Что напоминает эта, с позволения сказать, картинка? Состояние защитниц Зимнего дворца после Октябрьского переворота: они тоже едут в поездах с солдатами и казаками и боятся быть изнасилованными.
Спиридонова — ненавистница старого режима, девушки из женского батальона — защитницы его. И она, и они заняты глубоко не женским делом, но, увы, лишь в экстремальной ситуации выясняется, что суть их одна, женская, и проблемы у них изначально общие.
Все женщины, прошедшие пытки в тюрьмах и лагерях, более всего мучаются страхом быть изнасилованными. Мария Спиридонова почти спокойно перечисляет пыточные ужасы, но с огромным нервным напряжением говорит о мужских притязаниях своих мучителей:
«Офицер ушел со мной во второй класс вагона. Он пьян и ласков, руки обнимают, расстегивают, пьяные губы гадко шепчут: «Какая атласная грудь, какое изящное тело…» Нет сил бороться, нет сил оттолкнуть, голоса не хватает, да и бесполезно. Разбила бы голову, да не обо что. Да и не даст, озверелый негодяй. Сильным размахом сапога он ударяет мои сжатые ноги, чтобы обессилить их, зову пристава, который спит…
Не спала всю ночь, опасаясь окончательного насилия. Днем офицер предлагает водки и шоколаду, когда все уходят, ласкает. Перед Тамбовом уснула на час. Проснулась, потому что рука офицера была уже на мне. Вез в тюрьму и говорил: «Вот я вас обнимаю». В Тамбове бред и сильно больна«.
За убийство Луженовского Спиридонова была сослана в бессрочную каторгу, откуда ее освободила Февральская революция: более десяти лет прожила в условиях царских тюремных режимов, где были и холод, и полуголод, но случалось ей там и заниматься самообразованием. Каховская, подруга Спиридоновой, вспоминала: «Книги были главным содержанием ее жизни… Мы получали их в достаточном количестве».
Она вышла из Акатуйской тюрьмы вместе с Фанни Каплан в марте 1917 года. Сразу приступила к активной политической борьбе.
После Октябрьской победы Мария Спиридонова некоторое время сотрудничала с большевиками. Надежда Константиновна вспоминала, как в дни Второго съезда Советов Ильич сидел рядом со Спиридоновой, о чем-то тихо и мирно беседуя.
Почему же она не с Крупской беседовала по актуальным вопросам нарождавшейся новой женской жизни? Да потому, что Спиридонова, более других допущенная в мир мужских дел, не собиралась тратить силы на «второстепенное».
С 1919 года, с перерывами, Спиридонова провела жизнь в большевистских тюрьмах.
По иронии судьбы, лишь большевики адекватно отомстили ей за убийство царского чиновника Луженовского — она была расстреляна во дворе Орловской тюрьмы в 1941 году, когда гитлеровские войска стояли у ворот Орла. (Одинаковый почерк: царскую семью большевики тоже расстреляли перед приходом в Екатеринбург чехословаков. Они убирали одних своих политических врагов, «всякую политическую нечисть», чтобы не достались другим врагам. — Л.В.)
Как видим, карающая мужская рука не щадит женщин разных взглядов, как бы они ни помогали тому или иному мужскому делу, в этих делах они не женщины, а товарищи или враги.
Но они женщины…
Вот и встает вопрос: если бы женщины всех партий сумели договориться между собой и убедить борющиеся стороны?
В чем?
Не бороться, а тоже договориться.
Мне вспоминается Евгений Семенович Молло, эмигрант, специалист по русской милитарии, человек, в ранней юности побывавший и в Белой, и в Красной армиях. Он говорил: «Я думаю, если бы борющиеся партии в 1917 году все вместе сели за один общий стол переговоров, как бы они все вместе преуспели! Ведь у них было одно стремление: сделать Россию богатой, счастливой, процветающей. Одно стремление, понимаете?! Но властные партийные амбиции и уверенность, что только их взгляды верны и неопровержимы, вот что погубило великую возможность».
Если бы! История необратима. Опыт ее ничему не учит и никого не просвещает, пока приманка власти, как живец, влечет к себе «золотых рыбок разных идеологий», выпускающих в толпы мутные хвосты сказок о всенародном счастье и светлом будущем.
Мария Спиридонова, Ариадна Тыркова, Софья Панина, Анна Милюкова, Надежда Крупская, Александра Коллонтай, Вера Фигнер, Вера Засулич — не договорились. Даже не попытались.
А если бы?
Тогда и кремлевские жены были бы несколько иными…
Бездетная мать и вдова фараона
Внутри Кремлевской стены с первых же дней советской власти, сначала незаметно, но все более разрастаясь, пошла своя борьба за ВЛАСТЬ. Внутренняя. Жестокая. И в ней Крупская заняла не последнее место.
Она сразу сумела показать себя не просто женским приложением к Ленину, взяв в руки дело народного образования.
По инициативе Надежды Константиновны во всех школах страны был отменен Закон Божий.
Вспоминая ли свою религиозную мать или в силу некоторого смущения жестокой мерой, Крупская посчитала необходимым в письменной форме объяснить человечеству свое негативное отношение к религии: «Зачем мне нужна была религия? Я думаю, что одной из причин было одиночество. Я росла одиноко, я очень много читала, много видела. Я не умела оформить своих мыслей и переживаний так, чтобы они стали понятны другим. Особенно мучительно это было в переходный период. У меня всегда было много подруг… Но мы общались как-то на другой почве. И вот тут-то мне очень нужен был Бог. Он, по тогдашним моим понятиям, по должности должен был понимать, что происходит в душе у каждого человека. Я любила сидеть часами, смотреть на лампадку и думать о том, чего словами не скажешь, и знать, что кто-то тут близко и тебя понимает. Позже изжитию остатков религиозности мешало отсутствие понимания закономерности явлений общественного характера. Вот почему марксизм так радикально излечил меня от всякой религиозности».
Тут все противоречиво и не слишком убедительно. Непоследовательность слов «росла одиноко» и «всегда много подруг». Склонность к религиозному созерцанию, лишь подмененная марксизмом, очевидна.
Непривлекательна категоричность: далеко не всех, как ее, марксизм мог излечить от религиозности. Зачем же навязывать его всем?
Ее мысль обращена к детям: «Я считаю, что антирелигиозная пропаганда должна начинаться очень рано, еще в дошкольном возрасте, потому что эти вопросы очень рано начинают интересовать теперь детей…»
В работе с детьми ее бездетность, возможно, играла свою роль: искренне любя детей, она не знала их с пеленок, не растила, не проводила над кроватками бессонных ночей, и поэтому в ее воспитательных программах всегда была нежизненность, ирреальность идей, которые она заставляла быть реальными. И все же они были лучше, добрее мужских общеобразовательных циркуляров.
Глобальная женщина Крупская умела спуститься с идейных высот и выйти к людям. Вот письмо — эхо далеких лет, полученное мною в 1992 году: «Хочу рассказать о Надежде Константиновне. 1937 год. Моя сестра Лена страдает ревматизмом и болезнью сердца. Ей нужно длительное лечение. Мама в отчаянии. Она живет в деревне Липняги с шестью детьми. Я учусь в Рыбинске и решаюсь написать Крупской. Ответ получаю дней через восемь-десять. А на следующий день меня вызывают в Рыбинский райздравотдел. Выделяют на весь летний сезон бесплатную путевку в санаторий для сестры. Маме выдают денежное пособие на детей..
Сестра жива, слава богу, и сейчас. А я виню себя, что не поблагодарила Надежду Константиновну.
Нина Курицына».
А сколько таких писем получала эта бездетная мать! Скольким помогла! Ни один человек, из тех, кто встречался с нею, не мог сказать ничего дурного. Переключив свое внимание и энергию с революции на общесоюзных детей, она делала для них все возможное и невозможное, строила свою общенародную семью, топя в ее проблемах тоску несбывшегося материнства.
Крупская совершенно искренне думала: «…библиотекарей и учителей надо подбирать с большой осмотрительностью, ибо главное в библиотекаре и в учителе не талант, не душевные качества, а классовый подход к человеку или книге».
Она всерьез признавалась: «Кто-то в своих воспоминаниях писал, что Владимир Ильич любил Фета. Это неверно. Фет — махровый крепостник, у которого не за что зацепиться даже».
Прочитаешь такое и невольно задумаешься, а если бы в руках Надежды Константиновны волею судьбы сосредоточилась самая большая ВЛАСТЬ, она во многом успешнее Сталина, ибо была более образованна, сумела бы поставить дело культурной инквизиции.
Большая ВЛАСТЬ и Крупская — странная мысль. А нельзя ли ею, как ключом, открыть некую потайную дверь?..
Эйфория счастья и успеха прошла быстро. Жестокие будни съели радость.
Гражданская война.
Голод по всей России.
Борьба с контрреволюцией.
Болезни Надежды Константиновны.
Выстрел Фанни Каплан в Ленина.
Сейчас много версий: Фанни — подруга Сарры, сестры Свердлова, работавшей в секретариате Кремля, точно знала время приезда Ленина на завод Михельсона, пришла и выстрелила; но Фанни была полуслепа и стрелять не умела.
Говорят, что Владимир Ильич просил сохранить жизнь Фанни, и ее сослали в Сибирь. Документы же говорят, что ее поспешно расстреляли 3 сентября1918 года, через четыре дня после выстрела, без суда.
Внезапная смерть Свердлова.
По слухам, Свердлов умер не своей смертью, а «был нарочно уронен» рабочими, когда они качали его и подбрасывали в революционном воодушевлении. Это была месть за приказ расстрелять семью Романовых.
Думаю, история с выстрелом Каплан имеет прямую связь со слухами о подбрасывании Свердлова, и предполагаю: в Ленина стреляли мстители за Романовых, а не эсерка Фанни, но объявить тогда такое для большевиков было неразумно — убийство царя и его семьи не афишировалось. А борьба с эсерами была актуальна, и представить их злоумышленниками имело политический смысл.
Смерть Инессы Арманд.
Перечислениям неприятностей и ударов в жизни Крупской первых пореволюционных лет несть числа. И все они окрашены тревожной обстановкой внутри партии, разногласиями, взаимными неприятиями, открытой или тайной враждой, сговорами, шепотами, возней.
Над полубездыханным телом России, соединяясь, склоняются люди самые разные, часто совершенно несовместимые, амбициозные и жаждущие доказать свою правоту, а есть и жаждущие просто урвать от пирога ВЛАСТИ.
Если к началу болезни Ленина борьба на фронтах России затихла, то внутри стен Кремля уже пылали свои пожары.
Внезапное обострение болезни Ленина испугало Крупскую. В ее голове поселилась мысль: что будет без него?
Разговоры о смещении Ленина уже ходили в партийных кругах. Пословица «Мавр сделал свое дело, мавр должен уйти» прыгала из уст в уста. Доносилось кое-что и до Надежды Константиновны, но она не придавала этому значения, уверенная — кроме Ленина, никто не видит правильного пути.
Но болезнь вождя от ЦК партии большевиков не зависела, и, когда он рухнул, свет померк перед глазами Крупской.
Что бы там ни болтали, ни сплетничали, эта пара была накрепко привинчена жизнью друг к другу. В их дуэте он стал той самой головой, которая поворачивалась, как того нужно было шее. Но она была той самой шеей, которая отлично знала, куда хочет повернуться голова. Сознание, что она отдает ему всю себя — со всеми своими достоинствами и недостатками, с многочисленными талантами, с холодным умением видеть мир и людей насквозь, с циничностью оценок, прикрываемой филистерскими разговорами о деле рабочего класса, которому она, хоть никто не просил ее об этом, отнюдь не филистерски, а искренне и преданно думала, что служила, — это сознание было главной осью ее жизни.
Со своей стороны, он привык к ней и любил ее, как умеют мужчины любить свое «альтер-эго». Более двадцати лет супружества — не шутка. Многолетняя семейная жизнь вообще к сильным страстям не располагает, но сильная, почти кровная привязанность тут несомненна.
Елизавета Драбкина вспоминает рассказ своего друга, курсанта кремлевских курсов Вани Треицкого, как однажды, когда он поздно вечером дежурил на посту у квартиры Ленина в Кремле, Владимир Ильич попросил его, если услышит внизу на лестнице шаги Надежды Константиновны, задержавшейся на каком-то заседании, постучать в дверь и позвать его.
«Ваня вслушивался в ночную тишину. Все было тихо. Но вдруг отворилась дверь квартиры, и быстро вошел Владимир Ильич.
— Никого нет, — сказал Ваня.
Владимир Ильич сделал ему знак.
— Идет, — прошептал он заговорщически и сбежал вниз по лестнице, чтобы встретить Надежду Константиновну: она шла, ступая совсем тихо, но он все же услыхал«.
И вот Ленин сражен приступом болезни в самый разгар очередной внутрипартийной баталии. Крупская по долгу и праву жены сразу же занимает оборону у постели больного. Над больным склоняются лучшие врачи и выносят вердикт: полный покой.
Невежественный в медицине, но именно поэтому глубоко ее уважающий Центральный Комитет ВКП(б) поручает своему генсеку товарищу Сталину ответственность за соблюдение режима, установленного врачами.
А если точнее, сам Сталин берет на себя такую ответственность. С согласия ЦК. Берет не зря. Ему уже потихоньку принесла секретарша Ленина продиктованное ей «Завещание», где больной вождь предупреждает свою партийную машину: «Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общении между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека…»
Неделю спустя, после утверждения Сталина ответственным за здоровье вождя, «Владимир Ильич потребовал, чтобы ему разрешили, хотя бы в течение короткого времени, диктовать его дневник, — вспоминает Елизавета Драбкина. — На совещании И.В.Сталина, Л.Б.Каменева, Н.И.Бухарина с врачами решено было предоставить Владимиру Ильичу право диктовать ежедневно пять-десять минут, но так, чтобы это не носило характера переписки и чтобы на записки Владимир Ильич не ждал ответа. Свидания запрещаются. Ни друзья, ни домашние не должны сообщать Владимиру Ильичу ничего из политической жизни, чтобы этим не давать материала для размышлений и волнений».
Люди есть люди, и каждому болевшему понятно: чуть тебе стало лучше — ты, если деятельная натура, тут же берешься за дело. Чаще всего без особого вреда для здоровья. Именно поэтому врачи не настаивали на изоляции Ленина, но она была чрезвычайно необходима его заботливым соратникам. Профессор Ферстер считал, что, если бы Ленина в октябре двадцать второго года и дальше оставляли бы в бездеятельности, он лишился бы последней радости… Работа для него была жизнью. Бездеятельность означала смерть.
Понимая это, Крупская вела себя у постели больного так, как считала нужным: она помогала мужу выжить. 21 декабря он попросил, а она написала под его диктовку письмо Троцкому. По поводу монополии внешней торговли. Ничего особенного.
Письмо? Троцкому? Врагу Сталина? При попустительстве Крупской за спиной Сталина Ленин переписывается с Троцким?
Сталин по телефону не пожалел грубых слов для Надежды Константиновны. В завершение сказал, что она нарушила запрет врачей и он передаст дело о ней в Центральную контрольную комиссию партии.
Сегодня читать такое смешно. Но тогда Крупской было не до смеха. Нервы ее на пределе. Однако она отбивается от сталинских угроз со свойственным ей хладнокровием. Пишет в Контрольную комиссию, предлагая созданной ею машине разобраться в чисто человеческой коллизии: «Я в партии не один день. За все тридцать лет я не слышала ни от одного товарища ни одного грубого слова, интересы партии и Ильича мне не менее дороги, чем Сталину. Сейчас мне нужен максимум самообладания. О чем можно и о чем нельзя говорить с Ильичом, я знаю лучше всякого врача, так как знаю, что его волнует, и, во всяком случае, лучше Сталина».
Разумеется, жена за двадцать с лишним лет совместной жизни знает мужа лучше всех.
Но если партии нужно, с помощью партийных механизмов она легко докажет, что не жена, не врач, а она, партия, знает, как вести себя с больным.
Партия — превыше всего!
Ссора Крупской со Сталиным произошла через несколько дней после начала болезни Ленина, в декабре 1922 года. Ленин узнал о ссоре лишь 5 марта 1923 года, но продиктовал секретарше письмо Сталину: