— Но тебе идет и до плеч, как сейчас. У тебя красивые волосы, Тина.
Она не улыбнулась, но в глазах ее на миг блеснула радость.
— Я бы с удовольствием подержал крысу, но у меня аллергия на грызунов. Очень жаль, но я даже собственную кошку не могу держать на коленях.
После этого Тину можно было брать голыми руками.
— Я люблю эту крыску. Ее зовут Лассо. — Она улыбнулась, хотя улыбку ее уже нельзя было назвать белозубой. — Иногда я зову ее Кимми, но ей я этого не рассказывала. Это из-за крыски меня прозвали Тиной Крысятницей. Но мне даже приятно.
Карл так не думал, но сочувственно кивнул.
— Послушай, Тина, Кимми ничего не натворила. Мы просто разыскиваем ее, потому что одному человеку нужно с ней встретиться.
— Понимаешь, я не знаю, где она живет. — На лице Тины отразилось сомнение. — Но ты скажи мне, как тебя зовут, и я, когда встречу ее, передам что надо.
Карл снова кивнул. За годы противостояния с властями Тина научилась осторожности и не забывает о ней даже в наркотическом опьянении. Достойно восхищения и в то же время сильно мешает делу. Если она все расскажет Кимми, та может окончательно скрыться. Ушла же она от Ассада.
— Вот что, Тина. Скажу тебе откровенно: отец Кимми серьезно болен, а если она узнает, что ее разыскивает полиция, то едва ли решится на встречу. Не могла бы ты просто сказать ей, чтобы позвонила по этому номеру? Не надо говорить про болезнь и полицию. Просто попроси ее позвонить.
Он написал в блокноте свой номер и вручил листок Тине.
— А если она спросит, кто это такой?
— Скажи просто, что ты не знаешь, но что у меня для нее приятная новость.
Веки Тины медленно опустились. Руки расслабленно лежали на коленях.
— Тина, ты меня слышишь?
— Я все сделаю. — Она кивнула, не открывая глаз.
— Это хорошо. Я очень рад, что ты согласилась помочь. А теперь мне пора идти. Я знаю, что на вокзале за Кимми следил какой-то человек. Ты знаешь, кто это был?
Она взглянула на него, не поднимая головы:
— Просто какой-то тип. Он спросил меня, знаю ли я Кимми. Наверное, тоже хотел, чтобы она позвонила отцу.
Спустившись на Гаммель Конгевей, Карл подошел сзади к Ольбеку и крепко схватил за плечо:
— Что ты тут делаешь, старина? Давно не видались, верно?
Глаза Ольбека выражали все, что угодно, но только не радость от нежданной встречи.
— Жду автобуса, — сказал он, отворачиваясь.
— Понятно.
Карл немного постоял, наблюдая за Ольбеком. Странная реакция! Почему он солгал? Почему было прямо не сказать: «Я на работе. Веду слежку». Ведь им обоим известно, какая у него работа. Его ни в чем не обвиняют, и он не обязан говорить, кто его нанял.
Однако же Ольбек себя выдал, тут не было никаких сомнений. Он прекрасно понимает, что столкнулся с Карлом на узкой дорожке. Автобуса он ждет! Надо же быть таким идиотом!
— Ты много где бываешь по работе, так ведь? — сказал Карл. — А в Аллерёд тебя, случайно, не заносило? И не ты ли запачкал мне фотографию? Что скажешь?
Ольбек обернулся и спокойно посмотрел Карлу в лицо. Этого типа хоть бей, хоть пинай — реакции никакой. Карл знал одного парня, у которого от рождения были недоразвитые лобные доли, так тот вообще не способен был разозлиться. Если душевные волнения и стресс связаны с одной и той же частью мозга, то у Ольбека эта часть отсутствовала.
Карл попробовал снова — попытка не пытка!
— Ольбек, и что ты тут делаешь? Может, скажешь? Разве ты не должен быть сейчас в Аллерёде и рисовать свастики над моей кроватью? Ведь мы с тобой сейчас занимаемся очень близкими делами. Разве нет?
Выражение на лице Ольбека было далеко не любезным.
— А ты все тот же старый хрен, ничуть не изменился! — не слишком любезно буркнул он. — Да, Мёрк? Я не понимаю, о чем ты говоришь.
— Тогда чего же ты тут стоишь, уставясь на окна шестого этажа? Надеешься увидеть, как Кимми Лассен заглянет на огонек к Тине Карлсен? Ведь это же ты шатаешься на Центральном вокзале, расспрашивая о ней людей, так, приятель? — Карл еще ближе надвинулся на Ольбека. — Сегодня ты выяснил, что Тина Карлсен с шестого этажа связана с Кимми. Я прав?
— Я не знаю, о ком ты говоришь. — На тощем лице Ольбека заходили желваки. — Я стою здесь, потому что одна пара захотела узнать, что их сын делает у мунистов [8]со второго этажа.
Карл кивнул. Ольбек — скользкий тип, ему не сложно при необходимости состряпать подходящую легенду.
— Хотелось бы посмотреть на твои рабочие записи по этому делу. Не в том ли причина, что кто-то из твоих работодателей очень хочет найти Кимми? Я так думаю, не знаю почему. Расскажешь добровольно, или мне затребовать твои документы?
— Можешь забирать, что хочешь. Только не забудь получить судебный ордер.
— Ольбек, старина! — Тут Карл так ловко двинул сыщика кулаком по спине, что лопатки у того стукнулись одна о другую. — Уж будь любезен, скажи своим работодателям, что чем больше они будут тревожить меня в частной жизни, тем настойчивей я буду ими интересоваться. Ты понял?
— Я понял… Мёрк… у тебя мозги закисли… — с трудом выговорил Ольбек, едва удерживаясь от того, чтобы в открытую хватать воздух ртом. — Отвяжись от меня!
Карл снова кивнул. Как жаль, что ему достался под начало самый маленький следовательский отдел в стране! Будь у него побольше людей, он был приставил к Финну Ольбеку круглосуточное наружное наблюдение: проследить за тощим привидением было бы очень полезно. Но кто будет этим заниматься? Роза?
— Жди от нас весточку, — сказал Карл и свернул на улицу Водроффсвей.
Скрывшись из виду, он припустил во весь дух по поперечной улице, сделал круг, обогнул здание страховой компании «Кодан» и вышел снова на Гаммель Конгевей со стороны Вернедамсвей. Очутившись на другой стороне улицы, Карл успел увидеть, как Ольбек, стоя на берегу озера, разговаривает по мобильнику.
Возможно, его трудно вывести из себя, но вид у него был невеселый.
18
За годы работы биржевым аналитиком Ульрик обогатил нескольких инвесторов больше, чем кто бы то ни было из его коллег. Но в данной сфере деятельности богатство не создавалось благодаря случайной удаче — ключом к успеху была информация.
Не нашлось бы такой отрасли, в которой он не завел бы связей, или такого концерна СМИ, в котором он не имел бы своих посредников. Ульрик действовал уверенно и осторожно; перед тем как оценить рентабельность акций отдельных предприятий, котирующихся на бирже, тщательно изучал их, используя все возможные для этого средства. Иногда он достигал таких результатов, что предприятия просили его забыть все полученные сведения. Ему было известно все о людях, которые совершили неудачную биржевую сделку или нуждались в финансовой помощи. В странах победнее это сделало бы Ульрика крайне опасным: там многие предпочли бы видеть столь осведомленного человека с перерезанным горлом. Но в милой Дании заведен мудрый порядок: если у тебя на кого-то что-то есть, то и у них есть что-то не менее компрометирующее на тебя, и если ты выдашь чужие грехи, они тут же, будто зараза, прилипнут к тебе. Благодаря этому практичному и полезному принципу все покрывали друг друга, даже тех, кого поймали за руку при попытке залезть в чужой кошелек.
Никому ведь не захочется в тюрьму на семь лет за инсайдерскую сделку! И никто не станет рубить сук, на котором сидит.
И среди этих сучьев на медленно разрастающемся денежном дереве Ульрик сплел настоящую паутину. Или, точнее сказать, сеть: это чудное понятие работает нужным образом только тогда, когда небольшое количество пауков имеет возможность тянуть соки из огромного количества попавших в нее мух. Улов Ульрика был особенно хорош. Люди, о которых пишут. Люди, которых уважают. Самые сливки. Сплошь такие, кто оторвался от своего фундамента и теперь вращался на самом верху, где не приходится делить место под солнцем со всякой шушерой.
Это были те люди, с которыми отправляешься на охоту или рука об руку входишь в театральную ложу. Те, кто понимает правила игры и является в полном смысле своим человеком.
С этой точки зрения Ульрик был важным звеном в группе выпускников элитной школы. Он был общителен, знаком со всеми, а за ним стояли друзья детства Дитлев Прам и Торстен Флорин. Они были сильной, но и весьма разнородной командой, и всех троих приглашали на все стоящие мероприятия, какие только происходили в городе.
В этот вечер они начали свои развлечения с приема в центре города, в галерее, у которой были связи как с театральным миром, так и с королевским домом, а затем очутились среди парадных мундиров, медалей и рыцарских крестов на роскошном суаре; здесь произносились заранее подготовленные речи, написанные секретарями, которых сюда не позвали, в промежутках струнный квартет пытался приобщить собравшихся к творчеству Брамса, а шампанское и самовосхваления лились рекой.
— Ульрик, правда ли, что я слышал? — спросил министр, чьи затуманенные алкоголем глаза пытались оценить расстояние до бокала. — Правда ли, что нынче летом Торстен на охоте убил из арбалета несколько лошадей? Вот так взял и застрелил в чистом поле?
При этом он пытался допить остатки вина, задержавшиеся на дне слишком высокого бокала.
— Знаешь, не надо верить всему, что говорят. — Ульрик подсобил ему в этом трудном деле, поддержав бокал. — Кстати, а почему ты не хочешь поохотиться с нами? Сам будешь знать, что там происходит.
Министр кивнул: именно этого ему и хотелось. Ульрик это понимал и тоже был доволен: вот и еще одна жирная мушка попалась в его сеть!
Соседка по столу давно уже пыталась поймать его взгляд; Ульрик обернулся к ней.
— Ты сегодня очень красива, Исабель, — сказал он, дотрагиваясь до ее руки.
Через час она узнает, во что ввязалась по своей воле.
Он действовал по заданию Дитлева. Намеченная добыча не всегда попадалась на крючок, но на этот раз все складывалось удачно. Исабель сделает так, как они скажут. Она, судя по всему, готова на многое. Конечно, дело не обойдется без хныканья, но застарелая скука и неудовлетворенность сыграют им на руку. Возможно, приемы Торстена понравятся ей еще меньше, чем прочих, но уже были примеры того, что именно Торстен подчинял жертву. Из них троих он лучше всех разбирался в женской чувственности. Во всяком случае, после всего она будет молчать. Насилие — насилием, но с какой стати ей терять доступ к миллионам своего мужа-импотента?
Ульрик погладил ее руку выше запястья и провел ладонью по гладкому шелковому рукаву. Ему нравилась эта прохладная материя, которую в основном носят женщины с горячей кровью. Потом кивнул Дитлеву, сидевшему наискосок от него за другим столиком. Это был условленный сигнал, но какой-то человек склонился к уху Дитлева и что-то нашептывал. Дитлев застыл с кусочком семги на вилке, не замечая ничего вокруг. Взгляд его был обращен в пустоту, морщины на лбу уползли вверх. Выражение лица говорило само за себя.
Извинившись, Ульрик встал и, проходя мимо столика Торстена, похлопал его по плечу.
Женщине придется подождать до следующего раза.
Было слышно, как где-то сзади Торстен извиняется перед своей дамой. Затем он поцелует ей ручку — что естественно для подобного человека. Мужчина, одевающий дам, наверняка должен лучше всех знать, как их раздевать.
В фойе все трое встретились.
— Кто это был, с кем ты разговаривал? — спросил Ульрик.
Дитлев потянулся к своей бабочке. Он все еще не оправился от услышанного.
— Один из моих людей в «Каракасе». Пришел предупредить: Франк Хельмонд рассказал нескольким сиделкам, что это мы с тобой его отделали.
Такого рода неурядицы больше всего злили Ульрика. Где же заверения Дитлева, что ситуация под контролем? Ведь Тельма же обещала, что они с Хельмондом будут молчать, если развод и пластическая операция пройдут гладко!
— Вот дерьмо! — выругался Торстен.
Дитлев посмотрел на них по очереди:
— Хельмонд тогда еще не отошел от наркоза, никто не будет вслушиваться в его бред. — Он посмотрел себе под ноги. — Все уладится. Но есть еще одно. Моему человеку звонил Ольбек. Вы ведь тоже выключили свои мобильники?
Он протянул им записку, и Торстен прочитал ее, заглядывая через плечо Ульрика.
— Не понимаю, — сказал Ульрик. — Что это значит?
— Ульрик, где сегодня твои мозги? — Торстен кинул на него пренебрежительный взгляд, и тот разозлился.
— Там где-то поблизости показалась Кимми, — поспешно вставил Дитлев, стремясь предотвратить вспышку. — Ты этого еще не знаешь, Торстен, но ее сегодня видели на Центральном вокзале. Один из людей Ольбека слышал, как какая-то наркоманка окликнула ее по имени. Он увидел ее только со спины, но в тот день она уже перед ним мелькала. Была дорого одета и хорошо выглядела. Час или полтора она просидела за столиком кафе. Он тогда подумал, что женщина просто ждет поезда. Она даже прошла мимо них очень близко, когда он давал задание своим людям.
— Черт побери! — воскликнул Торстен.
Теперь ей наверняка известно, что они за нею следят. Это же Кимми!
— Она снова скроется из вида, — сказал Ульрик.
Это понимали все трое.
Лисья мордочка Торстена стала еще острее:
— Ольбек знает, где живет наркоманка?
Дитлев кивнул.
— Он ведь займется ею, не так ли?
— Да, конечно. Вопрос только в том, не опоздал ли он. У нее уже побывала полиция.
Ульрик помассировал себе шею. Конечно же, Дитлев прав.
— Я только не понял, что сказано в конце. Надо ли это понимать, что полиции известно, где находится Кимми?
Дитлев помотал головой:
— Ольбек знает этого полицейского как облупленного. Если бы он выяснил что-то стоящее, то сразу забрал бы наркоманку в управление. Конечно, он может сделать это и позднее, надо иметь в виду такую возможность. Постарайся лучше вникнуть в верхнюю строчку, Ульрик. Как ты ее понял?
— Что Карл Мёрк взял нас на мушку. Но это мы уже давно знаем.
— Прочти еще раз. Ольбек пишет: «Мёрк увидел меня. Он следит за нами».
— Ну, так в чем проблема?
— В том, что теперь он связал и Ольбека, и нас, и Кимми, и старое дело в одно целое. Почему, Ульрик? Откуда он знает что-то об Ольбеке? Что ты такое натворил, чего мы не знаем? Вчера ты разговаривал с Ольбеком. Что ты ему сказал?
— Да ничего особенного. Чтобы он припугнул полицейского — как всегда, если кто-то нам перебегает дорогу.
— Ну и дурак же ты! — вырвалось у Торстена.
— А когда ты собирался ввести нас в курс дела?
Ульрик взглянул на Дитлева. После нападения на Франка Хельмонда его не оставляла эйфория; на следующий день он вышел на работу с чувством собственного всесилия. Зрелище напуганного до смерти, окровавленного Хельмонда было для него как глоток живой воды. Дела складывались отлично, помехи устранялись сами собой. Ему ли бояться жалкого полицейского, сующего нос в чужие дела?
— Я только велел Ольбеку немножко надавить, — сказал Ульрик. — Подкинуть предостерегающий знак в такое место, где это произведет нужное впечатление.
Торстен отвернулся от них, устремив взгляд на мраморную лестницу в конце фойе. Но и спина ясно выражала чувства, обуревающие его в данный момент.
Ульрик откашлялся и рассказал, что произошло. Ничего особенного: парочка телефонных звонков и фотография, заляпанная цыплячьей кровью. Так, шутки в стиле магии вуду. И тут оба приятеля повернулись и посмотрели на него.
— Позови Висбю, Ульрик! — приказал Дитлев.
— А он здесь?
— Полдепартамента здесь. И на что ты рассчитывал?
Господин Висбю был заведующим секцией Министерства юстиции и давно стремился к более высокой должности. Несмотря на соответствующую квалификацию, на должность начальника департамента или судьи высшей инстанции он рассчитывать не мог и всеми правдами и неправдами стремился подыскать себе другое теплое местечко, прежде чем его настигнет старость и расплата за былые грехи.