены, похоже, только газетчики. Все комментарии правоохранительных органов сводились к тому, что ничего особенного, собственно, и не случилось: заявлений об исчезновении директора и его жены никто не подавал, а потому нет и повода для беспокойства. Бегство за кордон, о котором одна из питерских газет расторопно сообщила уже во вторник, не подтвердилось. В прессе же Юрий Алексеевич прочел о том, что он, оказывается, всего-навсего приболел в Питере и провел несколько дней у своей родни, о чем просто забыл сообщить своим сослуживцам. Что ж, эта придуманная за него финальная версия его вполне устраивала. Вернувшись в райцентр, он никому не стал рассказывать о том, что же произошло на самом деле.
Проблемы начались уже через месяц. Приносившая к нему бумаги на подпись бухгалтер Любовь Петровна с некоторым сомнением выложила факсы, пришедшие с одного северного металлургического комбината — сразу несколько требований проплаты поставок никеля в адрес его завода. В факсах же сообщалось, что никель уже отгружен и следует по адресу фирм, указанных в гарантийных письмах.
— Юрий Алексеевич, я что-то не припомню этих заказов. Никогда мы столько никеля не брали. Да и гарантий никаких не высылали — это уж точно, я проверила. Ерунда какая-то!
Любовь Петровна, конечно, не могла знать о том, что еще месяц назад на этот северный комбинат прибыл откомандированный Нертовым представитель их завода. Представитель, имевший на руках все необходимые, подписанные самим директором, подтверждения своих полномочий, разместил на комбинате заказы на поставки никеля, который в тот год мог отпускаться только ограниченному правительственными распоряжениями числу предприятий страны. Их завод как раз входил в этот перечень, так что вопросов не возникло. Руководство комбината, правда, было несколько озадачено слишком большими запросами завода — в прежние годы объемы поставок в этот райцентр были значительно ниже. Однако представитель Юрия Алексеевича решил эту проблему без труда: любопытство было пресечено обещанием оплаты некоторых задолженностей комбината. И в самом деле, вскоре некто оплатил его долги по электричеству…
Счета и требования предоплаты и оплаты за пошедший потоком на завод никель посыпались на бухгалтерию. Объяснить кому-либо их происхождение Юрий Алексеевич был не в состоянии, хотя прекрасно знал, в чем здесь дело. Суммы складывались фантастические и, надумай сейчас тот северный комбинат взыскать их через арбитраж, завод Юрия Алексеевича был бы просто разорен.
Единственное, что оставалось Нертову-старшему, это обратиться за помощью в обслуживающий его завод банк. Это и был банк Андрея Артуровича Чеглокова.
Разговор с банкиром предстоял непростой. Как только в один из приездов в Питер Юрий Алексеевич намекнул Чеглокову, что у него есть одна крайне деликатная тема, Андрей Артурович предложил перенести встречу по этой теме куда-нибудь в спокойное место. «Не телефонный разговор», — промолвил он и предложил вместе пообедать.
Через Петроградскую сторону выехали к Черной Речке, миновали квартал-другой приземистых домиков и остановились у небольшого ресторана. «Здесь все свои», — успокоил Андрей Артурович. Их встретила симпатичная женщина, директор заведения, больше похожая на вузовскую преподавательницу. Как позднее узнал Юрий Алексеевич, она была женой одного из членов правления банка и еще недавно — доцентом экономического института.
— Как бизнес, Наташа? — улыбнулся ей Чеглоков, представляя гостя.
— Осваиваемся помаленьку. Вы здесь будете обедать или в кабинете?
— Сегодня — приватно. А здесь шофера накорми. И дай-ка нам чего-нибудь домашнего.
Через общий зал Наташа провела их в кабинет рядом с кухней. Это была комната на один стол, крохотная столовая в стиле ретро — со старинным массивным буфетом, гравюрами и медвежьей головой на стене. На столе стояли серебряные приборы. Полная приватность, так сказать.
Развернув крахмальную салфетку на коленях, банкир выжидательно посмотрел на Юрия Алексеевича.
— Ну-с, какие у нас проблемы?
Директор решился рассказать обо всем от начала и до конца. А как еще было рассчитывать на полное понимание?
— Да-а… — Протянул банкир, помешивая ложкой остывший супчик, к которому он так и не притронулся, пока слушал всю эту историю. — Влипли вы, однако. Жену мне вашу жаль. Но знаете, не вы первый и не вы последний.
Юрий Алексеевич подумал, что зря он затеял весь этот разговор. Чеглоков внимательно посмотрел на него. Закурил.
— Здесь нужна комбинация. Просто кредит я вам не дам. Вы ведь его не выплатите?
— Не из чего.
— То-то же. Придется кое-чем поступиться. Как там у вас с народом?
— В смысле?
— В смысле обстановки.
— Да вроде спокойно. Народ-то у нас деревенский. Ему не до политики. Лето — на огородах, осенью — картошка да грибы. У нас и телевизор-то не смотрят. Некогда.
— Это хорошо. Значит, вывернутся если что? Какая у вас сейчас задержка по зарплате?
— Недели две, не больше.
— А будет два месяца. Или больше. Осилите? Другого выхода не вижу.
Комбинация, предложенная банкиром, была проста. Банк (за определенную долю, конечно) прокручивает заработную плату завода на одной из своих фирм, занятых экспортом-импортом. Детали этой прокрутки для Нертова-старшего несущественны, это уже не его заботы. Зато к новому году все задолженности перед северным комбинатом будут погашены. Юрию Алексеевичу не оставалось ничего другого, как согласиться.
— Кстати, — добавил Чеглоков, — у нас тут есть одна немецкая фирма, с которой вы могли бы найти общие интересы. Ей нужно сырье.
— Но у меня ведь сплошной госзаказ…
— Об этом не беспокойтесь. Включим вас в программу сотрудничества с побратимами или что-нибудь в этом роде. Разберемся. Элегантный Андрей Артурович выглядел довольным, если не сказать беззаботным, и директор где-то даже позавидовал умению этого человека держать себя в такой великолепной форме. У Юрия Алексеевича все его проблемы всегда были написаны на его лице — сейчас особо сумрачном и тяжелом.
— Да бросьте вы так переживать, — подбодрил банкир. — С другими и не такое вытворяли. Живы остались — и слава Богу. Остальное приложится.
Юрий Алексеевич не мог знать о том, что послужило причиной столь заметного оживления банкира. Благодаря его случаю, у Андрея Артуровича получалась еще одна комбинация, о которой он, конечно, тоже не собирался распространяться попавшему в переделку знакомому.
Невыплаты денег рабочим этого райцентра приходились очень кстати накануне выборов областного губернатора. С нынешним отношения не сложились — банку Чеглокова не дали открыть ни единого филиала в области. Сейчас Андрей Артурович ставил на одного его соперника-тяжеловеса, уже пообещавшего в обмен на поддержку на выборах продвинуть банк в область. Чеглоков пошел на немалый риск: средства на предвыборную кампанию он выделил в обход «кассы» — черным налом, который не могла просечь ни избирательная комиссия, ни кто-либо в самом банке. Правда, последнее обстоятельство было весьма щекотливым: возврат такого кредита был целиком на совести должника-кандидата. Но банкир был уверен, что снимет с будущего губернатора этот должок — хотя бы долей того в некоторых не столь уж безнадежных областных предприятиях.