Опустилось много рук, и стало так тихо, так тихо, что по коже пробежал мороз.
- Так… Видишь, что поганый фашист натворил, сколько нашего молодого народа осиротил! - с горечью в голосе сказал Бабин. - А теперь опусти руки, у кого отцы, братья на фронте. Кто письма получает, а может… не получает.
Снова опустилось много рук. Опустил руку и сам мастер, опустил руку и Костя. Он впервые по-настоящему подумал: «Жив ли Митрий?» - и ему стало трудно дышать.
- Ишь как мало рук поднятых, - покачал головой Герасим Иванович. - А теперь убери руки, кто хотел в институтах, в университетах учиться, да фашист помешал.
Будто ветер скосил руки - все до одной. Серьезный, задумчивый, Герасим Иванович смотрел на ребят, а ребята тоже стали задумчивыми; они молча, сосредоточенно смотрели на старого мастера.
- Понял меня? - спросил он. - Столько от фашистов горя, что перенести невозможно. - Он выпрямился, стал высоким, хлопнул кепкой по краю трибуны и крикнул: - Вы - как знаете, не маленькие, а я письмо подписываю и даю слово работать так, как в этом дорогом письме написано!
Герасим Иванович уже сошел с трибуны, но что-то вспомнил, быстро вернулся и отрывисто проговорил:
- Новые станки у нас поставлены… Есть, конечно, и последнее слово техники, однако есть и старые: станки «Буш», например. Куда им до наших советских! Но работать вполне можно. Пускай и старье послужит фронту. Станки есть, а где мастера? Станки сами крутиться не будут. Значит, ребята, учись, инструкторов слушай, а кто на прежнем станке останется, тем более за высокий процент бейся. Наши «катюши» - фашисту смерть. Ты здесь процент добавишь, а на фронте фашистская душа к черту вылетит, туда ей и дорога! Ты здесь пролодырничаешь, а фашист жив останется. А может, он в твоего отца, брата целится, убить его или искалечить хочет. Понимать надо!
Послышался чей-то голос:
- Подписывать письмо! Чего там говорить! Все ясно!
Это был сигнал к буре. Все закричали:
- Подписывать, подписывать письмо!
- Нет, товарищи, еще надо говорить, - остановил их председатель митинга. - Неизвестно, что каждый из вас обещает сделать. Кто возьмет слово? Ты, Галкина?
Вытянув шею, Костя поднялся на цыпочки, чтобы лучше видеть.
Катя взошла на трибуну, красная, будто долго бежала, застыла, опустив голову. Никогда еще Катя не казалась Косте такой маленькой и худенькой. Катя подняла глаза.
- Я клянусь… я клянусь работать по-стахановски, - проговорила она. - Всегда вырабатывать полторы нормы… Систематически…
- Это дело! - откликнулся Герасим Иванович. - А я тебя, Галкина, на другой станок ставлю. Тогда что?
- Все равно… Я быстро освою станок… Потому что фашисты… такие проклятые… - Она не закончила, сорвала берет с головы, так что волосы сразу распушились облачком, спрятала лицо в берет и медленно сошла с трибуны.
Выступали и другие ребята. Они обещали хорошо работать, беречь инструмент, ухаживать за станком. Наконец все проголосовали - скорее послать письмо, без поправок. Ребята столпились вокруг стола, покрытого красной скатертью, передавали друг другу ручку и старательно писали под письмом фамилию. Зиночка беспокоилась:
- Ребята, ребята, прошу вас, подписывайтесь в столбец, а то не поместитесь.
Колька Глухих похвастался:
- А у меня росчерк красивый, как у директора! Я последний распишусь.
К столу подошла Катя, взяла ручку, написала «Галкина Е. В.», призадумалась, тряхнула головой, решительно провела черточку-тире и поставила: «150%».
- Что ты делаешь! - растерялась Зиночка.
- Обязательство свое на новый год написала. А что? - сказала Катя. - Чтобы сразу видно было…
- Ничего, это дела не портит, - успокоил Зиночку старый мастер. - Так даже лучше…
- И я напишу! - вызвалась толстенькая Леночка Туфик, торопливо протирая очки.
Взяв у нее ручку, Костя вывел первые три буквы фамилии «Мал», поскорее приделал коротенький росчерк, поставил «150%», передал ручку следующему и отошел от стола, смущенный своей смелостью.
- Его еще к станку не поставили, а он уже в стахановцы метит, - улыбнулся мастер. - Не уходи, Малышок, и вы, девочки. А Булкин еще болеет?
- Булкин-Прогулкин говорит, что еще болеет, - с многозначительной гримаской ответила Катя, оправившаяся от своего волнения. Потом она небрежно сказала Косте: - Ах, ты уже приехал с Северного Полюса! - будто и без того не было видно, что он приехал. - Ты знаешь, что тебя ставят за станок? Ты рад?
- А то нет…
- С чем и поздравляю, - бросила Катя и, обняв Леночку, пошла с нею прогуляться по цеху и послушать, как ребята, приехавшие с Северного Полюса, поют новые песни.
Подписей становилось все больше. Теперь даже трудно было увидеть в этой массе подписей фамилию Кости. Возле каждой подписи стояло обязательство: 120, и 150, и даже 200 процентов. Старики и молодые на заводах и в колхозах подписали письмо. Подписей набралось больше миллиона. Газеты напечатали письмо, и все государство, все фронты узнали, что уральцы поклялись дать в 1942 году в два-три раза больше оружия, чем в 1941 году. А ведь наступал тот великий год, который кончился Сталинградской битвой.
Казалось, что все фронты кричат Уралу:
«Больше оружия!»
С Уральских гор донесся спокойный ответ: «Клянусь - оружия дам сколько нужно!»
Этот могучий голос сложился из миллионов голосов, и был среди них слабый голос, принадлежавший Константину Малышеву. Но этот голос шел от самого сердца.
«СЛАБОЕ ЗВЕНО»
Дальше все было так просто, даже удивительно. Старый мастер окинул взглядом тройку ребят, собравшихся возле его столика, и сказал:
- Шагай, гвардия, за мной!
И «гвардия» отправилась в конец цеха, за колонны.
Здесь, заложив руки в карманы, их ждал Иван Стукачев, молодой токарь, воспитанник ремесленного училища, веселый и добродушный парень лет восемнадцати. Он старался во всем походить на старых рабочих и уже умел с помощью кепки прекрасно выражать свои чувства: надвинет кепку на глаза - озабочен; осадит на затылок - начались горячие дела; хлопнет кепкой по ладони - сердится.
Увидев «гвардию» Бабина, он чуть слышно свистнул и сдвинул кепку на ухо - в знак того, что весьма озадачен.
- Вот так кадры! - сказал он.
- Брось, Стукачев! Эти кадры, какие ни есть, всю мелкую деталь для «катюш» делают, а теперь будут и «трубы» для второго цеха давать, - пристыдил его старик.
- Мне, положим, все равно, Герасим Иванович, - решил Стукачев. - Обещает директор в танковое училище меня зачислить, если я взвод токарей подготовлю… Ладно! - Он крикнул: - Смирно! По порядку номеров рассчитайсь!… А почему здесь трое! Где четвертый?
- Здесь, - послышался спокойный голос.
Все обернулись. Прислонившись к колонне, стоял Сева Булкин.
Косте показалось, что за то время, что они не виделись, Сева стал выше и тоньше; глаза казались еще темнее на побледневшем лице.
- Выздоровел? - спросил мастер.
- Нет… Бюллетень еще не кончился… Пришел посмотреть, как кто будет технику осваивать.
- Ну, если болеешь легонько, так посмотри, а потом домой ступай…
Мастера позвали в цех, он ушел, а Стукачев тотчас же приступил к обучению новичков.
- Ставлю вопрос прямо, - сказал он с важным видом. - Доверили вам станок - значит, учись серьезно, чтобы сразу польза фронту была. - Он ткнул пальцем в один из станков, потом показал на заготовки - короткие отрезки труб, лежавшие на полу, - и начал лекцию: - Это что? Токарный станок «Буш», музейная редкость. Дурак испугается, а умный спросит, что за станок «Буш» и как его крутят.
- Знаем мы станок, - хвастливо сказала Катя. - Только Малышев да Булкин не знают. Они подсобники.
- Кто тебе слово разрешил? - прикрикнул Стукачев.
Покраснев, Катюша оттопырила нижнюю губу и отвернулась.
- Подбери губу, телега переедет, - мирно посоветовал Стукачев и продолжал лекцию: - Что же мы имеем в станке? Это - патрон. В нем деталь зажимают. Это - задняя бабка. Она деталь с другого конца придерживает. Это - суппорт. Он резец держит и передвигает его справа налево…
Так он объяснил, для чего служит каждая часть станка и как с нею обходиться. Например, как закреплять деталь? Берешь торцовый ключ, вроде того ключа, которым кондуктор открывает двери вагонов, вставляешь в отверстие патрона и повертываешь. В патроне расходятся три железных кулачка. Вставляешь между ними конец заготовки и повертываешь ключ в другую сторону. Кулачки сдвинулись и зажали заготовку.
- Ставь «трубу»! - приказал Стукачев Косте.
Это было совершенно неожиданно. Костя подхватил с полу заготовку и поднял на уровень патрона. Но ведь кулачки были сведены, между ними не прошел бы и палец, а не то что широкая «труба».
- Интересуюсь, куда девалось то, что я тебе в голову, как порядочному, сыпал? - спросил Стукачев, и Костю точно кипятком обварило. - Что нужно прежде сделать?
- В токари лезет! - процедил Сева.
- Посмотрим, как ты умеешь, указчик! - сказал Стукачев.
- Есть что уметь…
Не спеша Сева приготовил патрон и зажал деталь так уверенно, точно занимался этим делом целый год без выходных дней. Затем он позвенел гаечным ключом, раздвинул губу резцедержателя на суппорте, вставил резец, постучал по нему ключом, выровнял так, чтобы резец подходил к заготовке под прямым углом, закрепил его уже по-настоящему, нажал белую кнопку «ход» и, повертывая стальную ручку суппорта, подвел резец к заготовке. Резец со скрипом врезался в сталь и снял первую стружку.
Остановив станок, Сева проверил мерительной скобой-подковой диаметр «трубы» в том месте, где уже была снята стружка. Заготовка прошла между губами скобы так, что они только чуть-чуть коснулись металла.
- Ловко! - невольно признал Стукачев. - Давай!
Новоявленный токарь пустил станок. Толстая, рваная по краям, ломаная стружка стала медленно наползать на резец. Сева бросил на ошеломленных ребят победный взгляд.
- А этих, конечно, нужно учить, - сказал он Стукачеву, как равному. - Девочки только кольца резали - детская работа. А Малышев совсем ни бе ни ме…
- Ты нос не задирай! Они тебя еще за пояс, может, заткнут, если на соревнование вызовут. Так, ребята? - И Стукачев сказал Косте: - Ну, слабое звено, видел, как зажимают заготовку? Надо головой думать, что делаешь. Смотри да учись…
Домой возвращались втроем - Катя, Леночка и Костя. Он не напрашивался в попутчики, Катя сама предложила: «Пойдем с нами».
- Не понимаю, когда Булкин научился токарить, - сказала она, растирая уши, защипанные морозом.
- А я знаю, - откликнулась Леночка. - Когда было комсомольское собрание и я осталась послушать - помнишь, Катя? Я видела, что Булкин вертится возле наладчика, который «Буши» настраивал. И Колька Глухих тоже там был. Наверное, Булкин тогда учился!
- Подумаешь, удивил! - фыркнула Катя. - Не понимаю, что он этим доказал? Что он умный? Он только форсит… Все равно мы его догоним, перегоним и нос покажем!
- Ой, непременно! - воскликнула Леночка и тут же выразила опасение: - Только вот Малышок совсем… неопытный.
- Надо, чтобы Малышок не был слабым звеном, - твердо решила Катя. - Я возьму над ним шефство, очень просто!
Они обсуждали вопрос о «слабом звене», будто Костя был глухим или находился на другом краю света. Но Костя все слышал, и его гордость, которая сильно выросла на Северном Полюсе, возмутилась: о первом снайпере молотка говорят так высокомерно!
Вечер был темный.
На Земляном холме посвистывал ветер. Внизу лежала темнота, только кое-где виднелись слабые огоньки.
Никто не верил, что фашистские самолеты долетят до Урала, но город все же затемнялся.
Свет в дома давали поздно, автомобили бегали с тусклыми синими фарами, а у трамваев были густо закрашены стекла.
- Раньше, до войны, внизу было огоньков больше, чем звезд, - припомнила Катя. - Было светло, весело… Мы с папочкой Новый год в клубе «Профинтерн» встречали, а потом во Дворце пионеров была большая елка, концерт… Теперь все не так!
Девочки побежали, спасаясь от мороза, а Костя нарочно отстал от них. В своем ватном костюме он не боялся холода и, кроме того, не хотел напрашиваться в общество девочек, считавших его «слабым звеном».
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава первая
ВЕЧЕР
Большой сугроб за воротами расступился, выскочил Шагистый, отряхнулся, узнал Костю, положил ему лапы на плечи и заскулил. Как полагается настоящей лайке, Шагистый зимой жил в снежной берлоге, от этого его шерсть становилась еще пушистее. Костя сунул ему кусочек хлеба, припрятанный от обеда. Шагистый, пятясь, забрался в логово и, вероятно, подумал: «Катя каждый день здесь живет, но она не знает, где брать корочки, а Малышок где-то долго бегал, но не забыл принести корочку, потому что он добрый».
В жарко натопленной кухне Костю встретила Антонина Антоновна и всплеснула руками.
- Не узнать тебя, Костенька! - запела она. - Уж как тебя ладно одели! И кормили, видать, за обе щеки - ишь какой кругляшок наел!
- За станок меня ставят, - сообщил Костя. - А Севолод-то середь дня из цеха ушел. Недужит…
- Недужит, недужит Севушка… Я ему морсу в распределителе взяла, пускай пьет кисленькое. - Она вздохнула, опасливо посмотрела на дверь гостиной, хотя Катюша еще не вернулась домой. - С принцессой тоже невесть что сталось. Писем, говорит, не получала, а вот поди же…
В боковушке Костя повернул выключатель и сразу встретился со взглядом Севы. Положив под топчан лыжи, он присел на табуретку снять валенки, а Сева упорно следил за ним: глаза на осунувшемся лице блестели.
- Лежишь? - спросил Костя.
- Нет, танцую…
- Болтаешь! - обиделся Костя. - Уж и поговорить с тобой нельзя!
- Малышок, постой, Малышок, не уходи! - вскинулся Сева, когда Костя взялся за ручку двери. - Все-таки скажи определенно: почему ты не хочешь вести нас в тайгу? Пойдем в тайгу! - В голосе его прозвучала тоска. - Пойдем! Мы решили с Колькой добыть золото, сдать его и сразу на фронт пойти. Понимаешь?
Его голос, его слова тронули Костю.
- Глупо ты думаешь, - сказал он. - Без твоего золота фронт обойдется, а без рук не обойдется. Мы оружия сделаем сколько нужно. Миша сказывал, наш завод «катюши» делает, а Большой завод уже много танков дает.
- Что ты понимаешь! - отмахнулся Сева. - Много ты наработаешь!
- Все одно никак нельзя с завода уходить, - стоял на своем Костя. - Я слово дал полторы нормы вырабатывать. Понял?
- Значит, точка! - криво усмехнулся Сева. - Никогда ты полторы нормы не сделаешь. Видели мы сегодня, какой из тебя токарь. Жалкое ничтожество!
Как раз в эту минуту Антонина Антоновна позвала Костю пить чай. Сначала он пил чай сердито, а потом подумал: «Это Булкин все со зла говорит… Буду токарем!» А тут еще Катя прибежала от Леночки Туфик и сказала такое, что Костя и думать забыл о Севе.
- Малышок, мне надо с тобой поговорить. Зайди в гостиную!
- Принцесса растаяла! - прошептала старушка. - Иди уж!…
Смущенный Костя нерешительно переступил порог гостиной, куда до сих пор лишь иногда мельком заглядывал из кухни. Теперь он вблизи увидел всю роскошь галкинского дома: круглый одноногий стол, покрытый гарусной скатертью, ковровый диванчик, кресла в чехлах, на стенах - картинки в золоченых рамах, а на полу, возле топившейся печи, - медвежью шкуру. В уголке на столике стоял стеклянный ящик, в котором плавали золотые рыбки, - это было самое занятное.
На медвежьей шкуре сидела Катя с книгой в руках.
- Садись, пожалуйста, - сказала она. - Это книга моего папочки о металлорежущих станках, видишь? Вот станок совсем как «Буш». Мы решили с Леночкой - всю ее прочитаем и станем квалифицированными токарями. Только нужно еще и математикой заниматься, а то тут есть всякие формулы. Хочешь учиться с нами? Я буду тебе все объяснять.
- Я учиться люблю, - согласился Костя.