Мы вышли из квартиры и в лифте спустились вниз. Она походила на русскую княжну — ту румяную княжну в мехах и сапогах, о которой грезит юноша, если ему пятнадцать лети он читал Толстого. В моих грезах она представала обнаженной, что было плохо. Еще хуже было, что я расследовал дело об убийстве. Она вовсе не подходила к пяти комнатам без центрального отопления.
На улице она протянула мне руку.
— Мне кажется, вы настойчивый человек, мистер Форчун. Будьте осторожны. Я хотела бы попробовать как-нибудь пригласить вас, чтобы выслушать историю о потерянной руке.
Я улыбнулся. Что-нибудь получше мне просто не пришло в голову. Она зашагала к красному «фиату». Я смотрел, как он отъехал. Кажется, я помахал ей.
Глава 17
Сити Айленд расположен в Бронксе, поблизости от Очед-Бич — узкой полосы коричневого песка и мелководья, где в жаркие летние дни миллион людей совершают омовение, как индусы в Ганге, и при этом мнят себя привилегированным классом.
Сити Айленд едва ли можно назвать островом, несмотря на то что там держат яхты или они там причаливают. Не так давно это был рай, по сравнению с грязью города. Сейчасэто не более чем часть Бронкса: возможно, чуть менее перенаселенная и чуть более зеленая.
Дом Джеральда Девина, стиснутый старыми строениями, стоял в унылом жилом квартале из красного кирпича. Квартал спускался к лениво плещущейся пенистой воде. Дома стояли почти на голом камне. Вялый прилив омывал, как масло, черную скалу. Голые серые деревья выглядели не более живыми, чем столбы для сушки белья.
На фоне этого безотрадного ландшафта, где даже снег был серым, дом Девина выделялся, как маленькая драгоценность. Он стоял, ярко вычищенный и выкрашенный в белый цвет, в маленьком саду, который был аккуратно огорожен и в котором летом росли, наверное, одни цветы. Я остановился на подъездной дорожке позади «паккарда клиппера» 1947года выпуска, выглядевшего, как новый.
Дверь дома открылась прежде, чем и подошел. Коренастый мужчина с сединой в волосах, но бодрый и румяный, следил, как я иду к дому. Кривая усмешка, которая когда-то в молодости могла сойти за лукавую, изогнула его тонкий рот, но не затронула глаза. Они были голубыми, узкими, ясными и вопрошающими.
— Мистер Джеральд Девин? — спросил я.
— Да, — ответил он. — Вы хотели поговорить с Карлой?
Ирландский акцент почти не слышался в его словах.
— Я не первый, мистер Девин?
— Третий, — кивнул он. — Никогда никто не спрашивал Карлу. Мы и сами ее редко видели. А теперь явились сразу трое, один за другим. Что-то случилось, верно?
— Кто были двое других? — спросил я.
Он потер пальцем верхнюю губу.
— Не имею понятия. Однако входите.
Я последовал за ним в маленькую чистую комнату, заставленную мебелью, такой же старой, как «паккард» на улице, и такой же ухоженной. В кресле сидела женщина. У нее были темные грустные глаза, в черных волосах ни следа седины. Как и Карла, миниатюрная и все еще красивая, моложе Девина, но не намного. Типичная ирландка, которая никогда не будет выглядеть пожилой, пока внезапно не станет сморщенной старухой. Не могло быть никаких сомнений в том, что она — мать Карлы.
— Садитесь, пожалуйста, мистер… — сказал Девин.
— Форчун, — ответил я, — Дэн Форчун.
Он просиял.
— Ирландец?
— Нет. Раньше это звучало как Фортуновский. Мой отец сократил фамилию в современном стиле.
Голос женщины прошелестел:
— С… с Карлой плохо? Она… Она что-то натворила?
— Нет, — сказал я. — Я лишь пытаюсь ее найти, так как хочу задать несколько вопросов. Я работаю по одному делу…
— Делу? — перебил Девин. — Вы из полиции?
— Частный детектив. — Я показал им свою лицензию.
Женщина сказала:
— Она живет вместе с другими девушками. На Университет-плаза. Чудная квартира.
— Мистер Форчун знает это, сокровище мое, — сказал Девин с любовью. Он присел на диван напротив меня. — Другие нам не представлялись. Вы сказали, дело?
— Ваша дочь, возможно, понадобится как свидетельница, мистер Девин. Вы знаете человека по имени Пол Барон?
— Нет. Мы вообще ничего не знаем о том, чем Карла занимается в городе. Так о чем же идет речь в вашем деле?
— Об убийстве. Возможно, о двух убийствах. И еще о шантаже.
Женщина издала тихий стон. Только один стон. Девин сложил руки между колен, искоса взглянул на меня, затем перевел взгляд за окно. Там открывался привычный вид: маслянистая вода и, может быть, судно или илистая песчаная отмель.
— Вы знаете, когда-то дети становятся взрослыми, — сказал Девин. — Да, ребенок — это нечто чудесное. Маленькое существо, красивое, уязвимое и счастливое. И даже если они плачут и получают взбучку, они счастливы. Они буйствуют, и бегают, и прыгают, и бросаются в снег. Все для них удивительно. Я так часто наблюдал за ними и чуть не плакал при этом. Дети — они еще ни о чем не знают. Ни о жизни, ни о смерти, ни о чем другом. Но они становятся взрослыми и замечают, как коротка жизнь, и хотят получить свою долю. Так и должно быть. Я всегда понимал это. Карла хотела шумной жизни, которой я не хотел, которой не хотела ее мать, значит, ей нужно было уехать, чтобы получитьсвое. Дети не хотят того, что имеем мы, чего мы хотим. Это совершенно естественно. Я никогда не надеялся, что она останется с нами.
Я молчал. Он еще не закончил. Женщина смотрела на него печальными темными глазами, когда он говорил о том, что они, очевидно, часто обсуждали между собой. Они поняли, что Карла была права, когда рискнула жить так, как ей хотелось. Может быть, и так, конечно, но от этого не легче, был ты прав или не прав.
— Я не хотел, чтобы она оставалась при нас, — продолжал Девин. — Когда я в тридцать три года купил здесь землю, тут еще была первозданная природа. Лодки, широкие поля, рыбная ловля. Я любил рыбачить. Очень увлекательное хобби, я считаю. Она была прекрасным ребенком. У нее было счастливое детство, и она любила наш дом. Как и мы все.За него я проработал тридцать лет, и я его получил. Два года назад выплатил последний взнос, он теперь принадлежит только нам. Это было моей мечтой: кусок земли, оплаченный дом, свой дом. Но сейчас мы стиснуты со всех сторон другими домами, вода отравлена, рыба ушла. Может быть, мне стоило сообразить раньше, что собственный дом — вовсе не то, чего следует всю жизнь добиваться, но, когда молод, веришь тому, что говорят. Это была цель не хуже любой другой, я полагаю, и я ее достиг.
Он взглянул на меня.
— Несмотря на это, я не рассчитывал, что она останется с нами. У всех свои собственные представления о жизни, молодые считают, что должны уехать, чтобы получить возможность жить по-настоящему. И не поддерживать отношений. Я работал ради этого дома, ради этого клочка земли, не она. Она решила уехать и приобрести свой собственный опыт. Оставалось только надеяться, что ей повезет.
Я хотел, чтобы она уехала. Возможно, я сам тоже захотел бы чего-то другого, если бы снова явился на свет. Такого, чтобы усилия были вознаграждены. Взойти на гору или построить мост в джунглях. Может быть, больше рисковать. Я лишь надеюсь, что ей это удастся.
Женщина снова застонала. Потом закрыла темные глаза и стала походить на спящую. Девин глубоко вздохнул и стиснул пальцы. Он сжал их так сильно, что они побелели.
— Насколько я знаю, вам не следует особо беспокоиться, — сказал я. — Она могла дать полиции ложные показания. Если это так, ей может грозить опасность. Но не со стороны полиции. Как выглядели эти двое мужчин?
— Один был маленький и худой. Волосы какого-то песочного цвета. Он приехал, когда мы еще не встали. Мне он не понравился, потому что постоянно озирался. Я сказал ему,что Карлы здесь нет и не было. Он вел себя как-то надменно, но в то же время нервно. Очевидно, сам не знал, что делать. В конце концов он спросил, не могу ли я ему сказать, где она находится. Я сказал «нет» и закрыл дверь перед его носом.
— Он приехал на машине?
— Да, в зеленом «седане». Старом. Когда он уезжал, то казался изрядно обеспокоенным.
Я описал ему Уолтера Редфорда.
— Так он выглядел?
— М-м, я не уверен. Мне он показался старше, но я не уверен.
— А второй мужчина? — спросил я.
Девин медленно покачал головой.
— Совсем другой. Мы уже начали беспокоиться. Сразу двое, один за другим. И второй расспрашивал о том же, что и первый. Он походил на какого-то зверя, на медведя, что ли. И почти не разговаривал. Назвал только ее имя: Карла.
— Коренастый, широкоплечий, с огромными ручищами и загривком, как у быка?
— Точно. Я сказал ему, что Карлы здесь нет. Он оттолкнул меня в сторону, как перышко, обыскал весь дом. Потом ушел. Я подумал о полиции, но как она отнеслась бы к этому?
— Вы никому из них не говорили, где она находится?
— Нет. Я же сам этого не знаю, разве только адрес той квартиры с девушками…
— А не знаете вы молодого человека с серым спортивным автомобилем? Худой, бледный, длинные волосы?
— Нет.
Миссис Девин открыла глаза.
— Как же, был такой. Он однажды приезжал сюда с ней. Потом не раз звонил.
Она встала и вышла. Девин и я остались сидеть. Из-за двери донесся шум: очевидно, выдвигали и снова задвигали ящики стола. Затем женщина вернулась, держа в руке неровный листок бумаги.
— Это лежало в ее вещах в ящике стола.
Она снова села в кресло и закрыла газа. Девин наблюдал за ней. Я прочитал на клочке бумаги:
«Бен Марно, 2 Гроув Мьюс, 5-В».
Я поднялся, Девин провожал меня взглядом.
— С ней наверняка ничего не случилось, — успокоил я. — Если она приедет домой или позвонит, пошлите ее в полицию. Уговорите ее.
— Да, если вы так считаете…
Я вышел к машине. Когда я оглянулся, дом выглядел таким же опрятным и белым, как и прежде. Но теперь он показался мне еще меньше.
Глава 18
Я мчался наперегонки с черными тучами в сторону города и проиграл. Когда я пересекал Трайборо Бридж, солнце уже снова заволокло тучами, река подо мной стала свинцово-серой. Во всех небоскребах ниже по реке включили свет. А когда я остановил машину у дома на Восточной шестидесятой улице, поднялся ветер и снова пошел снег.
Я как раз пересекал вестибюль, когда из лифта вышли Уолтер Редфорд и Дидра Фаллон. Теперь на ней было черное облегающее платье, но соболя те же самые. Я спросил себя,была ли соболья шуба у Карлы Девин, и что лучше — тихий белый домик или соболя. На Уолтере был смокинг и кашемировое пальто, и он в них выглядел юным аристократом, который идет на официальный прием.
— Не могли бы вы оставить нас в покое? — поинтересовался Уолтер.
— Нет.
Лицо Уолтера побагровело, он опять сжал свои малокровные кулаки. Кажется, это был своего рода рефлекс на любое оскорбление. Однажды он дойдет и до ударов. Дидра Фаллон коснулась его руки. Он дернулся, как марионетка. А может быть, он и был марионеткой.
— Вы искали Карлу Девин? — спросил я.
— Убирайтесь к черту, — буркнул Уолтер.
— Я был не первым посетителем в ее родительском доме. И даже не вторым. Один из моих предшественников походил на вас.
— Но это был не я. Я весь день не выходил из дому.
Вмешалась Дидра Фаллон.
— Вы сказали, еще двое, мистер Форчун?
— И лишь один, которого я не знаю.
Этот загадочный неизвестный основательно нарушал мой план. Но так бывает. Можно шесть месяцев заниматься одним делом и решить его только благодаря тому, что какой-нибудь неизвестный тип придет в полицейский участок и все расскажет, чтобы облегчить свою совесть.
— Значит, одного вы знаете? — спросила Дидра Фаллон.
— Горилла по имени Лео Цар. Верный паладин Барона.
Она содрогнулась.
— Я его однажды встречала. Он внушает мне страх.
Мы вели разговор на ходу и теперь оказались на улице. Порывистый ветер гнал снег поперек мостовой. Подъехал черный «ягуар». Шофер вышел из машины и отдал Уолтеру ключ. Пока Уолтер давал ему на чай, у края тротуара за «ягуаром» остановился серебристый «бентли». Из него вышел Кармин Коста. Он приблизился к нам так же по-кошачьи мягко, как и «бентли», на котором он подъехал.
— Мисс Фаллон, мистер Редфорд, — приветствовал он обоих, прикоснувшись к своей шляпе. Ко мне он обратился с ухмылкой. — Привет, малыш. Уже есть успехи?
— Ничего. Дело дрянь, — признался я.
Коста был одет безупречно — ни роскошно, ни небрежно.
Он больше походил на аристократа, чем Уолтер Редфорд, — для тех, кто не знал настоящих аристократов. Белокурый Стрега возник за спиной Коста, как джин из бутылки. Я не видел этого странного друга-телохранителя ни выходящим из машины, ни откуда-то еще. Идеальная тень, замершая позади своего хозяина, как снежная статуя.
Коста вновь заговорил со мной.
— Я слышал насчет Барона. Похоже, что вас одурачили. Вайс, вероятно, исчезнет навечно.
Он вздрогнул, но не от холода. Он представил себе каторжную тюрьму. Я видел, как он заставил себя отбросить это видение, чтобы обратиться к Уолтеру.
— Могу я вас куда-нибудь подвезти? У меня к вам деловой разговор.
— У нас собственная машина, мистер Коста, — ответила Дидра Фаллон.
— О каком деле идет речь? — спросил я.
— Это к вам не имеет отношения, малыш.
— Ну как же, ведь речь-то о шантаже.
Обо мне говорят, что для хороших людей я готов и рискнуть. Может быть, может быть. Как все мужчины, не обладающие тугими мускулами, я рассчитываю на свой живой ум. В конце концов, можно почувствовать себя хоть в чем-то сильнее. Так что на словах я сравнительно храбрый или, может быть, просто глупый.
Улыбка Коста исчезла быстрее, чем появилась. Она промелькнула, как молния, тая в себе скрытую угрозу. Не угрозу какого-нибудь мошенника, а угрозу бывшего армейскогосержанта. Я почувствовал его дыхание на своем лице прежде, чем заметил движение. Наши носы почти соприкасались. Я приготовился защищаться. Но еще быстрее, чем он, оказался Стрега. Я буквально ощутил позади себя белокурого телохранителя. Что-то ткнуло меня в плечо. Впечатление было такое, что его сжали тисками, но это были всего лишь пальцы Стрега. Они впились в мое плечо, как челюсти льва.
— Стрега! — рявкнул Коста, и пальцы разжались. Только дыхание Стрега еще чувствовалось на моем затылке. А Коста все еще дышал мне в лицо. Он процедил сквозь зубы, которые от ярости почти скрежетали:
— Никогда! Вы слышите меня? Никогда не говорите этого, никогда! Ни вы и никто другой! Я разорву на части любого, кто назовет меня шантажистом.
Я понял. У каждого человека есть свой кодекс чести. Шантаж для Коста был не шуткой. А мафия, о которой он говорил с безграничной ненавистью, жила шантажом. Мне вспомнилось, как однажды в одном баре, в Италии, некий пошлый мелкий мошенник часами пытался мне доказать, что Лаки Лючиано никогда не занимался торговлей девушками. Все остальное — наркотики, шантаж, убийства — да, но не торговля девушками.
— Понятно, — сказал я. Я тоже скрипел зубами, но потому, что от Коста несло чесноком; Стрега убрал свои пальцы, но мое плечо онемело, по меньшей мере, на час.
— О’кей, — Коста перевел дух. — О’кей.
Я видел, что Дидра Фаллон наблюдала за Коста. На ее лице ничто не отражалось, но ноздри ее трепетали, она тоже задышала чаще, а ее глаза снова стали дымящимися вулканами. Я не мог ее ни в чем упрекнуть: Коста в ярости выглядел дьявольски привлекательно. Она отвела глаза, и я было подумал, что она смотрит на меня. Но она смотрела мимо. И я понял, что не выдержал сравнения с Коста. Да, не выдержал.
— О’кей, — сказал Коста еще раз, задышал спокойнее и снова попробовал улыбнуться. Но в его мозгу еще не все пришло в норму. Он не знал наверняка, поверил ли я ему. Этим я, на свой лад, выиграл. Мозг выше кулака. И он решил, что должен объясниться.
— Если вам непременно хочется знать, малыш, речь идет о покупке участка земли. Если заведение закрыли один раз, значит, не повезло. Позволить прикрыть второй раз может только глупец. Порядочному гражданину заведение не прикроют.
Он сделал паузу. Метель, между тем, превратила всех нас в снеговиков. Я знал, почему я здесь стою и почему здесь стоят Коста и Стрега, но я задал себе вопрос, почему здесь все еще оставались Дидра Фаллон с Уолтером Редфордом. Может, им просто хотелось посмотреть, как работает Коста?