– Черт, да у него все немецкие ВВС на хвосте! Вот бы сейчас повернуться и вдарить по ним – тогда бы ты сразу рекорд побил!
– Да, но тогда он попадет на следующий уровень. А так – он играет целый вечер на одном-единственном четвертаке.
– Хочешь сказать, он мухлюет?
– Найди себе другую игру, а его оставь в покое.
– А если я в эту хочу поиграть?
– Ладно, он через час закончит. Не потому, что проиграет: просто у нас комендантский час.
– Да ты шутишь!
– Найди другую игру или ступай, погуляй пока. Он закончит, когда закончит.
И все это время красная кнопка пылилась без дела. Пилот, летевший во Времени, кружился в непорочной тишине, словно Бык Фердинанд, двигавшийся по небесной арене и увлекавший за собой целую свору матадоров в виде хвоста кометы.
* * *
И вот Серджиус снова стал активистом-оппозиционером. В 1979 году он был еще слишком мал, чтобы участвовать в марше против ядерного оружия, но вместе с Мерфи помогал старшеклассникам делать плакаты и лозунги, а потом они отвезли все это в трех фургонах к специальному автобусу в округе Колумбия и вернулись обратно в Пендл-Эйкр, чтобы упражняться в игре на гитаре и слушать репортажи о марше по радио. Год спустя, когда возобновили призыв в армию, снова было объявлено о марше, и опять Мерфи усомнился, стоит ли пускать туда Серджиуса. Серджиус изо всех сил упрашивал его, называл себя
* * *
Из-за того, что Серджиус находился под опекой пансиона и не очень-то любил покидать его территорию; из-за того, что в его судьбе, в более широком смысле, принимал участие Комитет по стипендиям молитвенного дома на Пятнадцатой улице; из-за того, что он старался никогда не пропускать молитвенных собраний; из-за того, что он сделался кем-то вроде “заместителя” на уроках Мерфи и сам обучал игре на гитаре кучу ребятишек помладше, – по этим-то причинам Серджиус в пятнадцать лет стал объектом для добродушной шутки, которая ходила по всему Пендл-Эйкру: все говорили, что, когда он окончит какой-нибудь квакерский колледж, может быть, Эрлхем, или Хейверфорд, или Суортмор, он вернется сюда и займет место Мерфи. Нельзя сказать, что Мерфи сколько-нибудь явно намекал, будто хочет уйти, хотя, облачившись во власяницу из цитат Фокса, он лишь больше замкнулся и почти не общался с коллегами; возможно, в этой шутке отразилось общее нервозное желание, чтобы Мерфи вместе со своей серьезностью перебрался в какое-то другое место.
Мальчик-квавер и сам не мог понять, как относится к этой шутке.
Однако любое другое поприще казалось ему едва ли не сугубо теоретическим.
Однажды вечером его позвали к телефону-автомату в Вест-Хаусе, и он услышал голос Стеллы Ким. Она сообщила ему, что если он желает увидеть бабушку, быть может, в последний раз, – впрочем, как знать, сколько ей суждено прожить, – то он может навестить Розу в доме престарелых. Вот тогда Серджиус опять сел в поезд и поехал в Нью-Йорк. Только на этот раз он твердо решил, что будет воспринимать его как самый обыкновенный город, а вовсе не как театральную сцену, где разыгрываются драматические эпизоды из безвозвратного прошлого. Он убьет дракона, которого олицетворяла его бабушка, и сам узнает, какую власть она могла иметь (или не иметь) над ним, какую обиду она держит (или не держит) на него.
По той же причине он не воспользовался предложением Стеллы Ким остановиться у нее дома, в новой квартире на Джейн-стрит, сколь бы приятными ни оставались для подростка воспоминания о том, как легкомысленно обошлась когда-то с японским халатом лучшая подруга его мамы. Оставил он без внимания и совет Мерфи воспользоваться старым добрым квакерским гостеприимством и наведаться к старейшинам на Пятнадцатой улице. Вместо этого Серджиус позвонил Тоби Розенгарду.
Тоби встретил Серджиуса на Пенсильванском вокзале и повел к себе, в дом, где прошло его, Тоби, детство. Это было пещерообразное ветшающее здание из бурого песчаника на Западной Восемьдесят второй улице; прихожая была вся заставлена велосипедами Тоби, предназначенными для всех видов езды, – для гонок по трекам, для горных дорог, для больших путешествий. Ради этого Тоби бросил колледж – чтобы всерьез заняться велоспортом. В том доме обитали всего три человека, и он казался до нелепого пустым, будто готический особняк: Серджиус то и дело отгонял невольную мысль о том, сколько десятков жильцов заселила бы сюда Мирьям, чтобы веселее было жить с соседями. Верхний этаж принадлежал Тоби, и он строго запрещал заходить туда родителям – чете сморчков, которые в полуподвальном этаже держали свою контору, а на среднем уровне, где располагалась гостиная, бродили как привидения и явно оставались в полном неведении, что прямо у них над головами висят фотоплакаты, сделанные в инфракрасном диапазоне, и горят лампочки для выращивания марихуаны. Тоби коротко, в телеграфном стиле, представил Серджиуса родителям, когда приятели выходили из дома, – они отправлялись в Центральный парк посидеть на скале и курнуть травы.
Газон сейчас еще не заполоняли миллионы ратующих за мир, и это пока вполне устраивало Серджиуса. Весь валун принадлежал им одним – лишь промокшие окурки да колпачки от бутылок “Шефера” напоминали о том, что они хоть и высоко забрались, но находятся отнюдь не на Луне. И все-таки внизу был пикет. Пускай Серджиус не мог вспомнить лицо собственного отца, зато пикет он узнал с первого взгляда. Как и в тех пикетах, в которых участвовал Томми, здесь тоже были гитары.
* * *
На следующее утро Серджиус, не приняв душ, с затуманенной головой и пересохшим горлом, спустился по лестнице и бросил свой рюкзак на сиденье фырчащего “Фиата” Стеллы Ким. Припарковавшись во втором ряду, она ждала его, чтобы отвезти в Куинс.
– Поздно ночью?
– Ну да.
Стелла усмехнулась:
– Не волнуйся, Розе все равно – она не заметит разницы.
Они проехали через Центральный парк, лавируя между такси, а затем въехали по Трайборо в эту невозможную вотчину дымящих труб и могильных памятников. Серджиус ждал, что вот-вот узнает хоть что-нибудь, и не смел даже гадать, какие спусковые механизмы таятся в его ДНК с прапамятью об окраинном районе, но не успели они съехать со скоростной автострады Бруклин-Куинс, как Стелла уже указала дом престарелых. Это место никак не могло быть связано с чьей-либо вотчиной, поскольку вокруг не было никаких жилых кварталов, не было вообще ничего: восьмиэтажная башня, уродливо торчавшая у крутого изгиба транспортной магистрали, прикрывалась лишь несколькими несуразными заборами, а в тени голого путепровода стояли парковые скамейки. Весь этот ландшафт был в принципе неспособен навеять хоть какие-то воспоминания, он как будто давал пощечину Серджиусу, с чего-то вдруг возомнившему, будто Куинс может иметь хоть малейшее отношение к нему лично. Быть может, вслед за страхом перед этой поездкой его ждет только оцепенение, и вся эта операция по анестезии, проведенная ночью совместно с Тоби, окажется попросту лишней? Его бабушка находилась в принудительной ссылке, так что Серджиус в очередной раз лишился шанса хоть что-нибудь узнать о том, что находилось за закрытой для него дверью с табличкой “Саннисайд”.
Внутри стоял ужасный запах: к доминанте цветочной дезинфекции примешивались нотки вишневого “Джелло” и мочи. Напольные плитки повсюду переходили на стены, примерно до уровня груди, как будто все это здание представляло собой лишь слегка замаскированную ванну для удобного слива нечистот.
– Если хочешь есть, возьми вон там поднос, – сказала Стелла Ким. – Посетителям разрешается.
– Нет, спасибо.
Она подвела его к приоткрытой двери палаты, сама отошла в сторонку.
– В последний раз она приняла меня за Мирьям. Сомневаюсь, что это тебе поможет… ну, составить верное представление.
– Ладно.
– Схожу узнаю, что сестры говорят. Если не найдешь меня здесь – значит, я вышла на улицу покурить.