И нырком уходя под копье.
Тяжелый наконечник с трепещущим банером запоздало качнулся вниз, вслед за ускользающей целью, но успел лишь разорвать черную ткань на левом плече пешца. Хотя нет, не только ткань: сталь, похоже, пропорола и кожу. И все же рана была не опасной.
Темная фигура разогнулась, уже стоя почти вплотную к проносящейся мимо нее бронированной туше. Резкий, едва уловимый глазом взмах короткого меча. Низкий секущий удар, пришедшийся по передним ногам рыцарского коня. Над копытами. Под взметнувшийся край кольчужной попоны.
Дикое, пронзительное ржание-визг. Приняв землю не на подкованные копыта, а на кровоточащие обрубки, покалеченный скакун рухнул мордой вниз. Копье, уткнувшееся в жирный чернозем, переломилось. В стороны полетели щит и шлем. Всадник вывалился из седла. По инерции оба – и конь, и наездник – некоторое время катились по земле. Потом жеребец отчаянно забился в траве, колотя воздух окровавленными культями. А в полудюжине шагов от него вяло шевелился поверженный рыцарь. Растерявшиеся оруженосцы, позабыв о беглеце, скакали к господину. Мечник в черных одеждах вновь бежал к лесистым холмам и оврагам.
Впрочем, времени он выиграл немного. Спешенный рыцарь быстро пришел в себя. Германец поднялся на ноги, вырвал меч из ножен, что-то закричал, указывая клинком на желтолицего иноземца. Приказывает догнать? Схватить? Убить?
Оруженосцы вновь бросились в погоню, огибая темную фигуру с двух сторон. На этот раз всадники настигли бесермена быстро. Видимо, полученная рана не позволяла тому бежать с прежней прытью.
Назревала новая стычка. Беглец остановился. Поднял короткий темный меч. Левая рука бесермена нырнула куда-то под куцый кафтанчик.
Что, интересно, у него там припрятано? Кинжал? Кистень?
Преследователи не спешили это выяснять и близко не подъезжали. Отрезав беглеца от леса и кружась на безопасном расстоянии, всадники выжидали. Чего?
Ага! К иноземцу снова спешит рыцарь с мечом. Значит, поединок еще не закончен. Или это будет уже не поединок, а будет трое на одного?
Честно говоря, Тимофей не испытывал ни сочувствия, ни жалости к похитителю неведомой Черной Кости, из-за которого сам едва не лишился головы. Но все же следовало признать: за свою жизнь черный воин дрался умело и отчаянно. Достойно, в общем, дрался.
Бельгутай, до сих пор неподвижно наблюдавший за происходящим, вдруг шевельнулся, потянул из седельного саадака лук, достал из колчана стрелу с бронебойным наконечником – тяжелым, узким, граненым.
Каменное лицо степняка ничего не выражало. Темные щелки глаз смотрели бесстрастно и безжалостно.
Тимофей скривился:
– Думаешь, если ты убьешь этого ночного вора прежде, чем это сделают немцы, Феодорлих будет милостив к нам?
– Я не собираюсь убивать вора, – процедил сквозь зубы нойон.
И приложил оперенный конец стрелы к тетиве.
Тимофей непонимающе уставился на татарина:
– Ты хочешь помочь ему? Помочь сбежать?
– Нет. Я хочу узнать, кто он такой и откуда взялся.
«И куда дел Черную Кость, не так ли?» – усмехнулся про себя Тимофей. Что ж, дело хорошее, нужное. Все равно от нападения на немецкий дозор хуже уже не станет. Тимофей потянулся к мечу и отцепил от седельной луки щит.
– Ну, начинай, Бельгутай. Я, ежели что, подсоблю.
* * *
Бельгутай первым выехал из укрытия: стрелять с седла сквозь ветви деревьев было несподручно. Тимофей последовал за нойоном.
Немцы их пока не замечали, так что ничего не помешало татарину плавно оттянуть тетиву к уху, прицелиться хорошенько и…
Длинная стрела понеслась к всаднику, маячившему слева от беглеца. Оп! Славный выстрел! Стрела пробила кольчужную рубаху и застряла в правом боку. Немец повалился из седла. Зацепился за стремя. Испуганный конь шарахнулся в сторону и поскакал прочь, волоча за собой всадника.
Ага, ну вот их и заметили! Немецкий рыцарь растерянно вертит белобрысой головой, его конный оруженосец, прикрываясь щитом, нерешительно кружит на одном месте.
Снова звякнула тетива татарского номо. Вторая стрела устремилась к цели. Рыцарь как стоял, так и рухнул в траву. В светловолосой башке трепетало пестрое оперение на длинном древке.
Видимо, смерть господина окончательно убедила последнего оставшегося в живых германца не испытывать судьбу. Развернув коня и забросив щит за спину, оруженосец изготовился к бегству. Бельгутай потянулся за третьей стрелой, но черный бесермен, неожиданно возникший на пути всадника, опередил ханского посла.
Резкий, едва уловимый взмах руки от пояса… Судя по всему, проворный пешец метнул что-то махонькое, но смертоносное. Нож? Короткий дрот? Немец выпустил поводья, схватился за лицо и, покачнувшись, начал медленно-медленно сползать с коня.
Ему помогли: бесермен подскочил к всаднику, бесцеремонно сдернул его наземь и в следующий миг сам – не вспрыгнул даже – вспорхнул в опустевшее седло.
Явно не собираясь вступать в переговоры с нежданными спасителями, чужеземец вновь устремился к лесистым холмам.
– За ним! – выкрикнул Тимофей, посылая своего гнедка в галоп.
Беглец мчался, плашмя лупцуя коня коротким темным мечом и дергая жесткий повод то вправо, то влево. Сейчас он скакал так же, как прежде бежал, неожиданно и непредсказуемо меняя направление, петляя, словно уходящий от погони заяц, путая преследователей и оберегаясь от стрелы, которая в любой момент могла полететь вдогонку.
В седле черный воин сидел крепко, и конь, чуя сильную руку, покорно выполнял волю всадника. Конь скакал так, будто нес на себе не человека из плоти и крови, а демона. Хотя кто его знает, может быть… быть может…
Все, в общем, может быть.
Тимофей безуспешно пытался догнать беглеца. Где-то позади стучали копыта Бельгутаевой лошадки.
– В коня! – крикнул Тимофей. – В коня стреляй, Бельгутай!
Ветер хлестал по лицу, забивая крик обратно в глотку, разнося слова в клочья, размазывая их по воздуху, сделавшемуся вдруг тугим и упругим. Слышал ли Бельгутай? Нет ли? Понял ли?
Впрочем, степняк и сам прекрасно знал, что нужно делать. Знал, однако не делал. Слишком далеко еще было для точного выстрела на полном скаку. Слишком стремительные зигзаги выписывал по лугу обезумевший немецкий конь.
Наверное, в этой бешеной скачке Бельгутай опасался случайно задеть черного наездника, прильнувшего к лошадиной шее. Ханский посол не желал рисковать. Похититель Черной Кости нужен был ему живым и никак иначе. А поросшие густым лесом холмы – вот они. Рукой до них подать. А в лесу выловить юркого живчика в черных одеждах будет ох как непросто…
Очередной поворот! Опасный, резкий, внезапный. Тимофей по инерции пронесся мимо точки, в которой следовало бы повторить чужой маневр. Не успел, не смог вовремя придержать и повернуть гнедка. Опоздал, просрочил, проскочил! И пока, бранясь сквозь зубы, разворачивал разогнавшегося скакуна по широкой дуге, потерял несколько драгоценных мгновений. А с ними вместе – добрую дюжину саженей. Расстояние, отделявшее его от черного всадника, заметно увеличилось.
Зато Бельгутай на этот раз верно предугадал движение беглеца. Степняк погнал лошадь наперерез и сумел сократить дистанцию. Теперь нойон скакал правее Тимофея и чуть ближе к чужеземцу.
И теперь Бельгутай решился.
Боковым зрением Тимофей видел, как татарин бросил короткий повод и чуть привстал на подтянутых к седлу стременах. Как резко натянул тетиву. И как быстро, почти не целясь, пустил стрелу, удачно поймав миг относительного покоя между двумя лошадиными скачками.
Беглец оглянулся за мгновение до выстрела. Заметил опасность. И отреагировал на нее незамедлительно. Повернул коня вправо, сам подался из седла влево. Повис на одном стремени. Укрылся за хребтом, шеей и развевающейся гривой немецкого жеребца.
Только все это было излишней предосторожностью. Татарская стрела предназначалась не всаднику. Стрела вошла между конских ребер, пригвоздив край вздувшейся на ветру попоны к влажному боку. Конь сделал еще несколько скачков вперед. Рухнул наземь. Перелетел через спину.
Однако всадника под себя не подмял.
Всадник кубарем покатился по траве. Меч и черная заспинная сума с лопнувшими лямками полетели в разные стороны.
Беглец вскочил на ноги сразу, словно и не было сокрушительного падения на полном скаку и удара о землю, способного переломать кости. И вскочив, кинулся не к мечу, как поступил бы любой здравомыслящий воин, а к своему заплечному мешку.
Ну и славно! Тимофей натянул повод, придерживая разгоряченного коня. Направил гнедка между черным бесерменом и оброненным мечом. Так-то оно безопаснее будет…
Бельгутай уже отсекал беглеца от леса. Степняк унесся дальше Тимофея и теперь неторопливо рысил обратно. Лук уже лежал в саадаке, правая рука Бельгутая тянулась к притороченному у седла аркану.
* * *
Тимофей, не торопясь, шагом, подъехал к иноземцу в черных одеждах – помятых, грязных, рваных и перемазанных кровью. Поднял полумаску-забрало на шлеме. Закружил вблизи, разглядывая желтоватое приплюснутое лицо с раскосыми глазами. Ишь, чудно как: вроде бы и похож бесермен на татаро-мунгитское племя, а вроде бы и нет. Что-то все же неуловимо отличало его от степных кочевников. Ладно, разберемся…
– Ну? – спросил Тимофей по-русски. – Пошто и от кого бежишь, мил человек?
Не дождавшись ответа и не рассчитывая особо на него, добавил по-татарски:
– Кто таков будешь?
Затем для порядка задал вопрос по-немецки:
– Куда-откуда путь держишь?
А в ответ – недобрый взгляд исподлобья. Бесермен внимательно следил за всадником, прижимая к животу суму с оборванными лямками.
Тимофей попытался заговорить с незнакомцем на других наречиях, которые знал. Увы, впечатление складывалось такое, будто незнакомец не понимал ни одного человеческого языка. Или не желал выказывать понимание. На слова Тимофея бесермен никак не реагировал. Раненый и безоружный, он только злобно зыркал глазками-щелочками. Хотя безоружный ли? Таким взглядом обычно смотрят, когда измысливают какую-нибудь пакость. Когда живота хотят лишить.
И что у него, интересно, там, за широким поясом, куда потихоньку тянется правая рука?
Нет, не тянется уже. Дотянулась!
Дернулась резко и быстро. На неожиданный, неуловимый бросок – одной лишь кистью, с подкруткой – Тимофей отреагировал скорее интуитивно, чем по велению разума. Вскинул щит, заслоняя лицо, запоздало вспоминая о конном немце, которого тоже… вот так же…
Он едва-едва успел прикрыться! Тук-тук-тук – стукнуло по кожаной обивке. Опустив щит, Тимофей с изумлением обнаружил над умбоном три маленьких дырявых диска с бритвенно-острыми лучами. Черные плоские стальные звезды еще слабо подрагивали, не желая успокаиваться.
Крысий потрох! Не закройся он щитом, эти «звездочки» угодили бы ему в лицо.
Впрочем, метательные звезды и без того сделали свое дело: на время отвлекли внимание. На краткое время, на пару мгновений всего, но и этого хватило. Когда Тимофей вновь глянул на незнакомца, тот уже бежал. Не от него – на него!
– Э-э-э! – Тимофей попытался было осадить прыткого иноземца, потеснить его конем и свалить с ног. Рука потянулась к мечу.
Бесермен опередил. Подскочил к гнедку почти вплотную. Толчок. Прыжок. Короткий пронзительный выкрик-выдох…
Тимофей и не предполагал, что человек способен прыгать так высоко. И так оглушительно кричать. Не догадывался он и о том, что человеческая нога может бить настолько сильно.
А ударила Тимофея именно нога прыгуна. В правый бок, под дых, под пластину нагрудного зерцала. Будто ослопом шарахнули! Кольчуга и толстый поддоспешник смягчили удар, но это помогло мало.
Да, подобной прыти от раненого пешца Тимофей не ждал, а потому и не успел покрепче усесться в седле. Наоборот, потянувшись к мечу в ножнах – всем телом подался влево. Вес щита тоже пришелся на левую сторону. И как нарочно конь, испуганный криком черного бесермена, дернул головой, вырывая повод из пальцев.
Удар прыгучего иноземца сбил дыхание и лишил равновесия. А дальше все уже шло само собой. Нога выскользнула из стремени. Тимофей скатился с седла, как с ледяной горки.
Вообще-то они упали оба, по разные стороны от гнедка. Тимофей быстро поднялся уже с обнаженным мечом. Как ему казалось – быстро. Однако треклятый бесермен, не обремененный доспехом, оказался еще проворнее. Пустующее седло он занял первым. Так и не выпустив, кстати, свою суму.
Гортанный крик. Звонкий шлепок по крупу. Теперь беглец в черном бил чужого скакуна не мечом, а голой рукой. Но бил так, что гнедок Тимофея сразу сорвался с места в галоп.
Однако домчать седока до спасительного леса не успел.
Бельгутай ринулся наперерез. Вслед беглецу взвилась змеящаяся петля. Захлестнула наездника…
Сколь бы ловкой бестией ни был этот черный бесермен, но от татарского аркана уйти не смог. Волосяная веревка выдернула темную фигуру из седла, сбросила в траву. Наземь упала и сумка беглеца.
Бельгутай, не давая жертве опомниться, погнал лошадь по большому кругу. Нойон поволок визжащего пленника за собой, затягивая петлю все туже. Он скакал до тех пор, пока черная одежда иноземца не превратилась в лохмотья, набухшие от крови и сока луговых трав. Когда добыча перестала трепыхаться, Бельгутай остановил лошадь, спешился, отмотал веревочный конец от седельной луки и, сплетя еще одну петлю, направился к полонянину.
Тимофей поспешил на помощь. Бегом, на своих двоих. Меч болтается в ножнах, щит – на левой руке. На языке – бранные слова. В душе клокочет ярость. Надо ж было так опростоволоситься! Чтобы пеший, да безоружный вышиб конного и вооруженого из седла! Позорище! А, впрочем, сам виноват. Внимательнее надо быть с чужеземными бойцами.
Пленник, не шевелясь (утихомирился наконец-то, сердешный!), лежал на спине. Локти притянуты к бокам. Петля, плетенная из жесткого конского волоса, туго впечаталась в руки, грудь и спину. Одежда подрана, лицо исцарапано.
Бельгутай предусмотрительно подступил к беглецу сбоку, осторожно склонился над безжизненным телом, набросил веревку на согнутые ноги.
И безжизненное тело ожило.
Увы, даже проявленная осторожность не уберегла степняка. Иноземец вдруг резко, словно детская игрушка-волчок, крутнулся на спине. Развернулся всем туловом. И из лежачего положения лягнул обоими ногами Бельгутая в лицо.
Отпрянуть нойон не успел. А двойной удар черного бесермена оказался, видимо, не менее сильным, чем тот, который вышиб из седла Тимофея. Шлем с поднятой личиной-тумагой слетел с головы Бельгутая, сам степняк рухнул навзничь, словно сбитый булавой.
Проклятье! Тимофей кинулся к лежащему полонянину.
Ан нет, не к лежащему уже!
Человек в петле еще раз сильно дрыгнул ногами. Без помощи рук, одною лишь спиной оттолкнулся от земли, подбросил себя вверх. Изогнулся дугой, словно червь, легко вскочил на ноги. Метнулся в сторону. И ведь не к спасительному лесу побежал, а опять к своей суме! Ишь, бежит, быстро-быстро перебирая ножками, на ходу подергивая плечами, старается высвободиться из тугой петли. А следом тянется веревочный хвост.
Вот на него-то и наступил Тимофей. Прижал ногой покрепче.
Беглец упал.
Тимофей дернул веревку на себя, наново затягивая петлю. Неугомонный бесермен яростно бился и извивался на земле. И – надо же! – выскальзывал-таки из пут. Не человек, прямо угорь в человеческом обличье…
– Бельгутай! – позвал Тимофей. – Бель-гу-тай!
Степняк приподнялся из травы, ошалело мотая головой и постепенно приходя в себя после страшного удара.
– Держи крепче! – Тимофей бросил татарину конец веревки. Сам бросился к темной фигуре, возившейся в траве.
Бельгутай натянул веревку. Тимофей подбежал к полонянину. Уже наученный горьким опытом – своим и чужим – уклонился от ноги, целившей под полумаску шлема. Навалился сверху, придавливая маленькое верткое тело щитом, как змеюку камнем. Тело под щитом, в самом деле, шипело по-гадючьи, норовило высвободиться, лягнуть, укусить. Щуплого на вид бесерменчика, даже раненного, даже опутанного веревкой и полузадушенного, одолеть оказалось непросто.