Bouche de miel, coeur de fiel.
На языке мёд, а на сердце лёд.
Крики я услышала, не успев войти, — кричала Миа:
— Повторяю, я знать ничего не знаю, что творилось за стенами поликлиники! Я ничего не видела, не слышала, и не нужно мне задавать провокационные вопросы! Я никого не душила, не травила, и оставьте меня в покое, Фаина Александровна, тем более вас отстранили от расследования этого дела!
Значит, Фаина с самого утра взялась за работу, но её отстранили по каким-то причинам. Уж не из-за фигурки коня?
— Еще бы не отстранить, если тем конем я сотни раз сбивала не только пешки Семёна, но и ставила шах его королю! Это просто возмутительно, что какая-то жалкая сволочь пытается запятнать мою репутацию! — Фаина не стеснялась в выражениях и кричала как потерпевшая. — Я этого так не оставлю. Я выведу убийцу на чистую воду, чего бы мне это не стоило. Того коня Семён потерял еще по зиме, его мог подобрать любой, вы слышите, любой, и подложить старушке, чтобы пустить следствие по ложному следу.
— Я то же самое могу сказать по поводу сорванного креста, — снова огрызнулась Миа, — крест вовсе не указывает, что мне спустя пять лет взбрело в голову поквитаться со старухой. О моей неприязни к ней знают многие, но я бы не стала убивать её из-за давно забытого скандала. Я простила ей вмешательство, хотя из-за неё мне сильно досталось и от бабушки, и от родителей, но это давно в прошлом. Можете еще раз посмотреть на мои руки. Ну, довольны?
— То, что на твоих руках нет характерных следов, еще не значит, что это не ты накинулась на старушку в коридоре, не усыпила её, ловким движением воздействуя на сонную артерию, и не выволокла под крики Яна Вислюкова через заднюю дверь на улицу, а там ты могла её придушить даже своим шарфом. С помощью шарфа и крест сорвать можно! — говорила Фаина. — А фигурка… Так ты же встречалась с Семёном — может, того белого коня
В его кабинете играло радио; я постучалась, вошла — он курил, распахнув настежь окно. На него жалко было смотреть. Как я могла заподозрить и его?
— Я знаю, что у вас тут произошло, — начала я, — я разговаривала и с Фаиной, и с Миа. Я на пару минут, можно?
— Проходи, конечно, — он затушил окурок и папкой с бумагами разогнал дым; закрыл окно. — Как же я жалею, что согласился проходить практику в этом захолустье. Вчера проверил электронную почту — на все мои письма с резюме ответили отказом. Связь здесь отвратительная, мобильный Интернет заторможенный, еще и это убийство и отравленный коньяк. Боюсь, что это только начало. Нужно уезжать отсюда, Даша!
Я взяла его за руку. Какие у него красивые пальцы, форма ладони! Ни царапин, никаких других повреждений — гладкая нежная кожа. Он обнял меня, и я не сопротивлялась — я и думать не хотела, что Хосе Игнасио способен на убийство. Мы молча смотрели друг другу в глаза, и словно наши души говорили вместо нас. Потом я спросила вслух:
— Тебе что-нибудь известно о состоянии Лилии? Интересно, как она? Я хочу её проведать.
— Её организм справился. Здоровью ничто не угрожает. Думаю, на днях её выпишут.
— Скорее бы прошли эти дни. Меня еще волнуют похороны Каллисты Зиновьевны — не знаю, что мне делать: у неё есть сын и внуки; знают ли они о случившемся?
— Фаина говорила, что её сыну сообщили. Он организует похороны — не волнуйся по этому поводу.
— Одной заботой меньше. Хосе Игнасио, а ты ничего странного вчера не замечал? Вот, пришел Ян Вислюков с обожженными руками, и… вы втроём находились здесь… — у меня язык не поворачивался вслух обвинять ни Миа, ни Хосе Игнасио, само собой, а Вислюков, по-моему, больными руками не мог ничего сделать, даже если бы захотел.
— Нет, Даша, всё было естественно, так, как и полагается в подобных случаях. Мы оказали Яну помощь; он успокоился, перестал кричать; Миа заполнила его карточку; я вывел его на порог — он, как всегда, был под градусами; мы с ним выкурили по сигарете; он с трудом управился своими забинтованными руками; всё было тихо и ничто не предвещало беды.
— А Миа как себя вела? Она привела Яна, так? Потом пошла за медикаментами, так? Она с Каллистой Зиновьевной вышла в коридор… Как долго её не было?
— Я не засекал, Даша. Не думаешь же ты, что Миа задушила Каллисту Зиновьевну прямо в коридоре, спрятала труп, а потом как-то перетащила его на улицу?! Она достаточно быстро принесла всё необходимое и мастерски обработала Яну раны. Миа не была слишком уж взволнована. По крайней мере, я ничего такого не заметил.
— Я просто пытаюсь воссоздать в уме последние минуты жизни Каллисты Зиновьевны. Её нашли за поликлиникой, а не за магазином или за боулинг-клубом. Значит, убийца был где-то здесь.
— Даша, часто бывает, что убийца это тот, на кого меньше всего можно подумать. Мне кажется, в этом деле
Такова жизнь.
Прежде чем мне удалось поговорить с Семёном, меня почти два часа допрашивал капитан Каратов.
Каратов Станислав Денисович, как брат-близнец, Семёна Намистина постоянно облизывал губы и пальцами обдирал кожицу. Его губы были шершавыми, словно он любил целоваться на ветру, обветренными и растрескавшимися. Рыжеватые редеющие волосы были тщательно зачесаны набок — так он скрывал рано образовавшуюся плешь. Я бы не дала ему и тридцати пяти — лицо гладкое, с мимическими морщинками вокруг глаз; глаза смотрели с живым интересом, в них загорались искры под золотистыми пушистыми ресницами. Капитан Каратов вел беседу непринужденно, но время от времени отбрасывал в сторону протокол и, зажав ручку обеими руками за спиной, расхаживал по комнате. Высокий, худощавый и неприятный, вопреки чистому хорошо отутюженному костюму, ну точно, как Семён. Мы сидели под тем же «Утром в сосновом лесу». Он не бросался обвинениями, как Фаина, как я, — каждое слово произносил обдуманно, не горячась. Несомненно, он был хорошо осведомлен и опыта в подобных разбирательствах ему не занимать, но он больше говорил о Фаине, чем о делах, причем говорил с душевностью, свойственной старым близким знакомым. Капитан Каратов ничем не выдал своих подозрений, если они у него, конечно, имелись; задавал вопросы по существу и каллиграфическим почерком записывал мои ответы. Ничего нового из разговора с ним я не узнала, кроме того, что сын Каллисты Зиновьевны к вечеру привезет тело из морга, и гроб всю ночь будет стоять в доме; будут гореть свечи, соберутся старушки, а похороны завтра.
Ночь мне предстояла, сами понимаете, какая, но до ночи произошли еще кое-какие события, о которых стоит упомянуть:
Я пришла к Намистиным раньше положенного времени. Вероника лично вышла к воротам и провела меня через аллею. Арабель, опустив морду, покорно шла за хозяйкой, как провинившаяся.
Вероника выглядела обеспокоенной, но натянуто улыбалась. Она сначала завела разговор о контрольной работе по математике и, казалось, оценки сыновей волновали её больше всего остального.
— Я понимаю, что обстоятельства крайне печальны, — сказала она прискорбным голосом. — Смерть Каллисты Зиновьевны шокировала весь посёлок. Я бы с удовольствием дала вам пару выходных, но на носу контрольная, а Филипп и Кирилл принесли сегодня не очень хорошие оценки. Классный руководитель написала мне длинную петицию на тему успеваемости и поведения. Я надеюсь, вы позанимаетесь с ними сегодня математикой? Французский отложим, и завтра можете весь день посвятить… — она замялась, — посвятить личным делам.
— Конечно, Вероника Наумовна, мы подготовимся к контрольной работе, и дети справятся с ней как белочка с орешками.
— Вот и хорошо. Дарья Леонардовна, мне неудобно расспрашивать вас, но у нас сегодня был капитан Каратов, да и Фаина заходила не в шахматы играть, в общем, мне известно, что Семён преподнес вам ту бутылку коньяка, ну вы понимаете, да? Так вот меня интересует, что между вами было, если Семён, судя по всему, хотел загладить свою вину?
— Загладить вину отравленным коньяком? — съязвила я.
— Оставим содержимое в покое — это какое-то недоразумение, но вы ведь взрослая женщина и понимаете, о чем я вас спрашиваю. За что Семён извинялся перед вами? — настаивала Вероника.
— А разве он не рассказал вам, как напугал меня позавчера вечером?
— И это всё — просто напугал? Я хочу слышать, что произошло, из ваших уст.
— Ничего существенного, — солгала я. На самом деле я пережила ужаснейшие минуты в своей жизни, но последние события вытеснили прежние переживания. — Я фотографировала закат над речкой и была так увлечена, что не заметила, как ваш муж подошел ко мне. Я закричала, испугавшись, — вот и всё.