Он так и не справился с комком в горле. С бледных губ его срывались какие-то нечленораздельные звуки. Его сходство со смертельно побледневшим римским императором, могущественным Гаем Юлием Цезарем, попавшим под удары кинжалов, достигло невероятной близости, хотя лорду Тофему, незнакомому с пьесой, в которой фигурирует этот великий образ, Смидли скорее напоминал нашкодившего кота, ожидающего хозяйского гнева. В детстве у лорда Тофема была черепаха, которая часто огорчала все семейство своим поведением, похожим на поведение Смидли в данную минуту.
Чтобы снять напряженность, он повторил свой вопрос:
— Так мне бить или не бить?
— Нет.
— Не надо?
— Нет.
— Ну и ладно, — мирно ответил лорд Тофем. — Мое дело спросить.
Адела пылала возмущением.
— Ну, Смидли?
Смидли наконец обрел дар речи.,
— Мне… мне не спится. А ты почему здесь?
— Я услышала шум в доме. Шаги, чье-то пыхтенье. Я разбудила лорда Тофема, мы спустились сюда и нашли эти бутылки.
Смидли, которому еще трудно давались слова, с усилием поддержал беседу.
— Бутылки?
— Бутылки.
— Ах, да. Бутылки. Их, наверное, Фиппс здесь оставил, — сказал Смидли, бросив испуганный взгляд на потолок.
Адела издала неопределенный звук. Она никогда не была высокого мнения об умственных способностях деверя, но сейчас ей открылись неизведанные глубины его идиотизма.
— За каким же чертом понадобилось Фиппсу приносить сюда пятьсот пятьдесят семь бутылок?
— Дворецкие расставляют бутылки по всему дому, — отважно предположил Смидли.
Лорд Тофем поддержал это утверждение. В его жизни дворецкие занимали очень большое место, и он хорошо знал их привычки.
— Абсолютно верно. Он прав. Они ведь что, они этим и знамениты. Бутылки, всюду бутылки, мало ли кому и когда захочется сделать глоток.
Адела фыркнула. В ее глазах лорд Тофем мгновенно уравнялся по уму со Смидли.
— Наверное, это Фиппс шумит сейчас в просмотровой? — ехидно спросила она.
Смидли издал предсмертный крик. Он настолько привык к опрокидыванию табуреток или чего ни попадя, что ему в голову не пришло связывать шум, о котором говорила Адела, с собственной неуклюжестью. Ему показалось, что если речь зашла о шуме, то Адела сию секунду поднимется наверх и выяснит причину. Что же тогда будет?..
Он стоял, судорожно кривя губы, моргая и совершенно не представляя себе, где искать выход из создавшейся ситуации. Но тут у него отлегло от сердца. В дверь с террасы входила Билл — как всегда спокойная и уверенная, олицетворение самой надежды. Обстоятельства осложнились до такой степени, что справиться с ними уже не представлялось возможным, и если кто-то на земле мог пролить масло на эти бушующие волны, это была старая верная Билл.
Адела встретила сестру с заметно меньшим удовольствием.
— Вильгельмина!
— А, привет, Адела. Привет, Смидли. Приветик, лорд То-фем.
— И вам приветик, мисс Шэннон. Мне ее бить? — спросил он, потому что ему казалось нелепым держать в руках бутылку, орудие для битья, и не применять его на деле.
— Помолчите лучше, — оборвала его Адела. — Что ты здесь делаешь, Вильгельмина?
— Гуляю. У меня бессонница. А ты что?
— Я услышала шум.
— Игра воображения.
— Нет, воображение тут ни при чем. В просмотровой комнате кто-то есть.
Билл напряглась. Дело принимало плохой оборот. Она справедливо заподозрила, что Смидли, должно быть, грохнулся сам или грохнул что-нибудь, перебудив весь дом. Фиппс, настоящий виртуоз, работает беззвучно.
— В просмотровой?
— Я слышала, как скрипят половицы.
— Мыши, наверное.
— Какие к черту мыши! Это грабитель.
— Ты подымалась наверх?
— Нет, конечно. Не хватало еще, чтобы мне башку снесли!
— Вот и я про то же, — подхватил лорд Тофем. — Я объяснял нашей любезной хозяюшке, что как раз перед отъездом из Англии поссорился с Милашкой, и написал ей тщательно продуманное авиаписьмо, на которое жду ответа с минуты на минуту. Вот почему мне не хочется получать по кумполу от ночных визитеров, не прочитав ответной весточки — надеюсь, благоприятной. Конечно, когда мы расставались, бедняжка позволила себе очень резкие выражения, рвала мои фотографии и топтала их каблуками, но, как я всегда говорю, время — великий целитель…
— Да замолчите вы!
— Бедный лорд Тофем, — сказала Билл. — В этом доме у вас столько же возможностей высказаться, как у попугая Таллулы Бэнкхед. Значит, вы поссорились с девушкой?
— Очень крупно. Это было сражение века. Все началось из-за новой шляпки, которая, как я сказал — мне сейчас понятно, что несправедливо, — придает ей сходство…
— Лорд Тофем!
— Да?
Адела сцепила зубы.
— Я не желаю больше слышать про вашу Милашку.
— А разве она моя? Это вопрос спорный.
— Да черт бы вас подрал вместе с вашей драной Милашкой! — заорала Адела, переходя, как всегда в минуты откровенности, на язык улицы времен немого кино, когда девушке, желавшей чего-то добиться, следовало себя подать. Остатки спокойствия улетучились. Молодой пэр не навлек бы на себя большей ярости, даже если бы, как говорят киношники, украл у нее эпизод. — Прекратите ваш дурацкий треп про эту жалкую шепелявую дрянь с крашеными волосами, с которой вы шлялись по подворотням! Меня сейчас интересует только тот тип в просмотровой.
Билл покачала головой.
— В просмотровой никого нет.
— А я говорю, есть.
— Может, мне пойти проверить?
— Что с тебя проку? Нет уж, подождем полицию. Смидли рухнул на диван. Конец.
— П-п-полицию?
— Я позвонила из спальни. Не пойму, почему их до сих пор нет. Пешком, что ли, идут. Послали, наверное, каких-нибудь придурков с Беверли-Хиллз… А! Вот они, голубчики.
С террасы в комнату вошли сержант и патрульный.
ГЛАВА XVI
Сержант был крутым, грозным сержантом, будто высеченным из камня. Патрульный тоже был крутым, грозным патрульным, производившим точно такое же впечатление. Они вошли с достоинством людей, уверенных в своей способности защитить закон и порядок и поставить на колени самого матерого преступника.
— Добрый вечер, мэм, — сказал сержант.
Алела не решила, как ей следует реагировать. Женщины в таком состоянии привыкли к тому, что их желания выполняются немедленно.
— Добрый, — ответила она. — Что-то долгонько вас не было. Чем это вы занимались? В канасту дулись?
Сержант обиделся.
— Как смогли, так и пришли. Вы заявляли о грабеже? Адела решила поставить его на место.
— А вам там в участке разве не сообщили? Я подробно объяснила по телефону, что в доме грабители. Они наверху, в просмотровой комнате.
— Где конкретно?
— В комнате непосредственно над этой. Смидли, проводите полицейских в просмотровую.
Смидли задрожал всем телом, как римский император, заслышавший голос предводителя мятежников, ворвавшихся в его резиденцию: «А вот и мы, Гальба» или «Вителлий», или «Калигула» (ненужное зачеркнуть). Он бросил умоляющий взгляд на Билл, словно прося не оставлять его в беде.
Билл, как всегда, оказалась на высоте.
— Абсурд. Никаких грабителей там нет.
— Ничего не абсурд. Я собственными ушами слышала странные звуки.
Билл встретилась глазами с сержантом и подмигнула ему.
— Слышала странные звуки! Ха-ха! Ох уж эта женская впечатлительность. Бедные мы, бедные, робкие, трепетные существа!..
— Послушайте, уж ежели я и затрепещу…
— Наша сестра — комок нервов, а, сержант?
— Да, мадам. У меня жена такая.
— И у меня, — добавил патрульный.
— Все женщины одинаковы, — сказала Билл. — Это у нас из-за строения черепа.
Сержант с ней согласился. Патрульный сказал, что тут собака и зарыта. Его жена, сказал патрульный, свято верит во всякие знамения, ее нипочем не заставишь, к примеру, пройти под лестницей; а его жена, сказал сержант, первого числа каждого месяца приговаривает: «Кролики, кролики, кролики», потому что кто-то ей вбил в голову, что если говорить каждого первого числа «кролики, кролики, кролики», то непременно получишь подарок. Чушь, конечно, а вот поди ж ты!..
— Послушайте… — прервала их Адела, обнаруживая признаки нетерпения.
— Погоди, Адела, — не дала ей сказать Билл. — А вы присядьте, — обратилась она к блюстителям закона, — и расскажите нам про ваших жен поподробнее.
Это было очень соблазнительное предложение, и какую-то долю секунды сержант взвешивал его. Но строгий ангел-хранитель полицейских сил Беверли-Хиллз всегда на страже, и сержант остался непреклонен.
— Не сейчас, мэм, — сказал он. — Нам все же надо осмотреть просмотровую комнату в соответствии с пожеланием хозяйки.
— Напрасная трата времени, — рассудительно откомментировала Билл.
— Да, — с лихорадочной искренностью добавил Смидли. — И вообще, вам там не понравится.
— Да и спешки никакой нет, — сказала Билл. — У нас еще вся ночь впереди. Присядьте-ка и давайте выпьем.
Случайный прохожий, оказавшийся в этот момент свидетелем событий, решил бы, что неподалеку взорвался склад горючего. Но то была Адела.
— Елки-палки! — Адела трагически воздела руки. — Присядьте! Выпьем! У нас тут что, встреча выпускников средней школы?
Сержант сокрушенно покачал головой. Поднос с бутылками не ускользнул от его взгляда, полицейские — народ наблюдательный, и глаз его заинтересованно блеснул, когда предложили продегустировать их содержимое. Как жаль, подумалось ему, что эта превосходная женщина, похожая на немецкого боксера, — не самая главная. У этой, все думал он, головка — что надо. Но заправляет тут, видно, другая дама, чье лицо он вроде где-то видел, а направление мысли — не одобряет.
— Нет, спасибо, мэм, — мужественно ответил он той, что посимпатичней. — На службе нельзя. Пошли, Билл.
— Вас зовут Билл? — спросила Билл.
Патрульный ответил «да», и Билл сказала «так-так-так».
— И меня тоже, — добавила она. — Какое приятное совпадение! Давайте присядем вот тут на диванчике и поговорим как Билл с Биллом.
— Попозже, мэм, — сказал сержант. Он взглянул на потолок, и лицо его приняло то напряженное выражение, которое используют полицейские при исполнении. — Сдается мне, там какой-то шум. Скрипит вроде что-то.
— В старых домах всегда по ночам скрипит, — сказала Билл. — Этот дом, насколько мне известно, построили в эпоху раннего Сесиля де Милля.[18]
— По-моему, — сказал патрульный, — звук какой-то такой… Будто скребется кто.
Билл навострила уши.
— А, понятно, — нашлась она. — Я знаю, кто это. Пудель моей сестры. У него ужасно чувствительная шкурка, он все время чешется. Прямо как в стишке: «Одна юная дама из Далласа почему-то всегда чесалася». А вы любите собак, сержант?
— Да, мэм. Я держу дома собаку.
— Какой породы?
— Скотч-терьер, мэм.
— Самая лучшая порода. Умнейшие животные, эти скотчи.
— Умные? Не сказал бы.
— Зато послушные, — сказал патрульный, которому нетерпелось поговорить про своего бостонского терьера.
— Хватит, наслушалась, — оборвала его Адела, которая никак не могла взять в толк, что происходит. — Эй вы, полицейские из комедии! Вы собираетесь заниматься своими прямыми обязанностями?
— Конечно, мэм, конечно, — успокоил ее сержант. — Пошли, Билл.
Они направились к двери, и Смидли сопроводил их отчаянным стоном обреченного. Ноги у него подкосились, он упал прямо на сержанта, который упал на Аделу, которая спросила, что это он изображает — игру в футбол или сцену из фильма «Почтальон всегда звонит дважды»?
— Простите, мэм, — галантно произнес сержант. — Меня уронил на вас этот джентльмен. — Тут его осенило. — А вы, часом, не Адела Шэннон?
— Она самая.
— Разрази меня Бог! То-то я смотрю, лицо знакомое. Я видел вас в немом кино. Билл, помнишь Аделу Шэннон?
— Ясно, помню, — ответил патрульный. — Она была Владычицей Вулкана Страстей.
— И осталась, — сказала Билл. — А вы киноман, сержант?
— Да, мэм. Вы тоже связаны с кино?
— Уже нет. Я работала в «Суперба-Лльюэлин», но меня вышибли.
— Жаль. Что ж, дело житейское.
— Да, житейское. Патрульный горько рассмеялся.
— Вот он, Голливуд-то. Смех и грех.
Билл с интересом взглянула на него. Потом обернулась к сержанту.
— Похоже, ему Голливуд не по душе.
— Это правда, мэм.
Адела заскрипела зубами, сжала кулаки и заговорила подчеркнуто ровным тоном человека, из последних сил сдерживающего ярость, которая, если вырвется наружу, натворит много бед. Как и Смидли, пребывавший в полуобморочном состоянии, она чувствовала себя не в своей тарелке. Ненавязчиво усердные полицейские воздействовали на нее как один венский режиссер, памятный ей по старым временам, на голову которого она, в интересах искусства, обрушила бутафорский меч из фильма «Приветствуем тебя, Цезарь!»
— Можно на минуточку занять ваше внимание? — сказала она. — Намерены ли вы в ближайшее время предпринять какие-то действия или эта конференция продлится вечно? Вы зачем сюда пришли — преступников арестовывать или про собак болтать? Ответьте, если не трудно, — закончила она с очаровательной улыбкой.
Билл мягко, но решительно охладила ее пыл.
— Потерпи немножко, Адела. У нас целая ночь впереди. Так почему ваш приятель не любит Голливуд?
Чело сержанта омрачилось.
— На прошлой неделе он попытался определиться на работу на студию «Медула-Облонгата-Глутц», и его не взяли. Ему хотелось сниматься в комедии положений, а он им не показался.
— Шутите!
— Нет, мэм, так они и сказали.
— Странно. На мой взгляд, он идеально подходит для комедии положений.
— Конечно, подхожу, — сказал патрульный. — Но они все одна шайка-лейка. Не хотят дать дорогу новому таланту.
— Да, с этим туго, — сказала Билл.
— Вы правы, — согласился сержант. — Жестокий мир. Знаете, когда я пробовался на роль Суперколосса, они имели наглость заявить, что мне не хватает драматизма.
— Невероятно.
Тяжкий вздох вырвался из груди Аделы, из самой глубины сердца. Дух ее был сломлен.
— Господи, дай мне силы! — простонала она. — Звоню в полицию, а мне присылают актеров-неудачников. Пойду прилягу. Лорд Тофем! ЛОРД ТОФЕМ!
Лорд Тофем, моргая, вскочил с места.
— А? Что? Это Милашка? Адела откликнулась не сразу.
— Нет, — наконец проговорила она. — Это не Милашка. Лорд Тофем, вы мне как заноза в заднице. Я вас не слишком обременю, если попрошу пойти со мной в спальню?
— Пойти с вами в спа…
— Когда дом кишит бандитами и сумасшедшими, я не рискну одна подняться по лестнице.
Лорд Тофем вздохнул с видимым облегчением.
— Ах да, конечно, конечно, — сказал он. — Я было подумал… Ха-ха, вот дурак! Абсолютно. Да, да. Я понимаю.
— Захватите эту бутылку.
— А? О, нашу дорогую бутылочку! Дело. Дело.
— Когда вы кончите обсуждать свои актерские неудачи, — обратилась Адела к сержанту, — в просмотровой обнаружите грабителей. Я им крикну через дверь, попрошу подождать. Пошли, лорд Тофем.
— Только после вас, — галантно произнес лорд Тофем.
— Чтобы мне первой глаз вышибли? — возразила Адела. — А если они в холле шныряют?
Лорд Тофем вышел первым, за ним Адела. Сержант, которого насторожили ее последние слова, засуетился.
— Нам тоже надо идти.
— Да не торопитесь, — попросил Смидли.
— Простите, сэр, долг зовет.
— Мне хочется дослушать про комедию положений, — остановила их Билл. — Прошу вас, сядьте и выпейте чего-нибудь.
— Спасибо, мэм, нет.
— Ну, если захотите, скажете.
— Хорошо, — ответил сержант.
— А вам?
— Нет, спасибо, мэм.
— Захотите — скажите.
— Хорошо, — ответил патрульный.
— Так-то лучше, — сказала Билл. — Сядем рядком, поговорим ладком. Почему же на студии «Медула-Облонгата-Глутц» решили, что вы не годитесь для комедии положений?
— Вот взгляните на меня, — грустно сказал патрульный.
— Чем я хуже Кларка Гейбла?[19] Чего мне не хватает?
— Усов, десяти миллионов долларов и леди Сильвии Эшли.[20] Сержант почувствовал, что его товарища не поняли.