А еще за городком, в полях подсолнечника и люцерны, есть такие, как он. Дети. Они тихо передвигаются вдоль посадок, мягко опираясь о землю ладонями и ступнями. Они почти не оставляют следов на глинистой почве. Они поднимают головы и сверкают золотыми глазами.
* * *
– Когда-то у меня был мальчик, – говорит мистер Бриз.
Теперь они реже делают остановки, часами слушают кассету, где поет мужчина и детский хор. «Б-И-Н-Г-О, – поют они. – Бинго – так звали его-о!»
– Сын. Он был ненамного старше тебя. Его звали Джим.
Мистер Бриз неопределенно разводит руками, не отрываясь от руля.
– Джим обожал камни, – продолжает он. – Разные горные породы и минералы. Жеоды – души в них не чаял. И окаменелости! У него их была целая коллекция!
– Ммм… – отвечает Питер.
Ему трудно представить мистера Бриза в роли отца – с его костлявой головой, тощим телом и ртом, как у куклы-чревовещателя. Интересно, как выглядела его жена? Может, была таким же скелетом, как и он сам? В длинном черном платье, с длинными черными волосами и ходила, как паук? Или, наоборот, пухлая фермерская дочка, румяная блондинка, улыбчивая любительница готовить, например печь блины.
А может, он все выдумывает. Скорее всего, у него не было ни жены, ни сына.
– А как звали вашу жену? – спрашивает наконец Питер.
Мистер Бриз долго не отвечает. Дождь перестал, и горы на горизонте видны все отчетливее.
– Конни, – говорит мистер Бриз. – Ее звали Конни.
* * *
Поздним вечером они миновали Шайенн – плохое, очень опасное место, по словам мистера Бриза, – и подъезжали к Ларами, где, как сказал мистер Бриз, есть отличное, хорошо организованное ополчение и высокий забор по периметру города.
Питер заметил Ларами издалека. Фонарные столбы там толстые и высокие, как секвойи, а грозди галогенных ламп на их верхушках светят нестерпимо ярко. Питер понял, что не хочет туда. Его руки и ноги зазудели, он чешется своими короткими, сточенными до мяса ногтями, хотя даже касаться ими кожи ему больно.
– Питер, перестань, пожалуйста, – мягко просит мистер Бриз, а когда Питер не перестает, протягивает руку и щелкает Питера по носу.
– Перестань, – говорит мистер Бриз. – Сейчас. Же.
Впереди мигают желтые огни и стоит шлагбаум. Мистер Бриз останавливает «Кадиллак». Из-за конструкции, сооруженной из бревен, колючей проволоки и деталей старых машин, заточенных в некое подобие пик, выходят двое мужчин. Они похожи на солдат, в руках у них винтовки. Незнакомцы сквозь лобовое стекло светят фонариком в Питера и мистера Бриза. Проволочный забор за их спиной колеблется на ветру, отбрасывая на асфальт призрачные тени.
Мистер Бриз включает ручной тормоз и достает из бардачка свой пистолет. Двое медленно подходят к машине, и один из них громко командует:
– СЭР, ПОЖАЛУЙСТА, ВЫЙДИТЕ ИЗ МАШИНЫ.
Мистер Бриз касается пистолетом ноги Питера.
– Будь хорошим мальчиком, не пытайся бежать, иначе они тебя застрелят.
Потом мистер Бриз натягивает на лицо широкую, яркую улыбку, как у деревянной куклы.
Он вынимает бумажник, чтобы мужчины увидели его удостоверение, увидели золотую печать Соединенных Штатов Америки, сверкающие золотые звезды. Он открывает дверь и выходит наружу. Пистолет заткнут за ремень брюк, но руки он держит подальше от оружия, выставляя перед собой документы.
Дверь со стуком закрывается, Питер один в машине. Со стороны пассажира на двери нет ручки, поэтому дверь не открыть. Если бы он захотел, то мог бы проскользнуть на водительское кресло, открыть дверь мистера Бриза и выкатиться на дорогу, а потом бежать со всех ног в темноту, бежать зигзагом, чтобы пули, летящие вслед, только взрывали землю, и он смог бы добраться до каких-нибудь кустов или леса, и бежать, бежать дальше, пока голоса и яркий свет не останутся далеко позади.
Но мужчины пристально за ним следят. Один направляет фонарь так, чтобы тот светил прямо в лицо Питеру, а второй не спускает с него глаз, пока мистер Бриз объясняется словами и жестами, как телеведущий, который пытается что-то продать детям. Но незнакомец только качает головой.
– Мне все равно, какие у вас бумаги, мистер, – отвечает он. – Я не пропущу вас с этой тварью через мои ворота.
* * *
Когда-то Питер был нормальным мальчиком.
Он помнит то время – многие события сохранились в памяти очень отчетливо. «Я клянусь верности флагу», и «Робин Бобин Барабек скушал сорок человек», и «Как хорошо уметь читать…», и «Когда мне будет шестьдесят четыре», и…
Он помнит дом с большими деревьями у дороги, помнит, как ездил на самокате по тротуару, отталкиваясь одной ногой. Личинку в банке – цикаду – и как она вылупилась, и зеленые крылья. Свою маму и ее две косички. Хлопья в тарелке, как наливал в нее молоко. Своего отца на ковре, как забирался ему на спину: «Куча мала!»
Он не разучился читать. Буквы по-прежнему складываются в слова и рождают звуки в его голове. Когда мистер Бриз его попросил, Питер неожиданно для себя сумел вспомнить номер телефона, и адрес, и имена своих родителей.
– Марк и Ребекка Рэббит, – сказал он, – дом 2134 по Оверлук-Бульвар, Саут-Бенд, Индиана, 46601.
– Отлично, – обрадовался мистер Бриз. – Великолепно!
А потом спросил:
– А где они сейчас, Питер? Ты знаешь, где твои родители?
* * *
Мистер Бриз разворачивает машину от баррикад Ларами и газует, выбрасывая из-под задних колес дорожный гравий. В зеркале заднего вида Питер видит, как в клубах пыли, подсвеченных красными габаритами, исчезают те двое с винтовками.
– Черт! – выплевывает мистер Бриз, хлопая ладонью по приборной панели. – Черт! Знал же, что нужно спрятать тебя в багажник!
Питер молчит. Он никогда не видел мистера Бриза таким сердитым, и это его пугает – красные пятна на коже мистера Бриза, запах взрослой ярости. Хотя он рад убраться подальше от ярких галогенных фонарей. Сложив руки на коленях, он смотрит на дорогу, пережидает молчаливое раздражение мистера Бриза, слушает, как шуршит шоссе под колесами и наблюдает, как под машиной исчезает бесконечный желтый пунктир дорожной разметки.
Он представляет себе, что машина пожирает эти желтые линии.
Со временем мистер Бриз, кажется, успокаивается.
– Питер, – говорит он. – Два плюс два.
– Четыре, – тихо отвечает Питер.
– Четыре плюс четыре.
– Восемь.
– Восемь плюс восемь.
– Шестнадцать, – отвечает Питер.
Холодное синеватое свечение спидометра освещает лицо мистера Бриза. Его холодный профиль похож на портреты людей на деньгах. Тихо шелестят покрышки – это звук скорости.
– Знаешь, – произносит, в конце концов, мистер Бриз, – я не верю, что ты не человек.
– Хм… – отвечает Питер.
Он обдумывает услышанное. Это сложно, сложнее, чем математика, и он не уверен, что правильно понял смысл сказанного. Его руки лежат на коленях, и он чувствует, как саднят его бедные состриженные ногти, словно они все еще на месте. Мистер Бриз говорит, что через какое-то время Питер о них забудет, но это вряд ли.
– Когда у нас рождаются дети, – говорит мистер Бриз, – они не похожи на нас. Они похожи на тебя, Питер, и некоторые из них отличаются от нас намного сильнее тебя. Такое творится уже несколько лет. Но я хочу верить, что эти дети – хотя бы некоторые из них – на самом деле не настолько чужды нам, ведь они часть нас, не так ли? Они чувствуют. Переживают эмоции. Они способны учиться и думать.
– Наверное, – отвечает Питер, не зная, что еще сказать.
У взрослых есть такой особый взгляд, которым они смотрят на тебя, когда хотят, чтобы ты с ними согласился, – это как ошейник, только для глаз, ты буквально чувствуешь заклепки, из которых потечет электричество. Конечно, он не такой, как мистер Бриз, не такой, как те вооруженные мужчины у ворот Ларами; глупо было бы делать вид, что это так, но мистер Бриз хочет именно этого.
– Может быть, – говорит Питер, когда они проезжают мимо зеленого светящегося знака с белой стрелкой и надписью «Выход».
Он помнит, как выпал его первый зуб, и он положил его под подушку в сшитый мамой мешочек, на котором было написано «Зубная фея». Но потом зубы начали выпадать один за другим, а вместо них вылезали другие, очень острые. Не такие, как у мамы и папы. Его ногти стали толще и грубее, на руках, подбородке и спине выросли жесткие волосы, а глаза поменяли цвет.
– Скажи-ка, – спрашивает мистер Бриз, – ты же любил своих родителей? Ты ведь не делал им больно?
* * *
И вновь тишина… Они едут и едут, и скоро их поглощает кромешная темень горных дорог. Тени сосен, колышущих своими балахонами. Мрачные тени массивных валунов. Тени облаков, бегущих по Луне.
Ты же любил их, правда?
Питер прислоняется к прохладному стеклу пассажирской двери и закрывает глаза, слушая, как мистер Бриз пытается поймать что-то по радио. Он крутит ручку: шипение – шипение – треск – плачет мужчина – шипение – шипение – звуки далекой мексиканской музыки, пропадающие и возвращающиеся – треск – человек истово читает молитву – шипение – шипение. И тишина, потому что мистер Бриз выключил радио. Питер не стал открывать глаза и старался дышать медленно и глубоко, как спящий.
Ты же любил их, правда?
Мистер Бриз что-то шепчет себе под нос. Просто неразборчивый шепот.
* * *
Просыпается Питер уже на рассвете. Они остановились на площадке для отдыха – Питер видит знак «Площадка отдыха Вэгонхаунд», закрепленный в груде белых камней. Вдали он видит контуры двух домиков, на одном – следы буквы «М», на другом – «Ж». Еще на кирпичах заметна надпись: «Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного». У стены валяются перевернутые мусорные контейнеры, все упаковки от еды из забегаловок разодраны на куски, вылизаны дочиста, а потом вылизаны еще раз – вдруг что-то осталось. Все, что можно было найти в смятых жестянках, коробках из-под пиццы и другом мусоре, – все открыто, обнюхано и разбросано вокруг. Где-то рядом слышны звуки. Звуки. Они раздаются все ближе.
Кто-то возит по асфальту старый пластиковый контейнер, пытаясь достать последние засохшие капли сиропа, сохранившиеся в углублениях. Питер это слышит. Потом что-то катится – ток, ток, ток – и останавливается. Кто-то поднял его и разглядывает, высматривая засохшие потеки лимонада на дне. Питер слышит, как зубы грызут пластиковую бутылку, а потом – звуки чавканья.
А затем этот кто-то приближается к машине, где ночуют Питер и мистер Бриз. Некто обнаженный вскакивает руками и ногами на капот «Кадиллака» и обдает его длинной струей мочи. Машина вздрагивает от наскока мальчика, который почти сразу убегает прочь.
Толчок будит мистера Бриза! Он дергается, всплескивает руками, и на секунду Питер видит настоящее лицо мистера Бриза, его безжалостный оскал – ни намека на доброту, ничего от телевидения, от дружелюбной куклы. Мистер Бриз хватает пистолет и размахивает им во все стороны.
– Какого хрена? – кричит он.
Целую минуту он дышит, как животное, быстро и неглубоко. Он целится в окна – лобовое, заднее. Правое и левое. Питер вжимается в пассажирское сиденье.
Мистер Бриз не может успокоиться. Он сразу трогает машину с места, но пистолет не возвращается в бардачок. Мистер Бриз держит его на коленях и время от времени похлопывает по вороненому железу, словно баюкает.
Постепенно ему удается взять себя в руки.
– Ну что, – говорит он Питеру, растягивая тонкие губы в улыбке, – здорово я опростоволосился?
– Наверное, – отвечает Питер.
Он наблюдает, как мистер Бриз медленно поглаживает оружие. Шшш… Все хорошо… Лицо мистера Бриза снова приобрело прежнее дружелюбное выражение, но Питер видит, как дрожат его пальцы.
– Тебе стоило предупредить меня, Питер, – говорит мистер Бриз с доброй укоризной. Он поднимает бровь и слегка хмурится.
– Вы спали, – хрипло отвечает Питер. Прочистив горло, он добавляет: – Я не хотел вас будить.
– Ты очень заботлив.
Питер раскрывает карту. Вот точки: Уормсаттер. Биттер-Крик. Рок-Спрингс. Литтл-Америка. Эванстон.
– Сколько их было, Питер, как думаешь? – спрашивает мистер Бриз. – Дюжина?
Питер пожимает плечами.
– Дюжина – это двенадцать, – говорит мистер Бриз.
– Я знаю.
– Так, думаешь, там набралась бы дюжина? Или больше дюжины?
– Не знаю, – говорит Питер. – Больше дюжины?
– Надо полагать, – говорит мистер Бриз. – Мне кажется, там их было около пятнадцати.
Какое-то время он молчит, словно обдумывает эти цифры. Питер тоже о них думает. Когда он думает о дюжине, то представляет упаковку яиц. А пятнадцать – это цифры один и пять, которые стоят рядом друг с другом и держатся за руки, как брат и сестра.
– Ты не такой, как они, Питер, – шепчет мистер Бриз. – Я знаю. Ты не один из них. Ведь так?
Что тут скажешь?
Питер таращится на свои руки, ноющие, сточенные до корней ногти; он проводит языком по кончикам зубов; он чувствует крепкие, широкие мышцы над плечами, жесткую шерсть на спине, которая неприятно топорщится под футболкой.
– Послушай, – говорит мистер Бриз мягким, но уверенным голосом. – Послушай меня, Питер. Ты особенный мальчик. Люди вроде меня ездят по всей стране, разыскивают детей вроде тебя. Ты не такой, как они, и ты это знаешь, ведь так?
Подумав, Питер кивает.
Ты же любил их, правда? Питер чувствует комок в горле.
Он не хотел их убивать. Не хотел.
Он редко вспоминает о случившемся, но когда вспоминает, то не может понять, почему это произошло.
Такое впечатление, что его разум заснул на какое-то время, а проснулся уже в разоренном доме, словно какой-то грабитель перевернул все вверх дном в поисках сокровищ. Тело отца лежало в кухне, матери – в спальне. Много крови, много царапин и укусов. Он прижался носом к волосам матери и вдохнул их запах. Он поднял ее обмякшую руку и погладил ею себя по щеке. Потом ударил себя мертвой рукой по лицу.
– Плохой! – шептал он. – Плохой! Плохой!
– Станет лучше, когда мы доедем до Солт-Лейк-Сити, – говорит мистер Бриз. – Там есть специальная школа для детей вроде тебя, я уверен, тебе там понравится. Ты заведешь много новых друзей! Тебе предстоит много узнать о нашем мире! Ты будешь читать книги и работать на калькуляторе и компьютере, заниматься искусством и музыкой! А еще там будут люди, которые смогут помочь тебе с твоими… чувствами. Ведь чувства – это просто чувства. Как погода, они приходят и уходят. Они – не весь ты, Питер. Ты понимаешь, о чем я?
– Да, – отвечает Питер.
Он разглядывает бело-желтые скалы, через которые прорублена дорога; стальное ограждение по краю дороги; ясную, лазоревую пустоту неба. Он медленно моргает.
Если он пойдет в эту школу, ему придется рассказать про папу и маму?
Может, ему там будет хорошо, может, ему там понравится.
А может, другие дети будут его обижать, а учителя невзлюбят.
Может быть, он особый.
А ногти теперь всегда будут болеть? Их всегда нужно будет обрезать и стачивать?
– Слушай, – говорит мистер Бриз. – Мы подъезжаем к тоннелю. Он называется «тоннель Грин-Ривер». Он есть на твоей карте. Но я хочу, чтобы ты знал: с этим тоннелем есть проблемы. Его легко перекрыть с обоих концов, поэтому я разгонюсь, и буду ехать очень-очень быстро. Понял? Просто чтобы ты был готов и не пугался. Понял?
– Понял, – говорит Питер.
Мистер Бриз широко улыбается, кивает и почти сразу давит на газ. Ограждение сбоку постепенно сливается в размытую серебристую ленту, а потом перед ними возникают черные пасти тоннелей: одна – для левой полосы, другая – для правой. Может, это не пасти, а пара глаз, две слепые глазницы у основания изрытого расселинами холма. Питер впивается пальцами в колени – это больно, но он ничего не может с собой поделать. Машина въезжает под бетонную арку с мягким ударом, словно они пробили некую мембрану, и внезапно их проглатывает тьма. Он ощущает круглые своды тоннеля, невидимые ребра во тьме над головой, он слышит эхо ревущего двигателя машины, которая все еще разгоняется. Выход становится все ближе, а устье позади уменьшается.