М а д л е н. Придется простить, дитя мое, это самое трудное...
Ш у б б е р т. Это самое трудное.
М а д л е н. Это самое трудное.
Ш у б б е р т. Она еще говорит...
М а д л е н. Придет время слез, угрызений совести, раскаяния. Надо быть добрым. Ты будешь страдать, если не будешь добрым, если не научишься прощать. Когда увидишь его, послушайся его, обними его и прости. (Тихо уходит.)
Шубберт стоит перед Полицейским, который неподвижно сидит, повернувшись к публике,
опустив лицо и охватив голову руками.
Ш у б б е р т. Голоса больше не слышно. (Обращаясь к Полицейскому.) Отец, мы никогда друг друга не понимали. Ты еще слышишь меня? Я буду тебя слушаться, прости нас, мы тебя простили... Дай мне заглянуть в твое лицо.
Полицейский не двигается.
Ты был строг, но не был злым. Это, наверное, не твоя вина. Это от тебя не зависит. Я ненавидел твой эгоизм, твою жестокость, был безжалостен к твоим слабостям. Ты меня бил, но я был крепче тебя. Мое презрение било тебя сильнее. Это оно убило тебя. Верно? Слушай... Я должен был отомстить за мать... Должен... В чем был мой долг?.. И вообще, надо ли было мстить?.. Она простила, а я продолжал мстить... К чему месть? Всегда страдает мститель... Ты слышишь меня? Открой лицо. Дай руку. Мы могли быть друзьями. Во мне было даже больше злости, чем в тебе. Ты был богат, ну и что ж? Я не должен был тебя презирать. Я не лучше тебя. По какому праву я тебя наказал?
Полицейский по-прежнему не двигается.
Давай помиримся! Давай помиримся! Давай мне руку. Пойдем со мной. Пойдем к друзьям. Выпьем вместе. Посмотри на меня, посмотри. Я на тебя похож. Не хочешь. Посмотри на меня и увидишь, как я на тебя похож. Во мне все твои недостатки.
Пауза. Полицейский не меняет позы.
Кто сжалится надо мной! Даже если ты меня простишь, я сам себя не прощу никогда.
Поведение Полицейского не меняется, но его голос, записанный на пластинку, доносится из противоположного
конца сцены. Пока длится его монолог, Шубберт стоит, вытянув руки по швам. Его лицо ничего не выражает, но
иногда по нему пробегает тень отчаяния.
Г о л о с П о л и ц е й с к о г о. Я представлял интересы торговых домов. Эта профессия вынуждала меня скитаться по всей земле. С октября по март я находился в северном полушарии, а с апреля по сентябрь — в южном. Таким образом, в моей жизни были только зимы. Здоровье у меня было плохое, одежда износилась, платили мало. Я жил в состоянии постоянного раздражения. Мои враги становились все влиятельнее и богаче, а покровители терпели неудачи. Одного за другим их уносили позорные болезни или странные происшествия. На меня постоянно сыпались одни неприятности. Добро, которое я делал, превращалось в зло, а зло, которое мне причиняли, не становилось добром. Потом была служба в армии. Я был вынужден принимать участие в истреблении десятков тысяч солдат противника, женщин, стариков и детей. Потом мой родной город и его окрестности были полностью разрушены. Наступил мир, но нищета была прежней. Человечество вызывало у меня отвращение. Я строил планы ужасной мести. Земля, солнце и все планеты были мне противны. Хотелось сбежать в другую вселенную. Но ее нет.
Ш у б б е р т (в той же позе). Он не хочет на меня смотреть, не хочет со мной разговаривать.
Г о л о с П о л и ц е й с к о г о (или сам Полицейский, находясь в прежней позе). Сын мой, ты родился в тот самый момент, когда я собирался начинить нашу планету динамитом. Ее спасло твое рождение. Во всяком случае, в душе своей я этого больше не хотел. Ты примирил меня с людьми. Связал накрепко с их историей, несчастьями, преступлениями, надеждами, отчаянием. Я боялся за их судьбу и... за твою.
Шубберт и Полицейский в прежних позах.
Ш у б б е р т. Я так никогда и не узнаю...
П о л и ц е й с к и й (или его голос). Лишь только ты появился из небытия, я почувствовал себя безоружным, беспомощным и несчастным. Мое сердце превратилось из камня в губку. Из-за того, что я пытался помешать твоему появлению на свет, не хотел иметь наследника, меня до головокружения мучила совесть. Тебя могло не быть, тебя могло не быть! Поэтому я испытывал сильный страх за прошлое и еще невыносимую боль за миллиарды детей, которые могли родиться, но не родились, за бесчисленные лица, которых никто не приласкает, за детские ручонки, которые отец не возьмет в свои руки, за губы, которые никогда ничего не пролепечут. Я бы хотел заполнить пустоту живыми существами. Я старался представить себе эти маленькие создания, которые так и не появились на свет, старался нарисовать в воображении их лица, чтобы можно было их оплакивать как настоящих покойников.
Ш у б б е р т (в той же позе). Он так и будет молчать!..
Г о л о с П о л и ц е й с к о г о. Но в то же время меня переполняла радость, потому что ты, дитя мое, существовал подобно звезде в океане тьмы, как остров жизни, окруженный ничем, ты, чья жизнь уничтожала небытие. Я целовал твои глаза и говорил, рыдая: «Боже мой, Боже мой!» Я был признателен Богу, потому что, не будь сотворения мира, не будь многовековой истории человечества, не было бы и тебя, мой сын, тебя, ставшего венцом мировой истории. Тебя не было бы без непрерывной цепи причин и следствий, без войн, революций, потоков социальных, геологических и космических катастроф, поскольку все в мире возникает в результате целого ряда причин, то и ты, дитя мое, возник не случайно. Я был признателен Богу за мою нищету и нищету всех времен, за все несчастья и за все счастье, за все унижения, все ужасы, всю тоску и великую грусть, которые привели к твоему появлению на свет и оправдывали в моих глазах все бедствия истории. Я простил мир во имя любви к тебе.. Все было спасено, потому что нельзя было вычеркнуть факт твоего рождения из всеобщего существования. Даже когда тебя не будет, говорил я себе, уже ничто не сможет помешать тому, что ты был. Ты здесь, навечно занесен в книги Вселенной, ты навсегда остался в памяти Бога.
Ш у б б е р т (не меняя позы). Он не заговорит никогда, никогда, никогда...
Г о л о с П о л и ц е й с к о г о. А ты... Чем больше я гордился тобой, чем больше любил, тем больше ты презирал меня, обвинял в преступлениях, и не только моих, но и чужих. Твоя бедная мать тоже была среди моих жертв. Но кто знает, что произошло между нами — она виновата или я виноват? Она виновата? Я виноват?
Ш у б б е р т (в той же позе). Он никогда не заговорит. Это я виноват. Я виноват.
Г о л о с П о л и ц е й с к о г о. Ты напрасно от меня отрекся, напрасно краснел за меня, оскорблял мою память. Я не держу на тебя зла. Я не могу ненавидеть и прощаю, хоть это и против моей воли. Я тебе обязан больше, чем ты мне. Мне бы не хотелось, чтобы ты страдал, чувствовал себя виноватым. Не приписывай себе чужую вину.
Ш у б б е р т. Отец, почему ты молчишь, не хочешь отвечать? Неужели я больше никогда не услышу твоего голоса... Никогда, никогда, никогда... Никогда не узнаю...
П о л и ц е й с к и й (неожиданно резко поднимаясь, обращается к Шубберту). В этой стране у отцов материнские сердца. Жалобы ни к чему. Выкинь из головы свои личные переживания. Займись Маллотом. Иди по следу. Забудь обо всем. Из всего, что ты знаешь, мне интересен только Маллот. Об остальном не думай.
Ш у б б е р т. Мсье старший инспектор, мне бы все-таки хотелось знать... Как... Это все-таки были мои родители...
П о л и ц е й с к и й. Ох уж эти твои комплексы! Хватит морочить голову! Папочка, мамочка, сыновняя любовь!.. Это меня не касается, за это мне не платят. Пошли дальше.
Ш у б б е р т. Нужно еще спуститься, мсье старший инспектор?.. (Неуверенно водит ногой по полу.)
П о л и ц е й с к и й. Будешь рассказывать обо всем, что увидишь!
Ш у б б е р т (неуверенно продвигаясь вперед). Ступай направо... ступай налево... налево... налево...
П о л и ц е й с к и й (к Мадлен, входящей через правую кулису). Осторожно, мадам, ступеньки...
М а д л е н. Спасибо, дорогой, я бы могла упасть...
Полицейский и Мадлен становятся зрителями.
П о л и ц е й с к и й (поспешно подходя к Мадлен). Обопритесь на мою руку...
Полицейский и Мадлен усаживаются в зале. Шубберт на некоторое время исчезает в темноте, двигаясь
все так же неуверенно. Он снова появится на эстраде или на маленькой сцене, расположенной на
противоположном от Мадлен и Полицейского конце сцены.
П о л и ц е й с к и й (обращаясь к Мадлен). Садитесь. Устроимся поудобней. Сейчас начнется. Он устраивает спектакль каждый вечер.
М а д л е н. Хорошо, что вы заказали места.
П о л и ц е й с к и й. Садитесь. (Ставит два стула рядом.)
М а д л е н. Спасибо, дружок. Это хорошие места? Самые лучшие? Отсюда хорошо видно? А слышно хорошо? У вас есть бинокль?
Шубберт появляется на маленькой сцене, двигаясь все так же ощупью.
П о л и ц е й с к и й. Это он.
М а д л е н. О! Он производит впечатление, хорошо играет. А что, он правда слепой?
П о л и ц е й с к и й. Неизвестно. Может быть, скажут.
М а д л е н. Бедняга! Хорошо бы дать ему две белых палочки: одну маленькую, как у уличного регулировщика, чтобы он мог сам регулировать движение на улице, другую побольше, как у слепого... (Полицейскому.) Снять шляпку? Нет, не нужно, наверное. Я ведь никого не стесняю, я небольшого роста.
П о л и ц е й с к и й. Тихо, он говорит, а его не слышно.
М а д л е н (Полицейскому). Может быть, это потому, что он еще и глухой...
Ш у б б е р т. Где я?
М а д л е н (Полицейскому). Где он?
П о л и ц е й с к и й. Потерпите. Он скажет. Ведь это его роль.
Ш у б б е р т. ...Какие-то улицы... какие-то дороги... какие-то озера... какие-то люди... какие-то ночи... какие-то небеса... какой-то мир...
М а д л е н (Полицейскому). Что он говорит? Что «какой-то»?
П о л и ц е й с к и й (к Мадлен). Ну что-то...
М а д л е н (громко, Шубберту). Слишком тихо!
П о л и ц е й с к и й (к Мадлен). Замолчите же! Нельзя так громко!
Ш у б б е р т. ...Тени просыпаются...
М а д л е н (Полицейскому). Что?.. Зачем мы сюда пришли? За что мы платили? Чтобы только аплодировать? (Шубберту, еще громче.) Громче!
Ш у б б е р т. Ностальгия, дыры, обрывки вселенной...
М а д л е н (Полицейскому). Что это значит?
П о л и ц е й с к и й (к Мадлен). Он говорит: «Крохи вселенной».
Ш у б б е р т. Зияющая дыра...
П о л и ц е й с к и й (на ухо Мадлен). Зияющая дыра...
М а д л е н (Полицейскому). Он ненормальный. Он болен. Он витает в облаках.
П о л и ц е й с к и й. Напротив, он крепко стоит на земле.
М а д л е н (Полицейскому). Да, правда! (Восхищенно.) Как хорошо вы все понимаете, дорогой!
Ш у б б е р т. Покориться... покориться... мрачный свет... темные звезды... Я страдаю от неизвестной болезни...
М а д л е н (Полицейскому). Как фамилия этого актера?
П о л и ц е й с к и й. Это Шубберт.
М а д л е н (Полицейскому). Не композитор, надеюсь!
П о л и ц е й с к и й (к Мадлен). Успокойтесь.
М а д л е н (Шубберту, очень громко). Погромче!
Ш у б б е р т. Мое лицо в слезах. Где красота? Где добро? Где любовь? Я потерял память...
М а д л е н. Как это некстати! Суфлера-то нет!
Ш у б б е р т (в сильном отчаянии). Мои игрушки... Вдребезги... Разбитые игрушки... Детские игрушки...
М а д л е н. Это ребячество!
П о л и ц е й с к и й (к Мадлен). Ваше замечание вполне уместно.
Ш у б б е р т (с тем же отчаянием). Я стар... стар...
М а д л е н. Он старым не выглядит. Он преувеличивает, хочет, чтобы его пожалели.
Ш у б б е р т. Когда-то... когда-то...
М а д л е н. Это еще что?
П о л и ц е й с к и й (к Мадлен). Кажется, он вспоминает свое прошлое, дорогая.
М а д л е н. Если мы все будем вспоминать свое прошлое, то что получится... Нам всем есть что рассказать. Но мы же этого не рассказываем. Из скромности, из стыда.
Ш у б б е р т. Когда-то... Поднимается сильный ветер...
Громко стонет.
М а д л е н. Он плачет...
П о л и ц е й с к и й (к Мадлен). Он подражает шуму ветра... в лесу.
Ш у б б е р т. Ветер раскачивает лес, свет разрывает тьму, вдали гроза, темный занавес закрывает горизонт...
М а д л е н. Что? Что?
Ш у б б е р т (в сильном отчаянии). Вдалеке, светясь во мраке, в спокойствии сна, окруженный грозой, возникает чудесный город...
М а д л е н (Полицейскому). Что?
П о л и ц е й с к и й. Город! Город!
М а д л е н. А, понимаю.
Ш у б б е р т. ...или чудесный сад, плещет фонтан, переливается вода, цветы огня в ночи...
М а д л е н. Он, конечно, считает себя поэтом! Плохая парнасо-символико-сюрреалистическая смесь!
Ш у б б е р т. ...дворец из ледяных языков пламени, светящиеся статуи, раскаленные моря, пылающие в ночи континенты среди океана снегов!
М а д л е н. Это шарлатан, лгун, идиот! Его невозможно слушать!
П о л и ц е й с к и й (кричит Шубберту, становясь на мгновение Полицейским, но и оставаясь при этом зрителем). А не видно там его черной тени на святящемся фоне? Или светящегося силуэта на черном фоне?
Ш у б б е р т. Огни тускнеют, дворец меркнет, сгущается тьма.
П о л и ц е й с к и й (Шубберту). Скажи, по крайней мере, что ты ощущаешь? Какие чувства испытываешь? Говори!
М а д л е н (Полицейскому). Дорогой, мне кажется, лучше провести остаток вечера в кабаре...
Ш у б б е р т (в сильном отчаянии). ...Радость... боль... страдание... облегчение... воодушевление... опустошенность... Безнадежная надежда. Я чувствую себя сильным, слабым, мне хорошо, плохо, но я чувствую, я себя чувствую, я чувствую себя...
М а д л е н (Полицейскому). Все это противоречиво.
П о л и ц е й с к и й (Шубберту). А дальше? Дальше? (К Мадлен.) Минуточку, дорогая, извини...
Ш у б б е р т (громко вскрикивает). Неужели этот свет погаснет? Гаснет. Ночь окутывает меня. Только одна бабочка огня тяжело поднимается вверх...
М а д л е н (Полицейскому). Дорогой, это надувательство...
Ш у б б е р т. Это последня искра...
Занавес маленькой сцены опускается, Мадлен аплодирует.
М а д л е н. Пьеса банальна, а могла бы быть привлекательней, по крайней мере познавательной, правда ведь... но...
П о л и ц е й с к и й (Шубберту, стоящему за занавесом). Нет, нет! Иди. (Обращаясь к Мадлен.) Он заблудился. Сейчас его выведут.
М а д л е н. Мы его вызовем.
Они аплодируют. Голова Шубберта появляется из-за занавеса и снова исчезает.
П о л и ц е й с к и й. Шубберт, Шубберт, Шубберт. Ты меня хорошо понял? Нужно найти Маллота. Это вопрос жизни или смерти. Это твой долг. От тебя зависит судьба всего человечества. Это не так сложно, достаточно вспомнить: вспомни — и тогда все снова озарится... (Обращаясь к Мадлен.) Он спустился слишком низко. Ему нужно подняться... Немного... В наших глазах.
М а д л е н (робко обращаясь к Полицейскому). Но он хорошо себя чувствовал.
П о л и ц е й с к и й (Шубберту). Ты здесь? Здесь?
Маленькая сцена исчезает. Шубберт снова на большой сцене.
Ш у б б е р т. Я перебираю воспоминания.
П о л и ц е й с к и й. Перебирай их методично.
М а д л е н (Шубберту). Перебирай их методично. Слушай, что тебе говорят.
Ш у б б е р т. Я на поверхности.
П о л и ц е й с к и й. Это хорошо, друг мой, хорошо...
Ш у б б е р т (к Мадлен). Ты помнишь?
П о л и ц е й с к и й (к Мадлен). Видишь, уже лучше.
Ш у б б е р т. Онфлёр... Какое голубое море... Нет... Это бухта Монт-Сен-Мишель... Нет... Дьепп. Нет... Я там никогда не был... В Каннах... Нет... Тоже не был...