Возвратилась плакальщица с подносом, с которого сняла похоронное печенье и поставила на столик. Джеффри раздраженно покачал головой.
— Я специально просил: побольше масла! — сказал он. — Что за тосты, если на них мало масла? Тогда их не стоит и есть. Принесите брикетик, пожалуйста, я сам намажу. И поскорее, пока тост не остыл. Остывший тост — это гадость. Тут, в городе, не понимают, что к чаю нужна еда, — обратился он к Мод, когда плакальщица удалилась. — Чтобы это почувствовать как следует, надо ехать в деревню. Помню, мы причалили у Лайм-Реджиса по пути в Дэвоншир, и я пил там чай на ферме. Это удивительно! Густые сливки, домашнее варенье, печенья всякие. А здесь — ерунда какая-то! Просто цирк. Ну где там эта женщина с маслом? Будет поздно!
Мод молча прихлебывала чай. Сердце лежало в ней куском свинца. Тема масла, лейтмотив его речей, скребла по нервам так, что она едва выдерживала. Мысленным взором окидывала она кошмарные месяцы, и ей представлялось кошмарное видение: Джеффри, равномерно поглощающий масло, день за днем, месяц за месяцем, превращаясь в человека-бочку. Она задрожала опять.
Негодование на судьбу, заставившую отдать человеку сердце, а потом подменившую его, боролась с леденящим ужасом. Нет, надо бежать! Но как? Она определенно дала ему обещание. («А! — весело приветствовал Джеффри появление масла. — Вот это другое дело!» — Он начал намазывать тост. Мод отвела глаза.) Она говорила, что любит его, что он для нее — весь мир, что никого другого никогда не будет. И вот, он пришел заявить свои права. Можно ли отказать ему только потому, что в нем тридцать фунтов лишнего веса?
Джеффри съел все и достал сигарету. «У нас не курят!» — сказала страдающая дама. Он сунул сигарету обратно в пачку, и в глазах его появилось новое выражение, нежное. Только теперь, с самого начала их встречи, Мод уловила отсвет того, кого она полюбила в Уэльсе. Видимо, масло смягчило Джеффри.
— Итак, ты не дождалась, — сказал он с пафосом. Мод не поняла.
— Я ждала больше четверти часа. Это ты опоздал.
— Я не о том. Я говорю о твоей помолвке. Видел объявление в «Морнинг Пост». Что ж, наилучшие пожелания. Счастливчик этот Джордж Бивен, кто бы он там ни был.
Мод открыла рот, чтобы все объяснить, но закрыла его, ничего не сказав.
— Итак, ты не дождалась! — продолжал Джеффри с тихим сожалением. — Ну что ж, не мне тебя винить. Ты в таком возрасте, когда легко забывают. Какое право я имел надеяться, что ты устоишь в многомесячной разлуке? Я слишком многого ожидал. Но какая ирония! Я все это время думал о прошлом лете, когда мы были друг для друга всем, а ты забыла меня, забыла меня! — Джеффри вздохнул. В рассеянности он взял со скатерти обломок бисквита и сунул в рот.
Несправедливость нападения просто ужаснула Мод. Она припомнила прошедшие месяцы, все, через что она прошла, и ей стало до боли жалко себя.
— Я не забыла! — закричала она.
— Не забыла? Но ты позволила этому Джорджу Бивену ухаживать за собой.
— Я не позволяла! Это ошибка!
— Ошибка?
— Да. Объяснять слишком долго, но… — Мод остановилась. На нее снизошло, как ясновидение, что эту ошибку ей и не хочется исправлять. Она была, как тот, кто, заблудившись в джунглях, выходит на свежий воздух. Много дней ее мысли путались, она не могла истолковать собственных чувств — и вот теперь все прояснилось, как будто самый вид Джеффри был ключом к шифру. Она любит Джорджа Бивена, которого изгнала из своей жизни. Теперь она это знала, и потрясение сделало ее слабой и беспомощной. Вместе с потрясением пришел ужас: тетя Каролина и брат Перси оказались, в сущности, правы. То, что она принимала за великую любовь, оказалось простым увлечением, неспособным вынести человека, который съел слишком много масла и нарастил слишком много жиру.
Джеффри проглотил кусочек бисквита и склонился вперед.
— Разве ты не помолвлена с этим Бивеном?
Мод избегала его взгляда. Она понимала, что все ее будущее зависит от нескольких слов.
И тут сама Судьба пришла к ней на выручку. Не успела она заговорить, как ее перебили.
— Прошу прощения! — прозвучал чей-то голос. — Можно вас на минуточку?
Мод и ее собеседник так погрузились в свои дела, что не заметили, как появилось третье лицо. То был молодой человек с волосами мышиного цвета, плохо выбритый, но усатый, и с таким взором, который не мог решить, быть ему вороватым или наглым. Костюм его был и фатовским, и неряшливым. На голове сидел котелок, лихо сдвинутый набок, небольшую сумку он поместил на стол, прямо между ними.
— Извиняюсь за вторжение, мисс, — он галантно поклонился, — но мне необходимо сказать несколько слов вот этому мистеру Грею.
Мод, глядевшая через стол на Джеффри, с удивлением увидела, как его цветущее лицо вдруг посерело. Рот раскрылся, глаза стали стеклянными.
— Вы ошибаетесь, — холодно сказала Мод. Молодой человек ей сразу не понравился. — Это мистер Раймонд.
Джеффри обрел дар речи.
— Разумеется, я — мистер Раймонд! — сердито закричал он. — Приходят сюда, досаждают!..
Молодой человек ничуть не смутился; он, видимо, привык к обидам и продолжал, будто его не прерывали.
— Взгляните сюда, — сказал он, доставая линялую визитку, — Уиллоуби и сын, адвокаты. Я — сын. Шеф поручил мне это дельце. Я много дней вас разыскиваю, чтобы вручить вот эту бумагу. — Он открыл сумку, как фокусник, и достал оттуда плотную бумажку официального вида. — Вы свидетель, мисс, что я документы доставил. Конечно, вы знаете, что это такое? — обратился он к Джеффри. — Вас привлекают к суду за нарушение брачных обязательств. Наша клиентка, мисс Ивонна Синклер из театра «Регал», подала иск на десять тысяч фунтов. Если хотите знать мое мнение, — сказал он, — то я вам скажу: это детская прогулка, а не дело. Лучшее наше дельце по нарушениям за много лет. — Он снова заговорил в профессиональной манере. — Ваши адвокаты, несомненно, войдут в контакт с нами. Послушайтесь моего совета, — заключил он, стремительно меняя манеру, — уладьте это как-нибудь без суда, а то, между нами девочками, у вас нет ни малейшего шанса.
Джеффри вскочил, громко пыхтя с видом оскорбленной невинности.
— Что вы несете? — заорал он. — Неужели вы не видите, что ошиблись? Я никакой не Грей. Сказано вам, я — Джеффри Раймонд!
— Тем хуже для вас, — невозмутимо сказал молодой человек, — значит, обманывали нашу клиентку. У нас есть письма и свидетели, целый мешок всяких штучек. А как насчет вот этого фото? — Он снова нырнул в сумку. — Узнаете, мисс?
Мод взглянула на фото. Это был Джеффри, и недавно, ибо портрет являл его во всей красе. Поперек массивных ног шла плавная надпись: «Бэби от ее Пупсика». Мод затряслась и передала фотографию молодому человеку. Джеффри выбросил вперед руку, пытаясь ее схватить. Уиллоуби-младший засунул фото в сумку и повернулся, чтобы уйти.
— На сегодня хватит, — любезно сказал он, опять поклонился в своей светской манере, сдвинул шляпу еще чуточку налево и, поприветствовав одну из страдающих дам вежливым «С вашего позволения, Мэйбл» (чем навлек на себя ее ледяной взгляд, к которому оказался совершенно нечувствителен), вышел вон, оставив по себе напряженное молчание.
Первой заговорила Мод.
— Пойду, пожалуй, — сказала она.
Слова эти вывели ее собеседника из ступора.
— Сейчас я тебе все объясню…
— Объяснять нечего.
— Это было… это мимолетное… это просто так… ничего…
— Пупсик! — прожурчала Мод и пошла к двери. Он кинулся за ней.
— Одумайся! — взывал он. — Мужчины не святые! Это ерунда, чепуха!.. Нельзя же покончить… со всем… только потому, что я потерял голову?
Мод улыбнулась. Ей стало гораздо легче. Темный интерьер «Уголка» уже не нагонял тоску. Она готова была расцеловать эту неведомую Бэби за то, что своими мудрыми действиями она позволила с чистой совестью закрыть прискорбную главу.
— Ты потерял не только голову, Джеффри, — сказала она. — Ты потерял фигуру.
Она быстро вышла. В пылком порыве Джеффри бросился было за ней, но его остановили. Покидая «Уютный уголок», посетитель должен соблюсти некоторые формальности.
— С-с вашего разрешения, — произнес страдающий голос.
Дама, которую мистер Уиллоуби назвал Мэйбл (и ошибся, ее звали Эрнестиной) стояла рядом с листочком бумаги в руке.
— Шесть шиллингов два пенса, — сказала Эрнестина. Эти дикие слова отвлекли несчастного от главной темы.
— Шесть и два пенса за чашку какао и два бисквита? — вскричал он в ужасе. — Это грабеж!
— Шесть и два пенса, пожалуйста, — сказала атаманша с невозмутимым спокойствием. Это они уже проходили. «Уютный уголок» посещало немного посетителей; но с тех, кто посещал, сдирали по-крупному.
— Вот, — Джеффри достал полсоверена. — Некогда мне с вами ругаться.
Страдающая разбойница не проявила благодарности, словно уже совсем отрешилась от земного. Ей хотелось только покоя, да и времени, чтобы размышлять о трупе. Что плоть? Трава, не более. Нынче мы здесь, завтра нас нет. Но там, за дверью гроба, там — покой.
— Получите сдачу, — сказала она.
— К черту сдачу!
— Вы забыли шляпу.
— К черту шляпу!
Джеффри бросился вон, протиснув тело через дверь, и заковылял вниз по лестнице.
На Бонд-стрит машины шли направо, и машины шли налево. Гуляющие гуляли по тротуарам.
Но Мод не было.
В своем номере, в отеле «Карлтон», Джордж Бивен паковал вещи. Вернее сказать, он начал собирать их; последние же двадцать минут сидел на кровати, вглядываясь в будущее, которое представлялось ему чем дальше, тем все безрадостнее. В эти два дня он знавал такие приступы меланхолии, и с каждым разом становилось труднее их развеять. Теперь, перед лицом зияющего саквояжа, готового поглотить полагающееся ему содержимое, он всей душой отдался унынию.
Этот саквояж, со всей сопутствующей ему символикой расставаний и путешествий, как бы подчеркивал то обстоятельство, что он уезжает один в пустой мир. Скоро он окажется на борту лайнера, и каждый новый оборот двигателей будет уносить его все дальше оттуда, где должно бы всегда пребывать его сердце. В иные мгновения эта мысль была настолько мучительна, что перерастала в физическую боль.
Невозможно было даже представить, что каких-нибудь три недели назад он был счастливым человеком. Одиноким, да, может быть, но в каком-то расплывчатом, безличном смысле. Одиноким, но не тем одиночеством, которое терзает его теперь. Что ждет его впереди? Если говорить о триумфах, которые будущее может еще принести, то он, как сказал привратник служебного входа, «забурел». Всякий новый успех повторяет предыдущие, уже достигнутые успехи. Конечно, он будет работать и дальше, но…
Телефонный звонок на другом конце комнаты выдернул его в настоящее. Бормоча проклятия, он поднялся. Кто-то опять звонит — из театра, скорее всего. С тех пор, как он объявил, что уезжает в Америку субботним пароходом, они звонили без конца.
— Алло? — устало сказал он.
— Это Джордж? — спросил голос. Он звучал знакомо, но по телефону все женские голоса одинаковы.
— Да, Джордж, — ответил он. — Кто это?
— Вы меня не узнаете?
— Нет.
— Скоро узнаете. Я люблю поговорить.
— Билли, ты?
— Нет, это не Билли. Я — женского пола, Джордж.
— Билли тоже.
— Ну что ж, придется просмотреть свой список друзей женского пола.
— У меня нет друзей женского пола.
— Ни одного?
— Да.
— Странно…
— Почему?
— Вы сами сказали два дня тому назад, что я — ваш лучший друг.
Джордж сел. Он почувствовал, что у него нет скелета.
— Это… это вы? — он запнулся. — Нет, невозможно… Мод?
— Ах, какой догадливый! Джордж, я хочу спросить вас. Во-первых, вы любите масло?
Джордж поморгал. Нет, это был не сон. Он только что ударился коленом о телефонный столик, и оно еще болело самым убедительным образом. Значит, он бодрствует.
— Масло? — переспросил он. — Это в каком же смысле?
— Ну ладно, раз вы даже не знаете этого слова, то все в порядке. Сколько вы весите, Джордж?
— Фунтов сто восемьдесят. Но я не понимаю…
— Подождите, — на том конце провода помолчали. — Это около тридцати стоунов, — произнес голос Мод. — Посчитала в уме. А сколько вы весили в прошлом году?
— Примерно столько же, я думаю. Я всегда вешу примерно одинаково.
— Это чудесно! Джордж!
— Да?
— Это очень важно. Вы бывали во Флориде?
— Был как-то раз зимой.
— Знаете вы рыбу, которая называется «помпано»?
— Да.
— Расскажите мне о ней.
— Это в каком же смысле? Ну, рыба. Ее едят.
— Я знаю. Подробности, пожалуйста.
— Да нет там никаких подробностей. Едят, и все.
Голос на другом конце провода одобрительно замурлыкал.
— Какая красота! Человек, который рассказывал мне о помпано, прямо ударился в лирику — петрушка, растопленное масло… Так, с этим разобрались. Теперь другое, тоже очень важное… Как насчет обоев?
Джордж прижал свободную руку ко лбу. Разговор был решительно непонятен.
— Не понял.
— Чего именно?
— Ну, я не уловил, что вы сказали. Мне показалось что-то вроде «как насчет обоев»?
— Так и было, как насчет обоев. Почему вы удивляетесь?
— Тут нет никакого смысла, — слабо сказал Джордж.
— Есть, есть! Я хочу сказать: как насчет обоев в вашей каморке?
— Где?
— В каморке. У вас должна быть своя каморка, свой кабинет. Иначе где вы будете работать? Так вот, мне видятся стены приятных, спокойных тонов. Скажем, светло-зеленые. И, конечно, картины и книги. Да, моя фотография. Пойду и специально снимусь. Потом, рояль для работы, два-три уютных кресла. И… и все, пожалуй, как по-вашему?
Джордж сосредоточился.
— Алло? — сказал он.
— Почему вы говорите «алло»?
— Я забыл, что я в Лондоне. Надо было сказать «Вы слушаете»?
— Я слушаю.
— Ну хорошо, тогда скажем так: что все это значит?
— Что именно?
— Все, что вы говорите. Масло, и помпано, и обои, и мой кабинет. Я не понимаю.
— Какой вы бестолковый! Я спрашивала, какие обои будут в вашем кабинете, когда мы поженимся.
Джордж уронил трубку. Она ударилась о край столика. Он слепо пошарил рукой, отыскивая ее.
— Алло! — сказал он.
— Не говорите «алло». Это слишком резко.
— Что вы сказали?
— Я сказала: «Не говорите «алло».
— Нет, перед этим. Перед этим! Вы сказали что-то насчет «поженимся».
— Ну и что? Разве вы не собираетесь жениться? Наша помолвка объявлена в «Морнинг Пост».
— Но… но…
— Джордж! — ее голос дрогнул. — Не говори, что ты собираешься меня бросить! А если собираешься, скажи заранее, я предъявлю иск за нарушение брачных обязательств. Я только что познакомилась с одним очень способным молодым человеком, который все это проделает. Он носит котелок набок и говорит официанткам «Мэйбл». Отвечай, да или нет? Женишься ты на мне?
— Но… но… как насчет… я, то есть, насчет… я имею в виду, как насчет…
— Реши, наконец, что ты имеешь в виду.
— Насчет другого! — выдохнул Джордж. Мелодичный смех донесся до него с того конца.
— А что другой?
— Ну да, что?
— Может же девушка передумать, — сказала Мод. Джордж взвизгнул. Мод закричала.
— Прекрати петь! — сказала она. — Ты меня оглушил.
— Ты передумала?
— Конечно.
— И ты… ты хочешь… Я имею в виду, ты правда хочешь… ты правда думаешь…
— Не бормочи ты!
— Мод!
— Ну?
— Ты выйдешь за меня замуж?
— Непременно.
— Елки-палки!
— Что ты сказал?
— Я сказал: «Елки-палки»! И запомни, когда я говорю: «Елки-палки», я имею в виду «елки-палки». Где ты? Мне надо тебя видеть. Где мы встретимся? Я хочу тебя видеть! Ради всего святого, где ты сейчас находишься? Я хочу тебя видеть! Где ты? Где ты?
— Внизу.
— Где? Здесь, в «Карлтоне»?
— Здесь, в «Карлтоне».
— Одна?
— Совершенно одна.
— Долго одна не пробудешь, — сказал Джордж.
Он повесил трубку и рванулся через всю комнату туда, где на спинке стула висел его пиджак, задев ногой за край саквояжа.