Петя подхватил Раю под руку и направился через дорогу на Казачью улицу. Наклеили листовку на угловом двухэтажном здании, на глухой стене нижнего рынка, на следующем угловом здании и чуть не бегом пустились домой. И вдруг остолбенели от испуга: навстречу им шли два солдата и громко разговаривали, Рая не растерялась, тоненьким, дрожащим голоском пожелала им на немецком языке доброй ночи.
— Гутен нахт! — удивленно и протяжно ответил немец. Потом повелительно сказал: — Шнель! Шнель! Дойче зольдат пух! Пух! Стреляйт! — заключил он по-русски.
— Ком, Петер, — заторопилась Рая, помахала солдатам рукой и еще раз пожелала доброй ночи.
У самого дома их на секунду ослепила фарами легковая машина. Свет мгновенно погас, но их заметили. Рая схватила Петю за руку, потянула за высокий кирпичный забор. Не успели они открыть дверь, как услышали выстрелы. Они стояли в темной квартире Раи ни живы ни мертвы.
— Фу, проклятые! Страху мы с тобой сколько натерпелись! По своей земле не имеем права ходить!
Рая зажгла керосиновую лампу.
— Райка, а из тебя артистка вышла бы во! — и Петя поднял большой палец. — Сыграла ты здорово.
— Если бы я не играла перед фашистами, мы с тобой сыграли бы в ящик. Ясно, Пе-е-е-тер! — У нее, видимо, уже прошел испуг, она захохотала. — Петечка, я все-таки иногда буду называть тебя Петер. По необходимости, конечно. Хорошо?
— Ладно, хоть горшком, лишь бы польза была, — великодушно разрешил Слезавин. — Ну, я пойду, а то мать заругает.
— Подожди еще минут десять. Перелезешь через забор.
* * *
Шепот Пети:
— Ее надо почистить.
— Обязательно, а то заржавеет и не убьем ни одного фрица, — говорит в Петино ухо Вася.
Бережно Петя и Вася сняли тряпки, которыми была обмотана винтовка. Ребята нашли ее при отступлении наших.
— А теперь иди на пост, Вася. Смотри в оба. Сейчас ты часовой.
Крадучись, Вася подошел к двери сарая, проверил, крепок ли железный крюк, и снова вернулся к Пете. В сарае стоял полумрак. Дневной свет проникал сквозь продольные дверные щели. Под крышей шарил ветер. Вася присел на корточки и язвительно зашептал:
— Почистим винтовочку, запеленаем, спрячем и пусть лежит без употребления до прихода наших.
— Зачем такое уныние? Придет время, нажмем курок…
— Сомневаюсь, Петя. Наше дело листовки. Беззвучно и почти безопасно.
— Зря ты так. Вспомни, как на витрине у редакции ты с силой надавил на стекло, когда наклеивал листовку на рожу Гитлера, и как затрещало. Выходит, не беззвучно. И не безопасно, когда нас с Райкой чуть не захватили солдаты. А потом… люди читают наши листовки и понимают, что в городе действует подпольная организация.
— Но мы-то знаем, что нас всего трое, — опять возразил Вася.
— Ну, что ж, трое — это организация. А знаешь, что я еще придумал, Вася? Давай будем и разведчиками.
— Это зачем? И кому мы будем отдавать разведданные?
— Вот слушай. Мы разузнаем, на каких улицах расквартированы фрицевские части, сколько в них солдат, хотя приблизительно, где у них склады, где оружие, танки…
Вася прищурил глаза и весело сказал:
— Петька, ох ты и фантазер! Ведь ни у тебя, ни у меня нет такого человека, которому бы мы передавали эти наши сведения. Ты просто хочешь играть в войну, как пятиклассник.
— Нет, значит, найдем! — не сдавался Слезавин.
— Ты просто чудак, Петька. Ты думаешь, этот человек на дороге валяется?
— Скажи честно, выбрали вы меня командиром?
— Ну, выбрали!
— Без «ну» выбрали. Вот я и приказываю тебе действовать как разведчику в верхней части города, а я беру на себя нижнюю. А насчет передач разведданных не твоя забота.
— Есть действовать в верхней части города! — улыбнулся Вася.
Петя уже собирал вычищенные и смазанные части винтовки.
— Спрячь этот пузырек с маслом в кирпичи иди ко мне.
Когда Вася снова сел перед Петей, тот сказал:
— Ты знаешь, куда мы вчера с Раей пробрались?
— Куда?
— В кинотеатр «Октябрь». Почему-то с двери сняли бумажки с предупреждением: «Только для немецких офицеров и солдат». Продавали билеты на «Девушку моей мечты». Раечка разжалобила контролершу, ну и прошли мы в фойе. — Петя щелкнул затвором. Приказал Васе держать винтовку, а сам стал укутывать ее тряпками, продолжая рассказывать. — Что там было! Мы сперва ни глазам, ни ушам не поверили. Какой-то продажный тип в черном костюме пел на мотив «Крутится, вертится шар голубой» такие стихи против Советской власти, что и язык не поворачивается их пересказать.
— Это и все? — разочарованно протянул Вася.
— Нет, не все. Мы дождались, когда народ повалил в зрительный зал на второй этаж. Спрятались, когда погас свет, наклеили листовки на спинки стульев, на стены.
— Чудаки вы! — осудил друзей Вася. — Эти листовки могут попасть только к самим фашистам.
— Ну, и пусть, — рассердился Петя.
— Петя, а тебе не страшно, что наш сосед Онищенко стал полицаем? Он же может узнать что-нибудь о нас и выдать в руки гестапо.
— Да ну, они, эти продажные, осторожные очень — и своих, и врагов боятся. И потом, почему он должен что-то о нас узнать? Что мы безголовые, что ли?
* * *
— Тридцать девять!
— Барабанные палочки!
— Сорок пять!
— Уточки! — выкрикивал Вася, вытаскивая из серого льняного мешочка бочоночки лото.
Эту игру Рая и ее друзья затеяли для того, чтобы дать возможность встретиться сестре полицая, бывшей фронтовичке Тане Онищенко с Володей Махновым. Таня была ранена на фронте, после госпиталя приехала на побывку домой, и здесь ее застала оккупация. А ее друг Володя Махнов совершенно неожиданно в октябре появился в родном Ставрополе.
Рая успевала смотреть на карты и на друзей школьных лет — Таню и Володю. Таня рассказала Володе о себе и расспрашивала его: где он был, откуда прибыл? Володя отделывался шутками, а иногда неожиданно задавал вопросы: как она уживается со своим братцем — предателем? Не отдаст ли он ее в руки гестапо?
— Все может быть, — отвечала Таня, бледнея.
На продолговатом лице Володи выделялись большие, проникающие в душу, глаза. Он был скромен, немногословен даже, пожалуй, осторожен в общении с людьми. Вот только с Петей был более общителен. Да и Петя сразу потянулся к новому другу. Особенно после одного случая.
Однажды Петя встретился с Володей на бульваре, около нижней аптеки. Они присели на длинную зеленую скамью. Осенний листопад прошел, сквозь голые ветви деревьев скупо светило октябрьское солнце. Володя держал перед глазами фашистскую газетенку.
— Что тут врут? — спросил Петя, склоняясь к плечу Махнова, чтобы прочесть фашистские новости.
— Пишут, что взяли Москву, — спокойно ответил Махнов и скосил глаза в сторону Пети, наблюдая, какое впечатление произвели его слова.
— Врут! — вскипел Петя.
— Т-с-с! — предупредил Володя, заметив идущих по бульвару солдат.
В ожидании, пока они пройдут, уткнулись в газету.
— Москвы им не видать как своих ушей, — внушительно зашептал Петя, едва отошли фашисты. — Они думают, найдутся дурачки, что поверят им. Как бы не так! — И вдруг, недоверчиво посмотрев на Махнова, спросил:
— Скажи, а почему ты так спокойно говоришь об этом? Ты что, друг Онищенко?
— Да, я друг Тани Онищенко, — Махнов сделал ударение на слове «Таня».
— Я спрашиваю, друг полицая Онищенко? Что-то ты у них все время околачиваешься?
— Для безопасности, — как бы мимоходом бросил Володя. — Странный ты человек, Петя! Ты думаешь, что только тебе одному не нравится жить под немецким сапогом, голодать, сидеть в холодной квартире, не учиться, не работать? Скажи, ты комсомолец? — неожиданно спросил Махнов.
Слезавин отрицательно качнул головой:
— Из пионеров вышел, а в комсомол не вступил.
— А я, да будет тебе известно, — Володя понизил голос, — комсомолец.
— Ну тогда скажи, честно только, ты не знаешь коммуниста, который был бы связан с партизанами?
— А на что он тебе, коммунист?
— Как на что? Мы с Васей все разузнали, где, на каких улицах офицерские части, склады, штабы. Передал бы он нашим, пусть бы разбомбили.
Слезавин не предполагал, как он облегчил работу Володе. Ведь Махнову дали именно такое задание, когда из партизанского соединения Северной группы Ставрополья посылали в тыл врага.
— Есть у меня такой коммунист, — Володя решительно поднялся. — Пойдем, я иду к Тане.
Петя почувствовал себя уязвленным.
— Ну да, нашел дурака! Ты хочешь, чтобы я принес эти сведения в дом полицая?
— Чего кипятишься? Я ж еще ничего тебе не сказал.
Парни свернули на Таманскую улицу. У аптеки и дальше по улице было людно, поэтому Махнов и Слезавин шагали молча. Почти у дома, где жили Рая Павленко и Таня Онищенко, Володя тихо сказал:
— Подготовь свои данные и передашь мне. Хорошо бы сегодня. Мы к Тане придем играть в лото.
Петя в знак согласия кивнул головой.
— А насчет Москвы надо разъяснять людям. Ты прав. Москвы им никогда не взять!
* * *
— Десять!
— Два!
— Кол!
— Тридцать два! — выкрикивал Петя.
— Есть! Кончила! — объявила Рая и, смеясь, сгребла монеты к себе.
— Темнеет уже. Кончаем игру ребята!
Володя, спускаясь по лестнице, нащупал в кармане свернутые бумажки, вспомнил шепот Пети: «Здесь есть и план города. Важные объекты обведены кружочками».
Рая затемнила окна, зажгла коптилку и, взглянув на Петю, попросила:
— Закрой дверь на ключ.
Когда уселись за стол, Рая протянула каждому по огрызку красного карандаша, по два листочка тетрадной бумаги и пожаловалась:
— Мальчики, бумаги нет. Листовки писать не на чем. Может, попросить Таню, чтоб она у своего братца взяла «взаймы»?
— Сказано, девчонка! — укорил ее Вася. — По бумаге полицая нас найдут без труда.
— Сто очков в твою пользу, Вася! — Рая стояла перед мальчиками чуточку обескураженная. Но смущение ее быстро исчезло, когда на ум пришла более дельная мысль:
— Предлагаю посрывать плакаты о «райской жизни» в Германии и на обратной стороне писать листовки.
— Вот это другое дело! — похвалил Вася.
Тускло, очень тускло светил огонек коптилки. Снова над бумагой склонились две вихрастые мальчишечьи головы и одна девчоночья, такая беловолосая, что, казалось, за столом от нее светлее.
Три красные пятиконечные звездочки вверху, пять внизу. Рая тихонько начала диктовать текст, который они составили днем:
«СОВЕТСКИЕ ГРАЖДАНЕ! Не верьте фашистской пропаганде, что взяли они Москву. Москвы им не видать, как своих ушей. Вместо „Драг нах остен“ они скоро будут „Драп нах Дойчланд“. Если вы настоящие советские люди, помогайте Красной Армии как можете: выводите из строя связь, машины, не выполняйте их приказов. Юноши и девушки, не верьте расклеенным по городу картинкам о райской жизни в Германии. Не ходите на регистрацию. В их хваленой Германии не рай, а фашистский ад».
Когда листовки были написаны, зашел разговор о том, где их наклеить. Ребята предлагали идти немедленно, а Рая придумала вот что:
— Мальчики внимание! Завтра я пойду на нижний рынок за картошкой, на дно сумки положу листовки, а там бабам в корзины рассую.
— А не попадешься? — спросил озабоченно Петя. — Давай вдвоем. Я буду прикрывать тебя.
— Говорят, риск большое дело. На этот раз я хочу поработать одна.
* * *
Рая понимала, почему так долго не возвращается мама из села Благодарного. Там, у родственников, она прятала от вражеских глаз свою внучку, дочь старшей Раиной сестры, которая была замужем за евреем. Мать сказала Рае, что она вполне взрослая и может хозяйничать сама, а внучка еще совсем малышка и нуждается в ней больше, чем Рая.
…Съестные припасы иссякли. Присев на корточки перед открытым кухонным шкафом, Рая переставляла посуду. Может, кусочек сала где завалялся? Или сухарик? Рая очень обрадовалась, когда на дне граненого стакана увидела застывший бараний жир. Жменька пшена, две картофелинки, луковка — и будет суп. Когда нечего есть, как назло разыгрывается аппетит.
Продать из вещей нечего — она и так осталась в одном-единственном платье. Выстирает, высушит и опять наденет. Иногда Васина тетя, Елизавета Гавриловна Рожкова, подкармливала Раю то картошкой, то кукурузной кашей.
Октябрьским вечером, когда Рая повесила над печкой выстиранное платье и улеглась в постель, в дверь три раза негромко постучали. Рая вздрогнула от неожиданности, хотя знала, что это Петя. Так они условились. Вася стучится один раз, Петя — три. Она встала с постели, надела старенькое, куцее пальтишко и, не спрашивая, открыла дверь.
Рая сразу обратила внимание на сияющие глаза Пети.
— Раечка, оказывается, мы не одни в городе. Я читал расклеенные кем-то сводки Совинформбюро.
— Ура! — закричала Рая.
— Вот бы узнать, кто они, — Петя сел за стол, — узнать и объединиться.
— А как мы узнаем?
— Да никак. — Петя внимательно посмотрел на Раю. — Скоро праздник Октября… Думали ли мы, что двадцать пятый Октябрь будем встречать в фашистской неволе?
Рая вздохнула, покачала головой. Вдруг голубые-голубые глаза ее заблестели, она подскочила к Пете.
— Знаешь, Петечка, мы встретим этот праздник не как в неволе. Хочешь?
— Спрашиваешь!
— Соберемся у нас. Песни революционные споем, стихи расскажем.
— А если Онищенко подслушает?
— Мы Таню мобилизуем покараулить нас часок.
— Ох, ты и выдумщица, Райка!
* * *
В поленнице дров, что были сложены в коридоре квартиры Слезавиных, отчим обнаружил винтовку и полную цебарку патронов. Разъяренный, он налетел на пасынка.
— Ты что, безмозглый, хочешь, чтобы нас всех перестреляли? Мерзавец! Дубина! Сейчас выброшу все это добро в колодец.
— Не надо! — подскочил к нему Петя. — Вернутся наши, они же нам спасибо скажут! И мы будем стрелять в гитлеровцев, когда они будут отступать. Маме только ничего не говорите. Очень прошу вас.
Но отчим был неумолим. Он решительно взял цебарку. Петя хотел выхватить ее. Завязалась борьба. Отчим изловчился, рванул цебарку, чуть не бегом бросился к колодцу во дворе.
К месту происшествия сбежались соседи, набросились на Петю.
— Он хочет, чтобы нас прикончили!
— Бандюга!
— Это вы бросьте, женщины, — вступился Соловьев, у которого два сына были на фронте. — Петя хороший парень.
Пока Петя молча выслушивал упреки соседей, отчим вынес винтовку и тоже бросил ее в колодец. Петя понуро побрел к Васе, в соседний дом.
Кусая губы, Слезавин со злостью рассказал другу:
— Отчим побросал в колодец все, что мы с тобой припасли. Шум поднял. Слышишь, все еще орут? Хорошо, что матери нет дома, а то бы добавила тумаков.
* * *
Накануне двадцать пятой годовщины Октябрьской революции Рая, Петя и Вася выбрались из дома в темноту знакомых улиц с листовками, призывающими юношей и девушек не ехать в Германию. Они едва успели наклеить несколько листовок на улице Красной и Казачьей, как услышали гул самолетов. «Ух! Ух!» — жаловались стальные птицы на тяжесть, которую несли.
Друзья заметались. От угла двухэтажного дома бросились к старому в три обхвата дереву.
— Дупло! Большое какое!
Петя ощупал дерево, снизу вверх провел рукой и воскликнул:
— Да тут можно человеку спрятаться!
— Мальчишки, а что если нас разбомбят? Обнаружат у нас листовки и родителей расстреляют, — встревожилась Рая.
— Бросаем листовки в дупло! — скомандовал Петя.
Засвистели первые бомбы в районе вокзала. Захлопали вражеские зенитки. Ребята прижались друг к другу.
— Бежим! — предложил Петя. — Фрицы все попрятались. В самый раз!
Они бежали так, что ветер свистел в ушах, ноги не чувствовали земли. В своем дворе ребята отдышались. И тут неожиданно столкнулись с полицаем Онищенко. Он стоял, прислонившись к стене. Ребята узнали его по кряжистой фигуре и длинному пальто.