Однако не все.
Был праздник — 7 ноября 1932 года. Пятнадцатая годовщина со дня Октябрьской социалистической революции. Сначала парад, потом демонстрация трудящихся. На трибуне Мавзолея — все правительство во главе с товарищем Сталиным. На нижней трибуне, среди ответственных лиц с женами и зарубежных гостей праздника, стояла красавица Катя, работница завода, получившая билет на трибуну в награду за активную работу в комсомоле. Она испытывала ставший привычным для советского человека в день праздника прилив энтузиазма, чувство, когда при виде торжеств на Красной площади — ком в горле. Кто постарше, знает.
— Аллилуева, Аллилуева, жена Сталина, жена… — прошелестело по трибунам. Глаза Кати заметались между колонн демонстрантов, и она увидела: «Надежда Аллилуева шла со своей Промакадемией в первом ряду — под знаменами. Она бросалась в глаза — высокая, в распахнутом пальто, хотя было холодно, улыбалась и смеялась, что-то говорила своим спутникам, смотрела в сторону Мавзолея, махала рукой, ее белое мраморное лицо было прекрасно. Взмах руки был царственный. Она была вся… лучезарная».
Под крики здравицы товарищу Сталину его жена Надежда Сергеевна прошла Красную площадь, свернула, оторвавшись от своих спутников, в хорошо знакомые ей Спасские ворота и, сопровождаемая группой охраны, вышла на нижние трибуны, стала на заранее приготовленное ей место, рядом с Никитой Хрущевым. Холодало. Она поеживалась, запахнув пальто, и все посматривала вверх на Мавзолей. С нижней трибуны ей был виден Сталин, и она говорила Хрущеву, что волнуется, как бы он не простудился, он такой упрямый, она умоляла одеться потеплее, но он не слушается.
Обычные волнения заботливой жены…
На следующий день был вечерний прием в честь праздника, завершившийся для узкого кремлевского круга вечеринкой в квартире Ворошилова, откуда Сталин и Надежда Сергеевна вернулись домой не вместе и в разное время. Она — пораньше, он — очень поздно.
Они спали порознь: она — в спальне, он — у себя в кабинете или в маленькой комнатке при столовой, возле правительственного телефона. Этот телефон стал обязательным приложением к главе государства. Он мог зазвонить в любую минуту, но звонить могли лишь особо доверенные люди, в особо экстренных случаях. Цвет телефона был определен раз и навсегда — красный.
Экономка по заведенной привычке утром пришла будить Надежду Сергеевну и нашла ее на полу возле кровати в луже крови. Рядом — маленький пистолет «вальтер», привезенный Аллилуевой братом Павлом из-за границы. Испуганная экономка позвала няню. Надежда Сергеевна была уже холодная. Женщины вдвоем уложили тело на кровать. Они побоялись разбудить Сталина, спящего в кабинете возле красного телефона. Позвонили Авелю Енукидзе и Полине Молотовой. Они пришли. Разбудили Сталина.
Он вышел в столовую и услышал: «Иосиф, Нади больше нет с нами».
Так рассказывали все очевидцы своим домочадцам, а позднее и Светлане, дочери Аллилуевой и Сталина.
Самоубийство в ноябре?..
Вранье началось сразу. 10 ноября в газете «Правда» появился следующий некролог:
«Н.С.Аллилуева
В ночь на 9 ноября скончалась активный и преданный член партии тов. Надежда Сергеевна Аллилуева.
ЦК ВКП(б)«.
Сразу за этим траурным сообщением крупным шрифтом заголовок:
«ДОРОГОЙ ПАМЯТИ ДРУГА И ТОВАРИЩА
НАДЕЖДЫ СЕРГЕЕВНЫ АЛЛИЛУЕВОЙ
Не стало дорогого, близкого нам товарища, человека прекрасной души. От нас ушла еще молодая, полная сил и бесконечно преданная партии и революции большевичка.
Выросшая в семье рабочего-революционера, она с ранней молодости связала свою жизнь с революционной работой. Как в годы Гражданской войны на фронте, так и в годы развернутой социалистической стройки Надежда Сергеевна самоотверженно служила делу партии, всегда скромная и активная на своем революционном посту. Требовательная к себе, она в последние годы упорно работала над собой, идя в рядах наиболее активных в учебе товарищей в Промакадемии.
Память о Надежде Сергеевне как о преданнейшей большевичке, жене, близком друге и верной помощнице тов. Сталина будет нам всегда дорога.
Екатерина Ворошилова, Полина Жемчужина, Зинаида Орджоникидзе, Дора Хазан, Мария Каганович, Татьяна Постышева, Ашхен Микоян, К.Ворошилов, В.Молотов, С.Орджоникидзе, В.Куйбышев, М.Калинин, Л.Каганович, П.Постышев, А.Андреев, С.Киров, А.Микоян, А.Енукидзе«.
Что можно понять из этого общепринятого набора стандартных газетных соболезнований? Умерла. От чего? Болела? Несчастный случай? Ни слова о причине смерти. О покойной жене первого человека в государстве — как о бесполом существе: преданность партии, революционная работа. Всего одна деталь, но характерная: женские имена и фамилии подписавших некролог даны полностью и вынесены перед мужскими инициалами и фамилиями — лишь это говорит о том, что ушло из жизни существо женского пола.
Далее, в заметке-соболезновании от руководства Промакадемии им. товарища Сталина, где училась жена Сталина, появляется фраза — намек на причину смерти: «…болезненное состояние не могло приостановить ее большевистского упорства в учебе».
Как хотите, так и понимайте. О каком болезненном состоянии речь, если многие видели ее только что на демонстрации веселую и здоровую?
Почему нет медицинского заключения? Ведь жена Сталина, не кто-нибудь!
А слухи ползли, ползли под звуки траурных маршей.
Убита,
застрелена,
самоубийство…
«Правда» от 11 ноября уже как бы опомнилась. В соболезнующих заметках появились более теплые слова: «Умер молодой, скромный и преданный боец великой большевистской армии. Умер в пути, в походе, на учебе». Опять в мужском роде. Газета, отдав дань умершей, повернулась к пострадавшему. Все соболезнования адресованы лично товарищу Сталину: «Мы, близкие друзья и товарищи, понимаем тяжесть утраты товарища Сталина со смертью Надежды Сергеевны, и мы знаем, какие обязанности это возлагает на нас в отношении к товарищу Сталину».
Какие?
В траурных репортажах рассказывается о торжественном карауле, в котором стоит и товарищ Сталин, но в последнем репортаже с кладбища ни слова нет о том, что на кладбище Сталин присутствовал.
Несколько дней идет, убывая, траурная аллилуевская нота на страницах «Правды».
А в газете от 16 ноября особо выделенный материал:
«Дорогой Иосиф Виссарионыч,
эти дни как-то все думается о вас и хочется пожать вам руку. Тяжело терять близкого человека. Мне вспоминается пара разговоров с вами в кабинете Ильича во время его болезни. Они мне тогда придали мужества.
Еще раз жму руку.
Н.Крупская«.
Боже мой, почему мне так много видится за этой соболезнующей записочкой? Все в ней продумано, выверено, вычислено, высчитано — все многозначно.
Это «ы» в его отчестве она употребила не зря. Редактор, конечно же, не осмелился исправить «ошибку».
Многие, знавшие Крупскую, отмечали индивидуальность ее языка: «я тогда была неписучая», «это ведь и титечному ребенку ясно». Эдакая симпатичная инфантильность, нарочитость, претенциозность исключительности: Крупской можно то, чего нельзя другим.
Думаю, буква «ы» в слове «Виссарионыч» — тоже из ряда ее неологизмов. Всего лишь буква, но говорит о многом: Надежда Константиновна, как никто, имеет право на фамильярность с ним в государственном масштабе, потому что она — Крупская, а он всего лишь Сталин.
В тяжелую для него минуту она фамильярностью этого «ы» как бы подчеркнула свое к нему отношение: не сверху, не свысока, а с высоты.
Наверное, Крупская имеет свое мнение о самоубийстве и даже, может быть, об убийстве, но, не располагая никакими другими возможностями, выражает свое подлинное к нему отношение, обращаясь на «вы» с маленькой буквы. Все остальные пишут ему «Вы».
«Тяжело терять близкого человека».
Это о нем, но и о ней. Эти слова должны напомнить ему, что ОНА потеряла ВЛАДИМИРА ИЛЬИЧА ЛЕНИНА!!!
А две последние фразы вообще образцы многозначной прозы, если вернуться к отношениям Сталина и Крупской перед смертью Ленина.
Она напоминает ему «пару разговоров в кабинете Ильича», понимая, что он вспомнит не их, а грубый разговор с нею по телефону.
Почему она хочет от него этого воспоминания? А если она живет с сознанием, что Сталин отравил Ленина?
Можно ли жить с таким сознанием и продолжать делать общее дело вместе с «отравителем»?
Я не сторонница сплетни об отравлении Ленина Сталиным, но я знаю, что Надежда Константиновна может вынести все: она воплощает идею, и нет земной силы, способной помешать ей.
Не дает ли она ему понять: «Никто не забыт, ничто не забыто»?
Маловероятно? Кто докажет?..
В газете «Известия» о смерти и похоронах Аллилуевой материала меньше, и весь он как бы поживее. В одном из номеров Надежде Сергеевне посвящены стихи Демьяна Бедного с такими строками:
У смерти есть свое жестокое коварство;
Щадя нередко тех, кто стар, и слаб, и хил,
Она разит того, кто полон юных сил,
Кто был, казалось, так далек от входа в царство
Воспоминаний и могил.
Если принять во внимание, что придворный поэт Кремля Демьян Бедный не мог не знать хотя бы двух главных версий смерти Надежды Сергеевны, то для кого этот стишок?
Для народа, которому нечего знать лишнее: смерть сразила молодую. И хватит с вас. Скорбите!
Приступая к работе над этой книгой, заранее зная, что глава об Аллилуевой будет трудной и полной всяческих противоречий, я, как говорится, «прыгнула с обрыва». По ноль девять узнала телефон справочной КГБ и позвонила: «Мне нужен отдел, в котором хранится дело о самоубийстве Аллилуевой-Сталиной».
Трубка помолчала и выдала без комментариев обычный семизначный номер. По этому номеру мне дали еще номер. И так далее. Может быть, на пятый раз я попала, не знаю куда, но куда надо. Доброжелательный молодой мужской голос расспросил меня. Предложил позвонить через неделю. И я получила ответ:
ДЕЛА АЛЛИЛУЕВОЙ НЕ СУЩЕСТВУЕТ. ТОВ. СТАЛИН ОТДАЛ ПРИКАЗ НЕ ВОЗБУЖДАТЬ УГОЛОВНОГО ДЕЛА.
Этот ответ давал мне возможность предполагать все, что угодно. И я начала поиск.
Слухов, легенд и сплетен так много, что их стоило бы классифицировать.
Было две версии смерти Аллилуевой: убийство и самоубийство. В первой — три предположения: убита самим Сталиным, убита охранниками, убита сообщниками. Каждая версия распадается еще на несколько. Вот основные.
Версия убийства.
«Сталин сам убил ее из ревности. Она завела роман со своим пасынком Яковом. Он застал их. С ней расправился на месте, а сыну сказал, что отомстит позднее. Поэтому-то он и Якова из немецкого плена не вызволил».
«Сталин убил ее как своего политического противника. Она возмущалась его политикой, коллективизацией, а он не мог этого слышать — правда глаза колет».
«Сталин приказал ее убить, чтобы самому не марать рук, узнав, что она политически изменила ему — вошла в группу врагов народа, была такая группа „девяноста двух“».
«Она действительно была в оппозиции, входила в группу, враждебную Сталину. Сообщники, боясь, что она предаст их, убрали ее».
«Сталин приказал охране убить ее, она надоела ему ревностью, и вообще они уже давно не жили как муж и жена. Она мешала ему жить, как он хотел: пить вино и гулять с балеринами».
«В Аллилуеву стреляли — спасти ее было невозможно. Истекающая кровью, она сказала: „Это Иосиф. Не простил, что я заступилась за Надю Крупскую, когда она просила миловать. Своей рукой, сам…“».
В этой невозможной версии меня, конечно же, привлекло появление имени Надежды Константиновны рядом с трагедией другой Надежды.
Версия самоубийства и непреднамеренного убийства.
Самый популярный слух: «Она покончила с собой, потому что хотела наказать его за хамство, грубость, пьянство и разврат. В эту ночь она узнала, что он был с другой женщиной, и не выдержала». Он, как и слухи об убийстве, по самым разным причинам представляется мне далеким от истины.
Не лучше ли послушать людей, знавших Аллилуеву и Сталина?
«Ревность, конечно. По-моему, необоснованная. Парикмахерша была, к которой он ходил бриться. Супруга была этим недовольна… Такая молодая… У нас была большая компания после 7 ноября на квартире Ворошилова (по другим сведениям: 8 ноября в ГУМе, по третьим — в Большом театре, по четвертым — в Кремле. — Л.В.). Сталин скатал комочек хлеба и на глазах у всех бросил этот шарик в жену Егорова (по другим сведениям: в жену Тухачевского, по третьим — в артистку Большого театра, по четвертым — в саму Аллилуеву. — Л.В.). Я это видел, но не обратил внимания. Будто бы это сыграло роль. Аллилуева была, по-моему, немножко психопаткой в это время. На нее это действовало так, что она не могла уж себя держать в руках. С этого вечера она ушла вместе с моей женой, Полиной Семеновной. Они гуляли по Кремлю. Это было поздно ночью, и она жаловалась жене, что вот то ей не нравилось, это не нравилось… Про эту парикмахершу… Почему он вечером так заигрывал… А было просто так, немножко выпил, шутка. Ничего особенного, но на нее подействовало. Она очень ревновала его. Цыганская кровь. Полина Семеновна осуждала ее поступок, говорила: „Надя была не права. Она оставила его в такой трудный период“». — Это записанное Феликсом Чуевым свидетельство В.М.Молотова, ближайшего соратника Сталина. Общеизвестно, что Молотов был на стороне своего вождя. В его словах слышно осуждение Аллилуевой. Но он сидел за столом вместе с ними в тот вечер, он знал больше других. Ему было что сказать и что — скрыть.
«В самый разгар сплошной коллективизации, голода в деревне, массовых расстрелов, когда Сталин находился почти в полном политическом одиночестве, Аллилуева, видимо, под влиянием отца, настаивала на необходимости перемены политики в деревне. Кроме того, мать Аллилуевой, тесно связанная с деревней, постоянно рассказывала ей о тех ужасах, которые творятся в деревне. Аллилуева рассказывала об этом Сталину, который запретил ей встречаться со своей матерью и принимать ее в Кремле. Аллилуева встречалась с ней в городе, и настроения ее все укреплялись. Однажды, на вечеринке не то у Ворошилова, не то у Горького, Аллилуева осмелилась выступить против Сталина, и он ее публично обложил по матушке. Придя домой, она покончила самоубийством». — Так хотелось видеть эту трагедию Троцкому из его мексиканского далека.
«Она кричала в тот вечер перед смертью: „Я вас всех ненавижу! У вас такой стол, а народ голодает!“ У нее было большое разочарование в политике, которой она сначала увлекалась. Разочарование как шок. Вроде бы Буденный кому-то рассказывал, как Сталин поздно ночью вошел в комнату и увидел, что тяжелая бордовая штора на окне колышется. Ему показалось, что за шторой кто-то есть. Он всегда боялся врагов, нападения, боялся, что его убьют, маньяк был, и пальнул в шевелящуюся штору. А за шторой стояла Надежда Сергеевна. Что она там делала, неизвестно, просто, может, стояла и думала, глядя в темноту ночи. Вот и получилось, что он ее случайно убил». — Снохе Каменева, Галине Сергеевне Кравченко, тайна смерти Аллилуевой запомнилась в такой интерпретации.
«В ноябре 1932 года, придя домой из института, я застала там Н.И. (Николая Ивановича Бухарина. — Л.В.). Он пришел сразу же после похорон Надежды Сергеевны Аллилуевой — жены Сталина. Я увидела его взволнованного, бледного. Они тепло относились друг к другу, Н.И. и Надежда Сергеевна; тайно она разделяла взгляды Н.И., связанные с коллективизацией, и как-то улучила удобный момент, чтобы сказать ему об этом. Надежда Сергеевна была человеком скромным и добрым, хрупкой душевной организации и привлекательной внешности. Она всегда страдала от деспотического и грубого характера Сталина. Совсем недавно, 8 ноября, Н.И. видел ее в Кремле на банкете в честь пятнадцатилетия Октябрьской революции. Как рассказывал Н.И., полупьяный Сталин бросал в лицо Надежде Сергеевне окурки и апельсиновые корки. Она, не выдержав такой грубости, поднялась и ушла до окончания банкета. Они сидели друг против друга, Сталин и Надежда Сергеевна, а Н.И. рядом с ней (возможно, через человека, точно не помню). Утром Надежда Сергеевна была обнаружена мертвой. У гроба Надежды Сергеевны был и Н.И. В такой момент Сталин счел уместным подойти к Н.И. и сказать ему, что после банкета он уехал на дачу, а утром ему позвонили и сказали о случившемся. Это противоречит тому, что сообщает Светлана — дочь Надежды. Не хотел ли он в разговоре с Н.И. отвести от себя подозрение в ее убийстве? Было ли это убийство или самоубийство, мне неизвестно. Н.И. убийства не исключал. Как рассказывал Н.И., первым, кто увидел Надежду Сергеевну мертвой, кроме няни, пришедшей ее разбудить, был Енукидзе, которому няня Светланы решилась позвонить, побоявшись будить Сталина. Не это ли послужило причиной того, что А.С.Енукидзе убрали раньше остальных членов ЦК?