Теперь мой костюм тоже сияет всеми огнями. Должно быть, я смахиваю на детскую плавающую игрушку в праздничный день.
Торможу рядом с местом, где Джуниор проник в баррикаду. Вот они, его ботинки, в том же самом положении, как и раньше. Занимаю позицию на той же линии — за ботинками — и начинаю отплывать назад. Дальше, дальше, дальше… пытаюсь поймать отражение в его визоре… Черта с два!
Я должна вернуться туда, где все началось. К этой дыре в баррикаде, через которую Джуниор собирался пройти насквозь, да не вышло.
Я боюсь этой дыры больше, чем всего остального крушения. Но я делаю это. Хватаюсь за круглый штырь, помеченный на карте Джайпа, и подтягиваю тело к дыре.
И сразу наезжаю внутрь всеми своими зумами.
Но могла бы обойтись и без этого.
Я и так вижу часть лица Джуниора, освещенную моей безумной иллюминацией. Я узнала его по шлему — современный дизайн, маленькие логотипы, которые он сам наклеил.
Шлем упирается в единственную целую панель во всем этом бедламе. Лицо обращено вниз, визор шлема чистый. Я отчетливо вижу то, чего вовсе не ждала. Противоположность моего ночного кошмара.
Нет, он не живой.
Он неживой уже столько времени, что трудно вообразить.
Как я упоминала, никто теперь на самом деле не понимает путешествий между измерениями, но есть подозрения, что таким образом возможно манипулировать временем. И то, что я перед собой вижу, наглядно доказывает: моя интуитивная гипотеза была неверна.
Время не замедлилось для него, а ускорилось. Настолько, что Джуниора даже узнать нельзя. Теперь это просто мумия. Он мумифицировался так давно, что выглядит окаменевшим. Ни один нормальный медицинский инструмент даже не поцарапал бы его лицо, я могу поклясться.
Вблизи дыры нет никаких течений или завихрений, ничего такого, что могло бы потянуть меня вперед — но я стремительно шарахаюсь назад, позабыв об осторожности… Что угодно, только не это!
Только не такая судьба, я не хочу разделить ее с самым юным дайвером из нашей команды.
— Ну что там?… — нетерпеливо спрашивает Карл.
— Он умер, — говорю я ему. — Уже нет смысла вытаскивать его оттуда.
Неточное выражение. В действительности пришлось бы выдирать Джуниора из мертвой хватки СТ, но к этой проклятой технологии я больше ни за что не подойду, как хотите. И мне плевать, что СТ могла бы озолотить меня. Мне без разницы, на сколько исторических вопросов СТ способна ответить. Я больше не желаю иметь с ней никакого дела, точка.
Все, я покончила с этим.
С этим дайвингом, с этим крушением.
И моим недолгим, но пылким романом с жадностью.
Но у нас есть ответы на вопросы властей и подтверждающие визуалы, которые мы незамедлительно предъявляем, когда к нам прилетают правительственные корабли. Полный конвой в составе десяти боевых единиц. Правительство не желает рисковать такой драгоценностью, как С-технология.
Кудесница не прилетела вместе с ними. Не знаю, почему я решила, что она вернется сюда. Она сразу избавилась от Джайпа, передав его властям одновременно с рапортом о нашей миссии, а затем бесследно растворилась внутри станции Лонгбоу, не озаботившись даже получить премиальные. Правительство честно выплачивает премии всякий раз, когда кто-нибудь находит редкостный клад в виде никому не известных технологий.
Кудесницы нет, и я сомневаюсь, что она может вернуться.
Голубка теперь не разговаривает со мной. Почти. Только время от времени напоминает, как нам всем повезло, что нас ни в чем не обвинили.
Финальные видеоклипы, мои и Карла, доказали властям, что мы достаточно заботились о нашем товарище по команде: не бросили его сразу, а вернулись за ним в крушение. Что на деле у нас не было никакого реального представления об СТ, пока мы не увидели ее в действии. Предыдущие рабочие видеоматериалы, снятые с костюмов Дж&Дж, показали не менее убедительно: мы заявились сюда не ради того, чтобы ограбить крушение, а с целью исследовать невероятно древний корабль.
Таким образом, мое клятвенное заявление подтверждено.
Я свободный дайвер и лидер команды свободных дайверов.
Не пират, не сталкер и не мародер.
И как честный лидер команды я получаю законное право на награду, которой побрезговала Кудесница.
Я бы тоже не взяла ее, но… еще нужно расплатиться за эту проклятую экспедицию. И у меня был отличный план по выколачиванию денег, только теперь ничего не выйдет. Я планировала возить в это место — под покровом глубочайшей тайны! — самых богатых туристов, чтобы они поглазели на легендарный Dignity Vessel, залетевший так далеко от Старой Земли.
Десять правительственных кораблей куда-то отконвоировали крушение. Перегнали в какой-то ангар или пакгауз, или на промежуточную техническую станцию, или в иное место, где правительство будет ревниво охранять секреты аутентичной СТ. Голубка думает, что нам все-таки следовало Взорвать этот корабль. Карл счастлив уже тем, что «Дигнити» исчез с наших глаз.
Ну а я — я просто хотела бы узнать побольше ответов на загадки корабля.
Этот «Дигнити» успел немало послужить, о чем неоспоримо свидетельствуют следы многочисленных мелких починок вручную. И вдруг, в один из рутинных моментов активирования СТ — или ее дезактивирования — что-то происходит не так: что именно? Но сомневаюсь, чтобы даже лучшие ученые умы, работающие на наше правительство, когда-нибудь разобрались в этом. Учитывая то жуткое месиво, которое мы видели в ходовой рубке.
Теперь вопрос, как «Дигнити» оказался в том месте, где я нашла его. Не вижу возможности определить, пропутешествовал он все тысячелетия в стелс-режиме или же нет. И я уверена, что мы никогда этого не узнаем. Если допустить, что да, то все равно это не объясняет, как он уклонялся от гравитационных колодцев и других опасностей, которые поджидают корабли в нашей холодной и негостеприимной Вселенной.
Или, может быть, на этот корабль все-таки установили позднее сверхсветовой привод. Но я опять же сомневаюсь, что когда-нибудь доберусь до истины.
Что касается пропавшей команды… Никаких особенных идей у меня нет. Кроме того, что члены экипажа, находившиеся в ходовой рубке на момент катастрофы, там же и погибли. В этом я уверена абсолютно. Мы с Карлом могли бы обнаружить их тела в той зловещей баррикаде, если бы у нас хватило духу и кислорода поискать.
Но остальные? Как я уже сказала, мы не нашли ни одного трупа, никаких останков. Но всегда что-то должно остаться, а иначе просто никак не может быть. Учитывая, что все эти тысячи лет корабль был наглухо задраен и закупорен.
Можно предположить, что катастрофа грянула, когда «Дигнити» находился в каком-то тестовом полете при минимальном экипаже в ходовой рубке. И тогда никакой загадки нет.
Но мне больше нравится другое предположение.
Я словно вижу сама, как все остальные заглядывают в эту рубку, созерцают разгром на поле битвы и приходят к тому же выводу, что и мы с Карлом. Что овчинка выделки не стоит, как говорили на Старой Земле.
Я не видела в крушении спасательных капсул, но знаю по историческим документам: подобные вещи существовали на кораблях «Дигнити».
Вполне возможно, что все остальные катапультировались, были как-то спасены — и рассеялись по другим культурам, в ту эпоху безнадежно удаленным от их родного дома… И может быть, как раз эти события и породили те самые легенды, которые глубоко впечатлили Джайпа?
Или мне просто хочется верить: так оно и случилось.
Станция Лонгбоу никогда не была мне домом по-настоящему, только очень удобной штаб-квартирой, но теперь я от всей души жду не дождусь, когда мы с «Заботой» наконец долетим туда. Как хорошо будет попрощаться с мрачной Голубкой, которая по-прежнему не желает со мной разговаривать, и с нервным Карлом, который без устали твердит, что дни его дайвингов остались позади.
Мои тоже, хотя и на другой манер.
Мы с «Заботой» еще вовсю покатаем туристов, доставляя их к разнообразным крушениям, знаменитым и не очень. С обещаниями изумительно страшных и опасных дайвингов, каковые, само собой, не имеют ничего общего с действительностью.
Но что до всего остального — тут я пас.
Больше никаких загадочных крушений, никакого риска без необходимости и смысла. Спасибо, уже накушалась по горло.
Я выхожу из этой игры.
Мое неуемное любопытство долго гоняло меня по огромному региону Галактики. В поисках таких мест, где давным-давно уже никто не бывал, так давно, что они сделались потайными карманами и кармашками глубокого пространства. И в каждый из них мне ужасно хотелось заглянуть. Мое любопытство понукало меня слишком долго, так что в конце концов я натолкнулась на самый потайной, самый секретный карман Галактики в данной ее области.
И разумеется, я заглянула туда — и нашла свой джекпот, как выразился Джуниор. А потом я увидела собственными глазами, на что способна моя уникальная находка. И больше ничего, совсем ничего искать не хочу.
Все, я повесила свой дайверский костюм на гвоздик.
И вспоминаю, что мои ноги умели ходить по земле.
Там гораздо меньше опасностей — на колоссальной тверди с нормальной гравитацией. Не то чтобы я теперь сильно боялась крушений, нет. Не более, чем обычный среднестатистический спейсер.
Гораздо больше я опасаюсь совсем другого. Я ужасно боюсь этого чувства, этой страсти: МОЕЙ ЖАДНОСТИ. Которая овладела мной в мгновение ока, чтобы сделать слепой и глухой ко всему человеческому. К сомнениям моих лучших дайверов, к страху и уговорам моих старых подруг. Даже к собственной истерической эйфории внутри этого «Дигнити».
И я выхожу из игры, покуда еще не поздно.
Пока не потеряла себя, не докатилась до пиратства или мародерства. Пока моя жадность не вцепилась в меня с той же неумолимостью, как СТ в Джуниора.
Потому что, если не остановиться вовремя, алчность затянет тебя в свое измерение, чтобы не отпустить никогда. Раньше, чем ты догадаешься, что оказался в большой беде. Как не догадался Джуниор. Прежде чем ты поймешь, что вход один, а выхода нет совсем.
Что войти легко, но пути назад не существует.
Перевела с английского Людмила ЩЁКОТОВА
© Kristine Kathryn Rusch. Diving into the Wreck. 2005. Печатается с разрешения автора. Повесть впервые опубликована в журнале «Asimov's SF» в 2005 г.
ПУБЛИЦИСТИКА
Дмитрий Володихин
Вот моя деревня…
На протяжении десятилетий отечественная НФ, ориентированная на создание общества без границ, под словом «родина» подразумевала всю Землю, или Солнечную систему, или даже Галактику… Но в последние годы, как подметил критик, стали появляться произведения, приглашающие читателей на «малую родину» писателя.
Кем себя чувствовали герои фантастических романов советской эпохи? Точнее говоря, какой общности они в первую очередь принадлежали? Допустим, главные действующие лица романа «Пылающий остров» ощущали себя прежде всего гражданами СССР. В эпоху «Золотого века» советской фантастики персонажи, как правило, видели в себе именно землян, граждан объединенной планеты или космической ойкумены человечества. О государственном гражданстве, этнической принадлежности или хотя бы локальной, «малой родине» речь заходила исключительно редко. Таков мир Полдня, мир Алисы Селезневой и миры множества других фантастов 1950-х — 1980-х. Порой эта базовая общность расширялась, и человек превращался в «биоединицу» содружества миров, как это было, например, в повести Михаила Пухова «Станет светлее». Или хотя бы стремился стать гражданином «Великого кольца» — как у Ивана Антоновича Ефремова в «Туманности Андромеды».
Таким образом, фантастика Страны Советов на протяжении трех-четырех десятилетий готовила население, прежде всего интеллигенцию, к расширению границ понятия «родина» до пределов освоенной человечеством Вселенной. Потомки граждан СССР должны были стать гражданами мира, а потом гражданами Галактики.
Кто писал тогда о прелестях какого-нибудь региона? Кому из фантастов интересна была Тамбовщина, Рязанщина, город Питер или даже Москва? Сибиряки иногда обращались к теме красот зауральских — как, например, Сергей Павлов в романе «Мягкие зеркала». Но подобные тексты появлялись исключительно редко. Представителя Большой литературы могла заинтересовать деревня Матёра, фантаста — нет.
Что произошло в 1990-х? Устремленность к галактическому гражданству резко пошла на убыль. Фактически, она была почти разрушена. И лишь немногие представители «Четвертой волны» не сошли со старой тропы. В качестве образца «неогалактизма» можно назвать недавний роман Евгения Филенко «Бумеранг на один бросок».
Гражданами чего стали действующие лица других современных фантастов? Какое понятие о территории родины заменило прежнее? В любом случае, с территорией ныне существующей России оно никак не связано. Нет никаких общегражданских, общегосударственных символов, способных вдохновить нынешнего фантаста на текст, где героя будет всерьез волновать логика его принадлежности к числу «уважаемых россиян». Иными словами, в РФ пока нет той невидимой сути, которая делала бы естественной и притягательной душевную связь индивида и всей страны.
Самые устойчивые образы «истинного отечества» плодит фэнтези. Тут и древняя славяника, и Скифия, и средневековый европейский город, обыгранный тысячу миллионов раз… А сколько народу живет в эльфийских лесах! Если бы наши соотечественники возрастом от двенадцати до сорока могли на самом деле туда переселиться, страна бы враз потеряла несколько миллионов человек. Современный фантаст способен внушить любовь к статусу гражданина несбыточной мечты — Средиземья, Ордуси, Ехо, чего угодно, только не России и тем паче не галактики.
Плохо это или хорошо — в данном случае не важно, тем более, что ответ на этот вопрос неоднозначен. Просто я стараюсь описать ситуацию, «как она есть».
Помимо ордусского, эльфийского и скифского гражданства появилось еще одно, совсем недавно.
Человеку свойственно время от времени задавать себе вопросы: «Кто я такой? Где я живу?». В хаосе постраспадной эпохи твердо ответить на них можно было, лишь уцепившись за что-нибудь простое и понятное. И Галактика сузилась до размеров «малой родины». Кто я? Да я с Урала. Где я? Да не важно где, корни у меня уральские. А что такое уральские корни, к чему это обязывает? Ну-у… сейчас расскажу.
В литературе основного потока есть понятие «местный текст». У него несколько значений, из них два — самые распространенные. О «местном тексте» говорят, когда какой-то город или область выработали локальный, неповторимый культурный контекст, он отразился в литературе, породил особую поэтику, и ее использует в художественных произведениях устойчивая группа литераторов. Таков, например, одесский «местный текст» от Бабеля до Галиной с ее «Курортной зоной» и «Покрывалом для Аваддона». Или харьковский текст, созданный усилиями группы Г.Л.Олди… Еще «местный текст» появляется там, где автор создает устойчивый художественный образ своего города или края, и этот образ имеет в романе (повести, рассказе) самостоятельное значение, то есть играет более значительную роль, чем элемент антуража. Тут уж никакой литгруппы не нужно, достаточно одного яркого произведения.
Так вот, нынешние фантасты и околофантасты пытаются отвечать на вопрос: «Что такое уральские (питерские, калужские, пермские и т. п.) корни, к чему это обязывает?» — «местными текстами» во втором значении этого понятия.
Лучше всего получается «местный текст» у современных петербургских писателей. Существует веселая мистика Северной Пальмиры в новеллах Натальи Галкиной (сборник «Хатшепсут»), да еще прекрасное старинное Припетербуржье в ее же романе «Вилла Рено». Существует город чудаков и маргиналов у Хаецкой (роман «Анахрон»). Но, наверное, больше всех постарался, создавая собственный образ града Петрова, Андрей Столяров. Его ранние повести (прежде всего, «Сад и канал») рисуют, может быть, самый мрачный портрет северной столицы. Это уж совсем невеселая мистика: город пребывает в состоянии пробуждения темных сил, и тут каждый камень может начать охотиться на людей… А в недавнем романе «Не знает заката» Андрей Столяров, возвращаясь к любимой теме, предлагает несколько иную картину. Его Петербург не перестал быть местом опасным, и мистическая темень из него никуда не убралась. Но в высшем смысле этот город — дар вечности, и мифы, из которых он сложен, могут еще породить мощный творческий порыв. Истинным мудрецам Столяров советует, презрев страх, жить в Петербурге, ведь тут такая глубина! Куда там суетливой Москве…