— Я тоже! Я, блядь, не баба, которая будет строчить тебе пламенные сообщения и называть
котиком! Я не буду гипнотизировать телефон со слезами на глазах, дожидаясь твоего звонка! Я не
стану думать каждую ночь, кого ты трахаешь на этот раз! — старшеклассник задыхался, орал и
пытался вырваться из крепких рук. — Я не…
— Замолчи! Почему ты считаешь меня такой тварью, а? И кто тебе сказал, что я воспринимаю тебя, как женщину? Ты не думал, что я бы тогда предпочитал слабый пол? Ведёшь себя, как истеричка! —
Савкин, кажется, начал понимать все сомнения своего партнёра. Молодой парень элементарно
боится вдруг быть вышвырнутым, поэтому, поддавшись гордости, желает уйти первым, оставив за
собой последнее слово.
— Убери руки! Иди подстилку свою тискай! Он всегда готов! — Антона накрывало, он продолжал
орать и дёргаться.
Слишком сложно было для него всё то, что разом навалилось: он, приверженец традиционных
отношений, сгорал от желания к мужчине, добровольно отдался ему, а теперь не знает, что будет
дальше, потому что просто не верит в искренность чувств таких, как студент. Ему казалось, что он
один из, не более. Всего лишь временная игрушка, которую выкинут за ненадобностью, наигравшись. И что останется ему? Жить, как прежде? Он не был дураком, чтобы не понять, что уже
никогда не будет, как прежде. Есть до и после, никак иначе. Ведь он почти поверил, почти поддался
юношеским романтическим порывам, но его осадили: шатен не счёл нужным говорить отцу об их
отношениях, будто они уже скоро закончатся, и глупо тратить время на обсуждение подобного.
Обидно, неприятно, мерзко. И сейчас Тимошину хотелось, чтобы ему позволили уйти самому, сохранив своё достоинство, не унижая в последствии. Только сильные руки крепче прижимали его, а
насмешливый шёпот в ухо твердил о том, что он маленький идиот.
— Успокойся! Мелкий, я тебя не узнаю! — Глеб встряхнул старшеклассника.
— Пусти меня, оставь меня! Потрахались, чего тебе ещё надо?
— Мне всё надо, мне ты нужен! — Савкин, не зная, как ещё остановить истерику, замахнулся и
отвесил блондину звонкую пощёчину.
— Папа! — развернувшись, шатен увидел испуганного сына, осторожно спускающегося по
лестнице, и нахмуренного Михаила позади него.
— Я… — Савушка разжал пальцы, отпуская парня, потирающего алеющую щёку.
— Папа! — мальчик вцепился в штаны родного отца. — Папа, нет!
Глеб расширил глаза, осознав, что ребёнок обращается именно к нему. Он невольно улыбнулся, наклоняясь, а малыш продолжал взволнованно дёргать его за брюки и кричать:
— Папа, нет! — потом он бросился к Антону, обнимая его за ногу и тычась носом чуть выше
колена. — Папа!
Артём несколько минут метался между ними, всхлипывая и поочерёдно папкая каждому.
Михаил расслаблено облокотился на перила и хохотнул:
— Ну, папашки, и чего вы тут устроили? Ребёнок издёргался весь.
— Чёрт, — студент улыбнулся ещё шире и подхватил сына на руки. — Эй, ты чего, Тёмка? Всё
хорошо. Просто твой второй папа бывает таким дураком.
— Это ты про кого? — Тимошин дёрнул плечом и забрал ребёнка. — Не слушай его, мужик! Это он
идиот!
— Вы оба больные, — Михаил Андреевич закурил и спустился вниз. — Извините, конечно, но я
невольно услышал ваш… эм... разговор на повышенных тонах. Собственно, я догадывался, но, признаюсь, удивлён, что у вас всё так быстро закрутилось. Хотя чего ожидать от современной
молодёжи? Эх, молодость…
— Я не хочу больше слышать что-то подобное, — шатен пристально посмотрел в глаза Антону. —
Не решай за других, Тош, не делай поспешных выводов и не думай слишком много, потому что тебе
это явно вредит.
— Да ну тебя! — буркнув, блондин чмокнул ребёнка в щёку и опустил на землю. — Оставьте нас
наедине, пожалуйста. Мы больше не будем орать.
Кивнув, Михаил отправил бычок в банку и, взяв на руки внука, скрылся за дверью.
— Савкин?
— Чего?
— Если ты попытаешься унизить меня, я убью тебя.
— И в мыслях не было.
— Если ты выставишь меня на посмешище, я убью тебя.
— И не думал!
— Если ты будешь обманывать меня с кем-то, я…
— Убьёшь меня. Я понял, — Глеб провёл пальцами по всё ещё красной щеке любовника. — Прости, Тош.
— Заслужил.
— Глупый...
— Савкин, не ври мне никогда, ладно? Я не баба, я справлюсь.
— Тоша, какой же ты идиот!
— Сам мудак!
Глава 30
Антон прижимал Глеба к стене прямо в прихожей, яростно впиваясь в его губы, когда в квартиру
студента настойчиво позвонили.
— Чёрт! — задыхаясь, облизал истерзанные губы Савкин и, сжав напоследок задницу своего
любовника ладонями, подошёл к двери. Открыв, он замер:
— Ты чего? — на пороге стояла растрёпанная Аня, держа в руках открытую бутылку коньяка, выпитого на добрую половину сосуда.
— Савушкаааа, пусти меня! — девушка пьяно хихикнула и ввалилась в коридор, повиснув на друге.
— О, привееееет! — она закивала головой, заметив Тимошина.
— Анна Сергеевна, что с вами?
— Всё отлииично!
— Бля, Нют, — шатен, отлепил от себя рыжую, — пойдём, я тебя в ванной в чувства приведу.
— М, потрёшь мне спииинку?
— Ты в говно, — заключил Глеб, подхватывая её на руки. — Потру, потру.
Антон сверкнул глазами, чуть сощурившись, и закусил нижнюю губу.
— Тош?
— Всё в порядке, — блондин скрылся в спальне.
— Блять.
— Реееевность, — с умным видом промычала Валеева, укусив Савкина в плечо.
— Нют! Твою мать, веди себя нормально! — отобрав у подруги бутылку и поставив на тумбочку, шатен понёс её в ванную.
— Буль-буль-буль.
— Заткнись уже!
— А ты меня лююююбишь?
— Люблю, идиотка.
— Савушкаааа, жениииись на мнеее!
— Пьянь!
Раздев Аню, парень осторожно поставил её на дно ванны, придерживая одной рукой, а другой
настраивая холодный душ. Для него это было нормальным и естественным, потому что не в первый
раз приходилось отрезвлять девушку подобным образом, да и стесняться наготы друг перед другом
они перестали уже после первой и единственной попытки переспать.
— Полотен… — Тимошин окаменел в дверях, расширив глаза и приоткрыв рот.
И сейчас его волновало не обнажённое тело красивой девушки, а то, что его любовник касается
этого тела.
— Тош! — Глеб загородил собой Валееву, отпустив её, и она тут же, потеряв опору, сползла вниз, смеясь и отплёвываясь от воды.
— Я позвоню, — бросив полотенце на машинку, старшеклассник развернулся, намереваясь выйти.
— Мелкий! — рванув вперёд, шатен крепко обнял его сзади и зашептал на ухо: — Тоша, не уходи!
Ничего ведь нет! Я не испытываю ничего, прикасаясь к ней и глядя на неё! Меня уже давно
перестали возбуждать женские прелести, мелкий.
— Отпусти.
— Тоша!
— Мне нужно домой.
— Не уходи.
— Убери руки, — голос блондина был спокоен, он держал эмоции, разрывающие его, внутри.
Хотелось надавать любовнику по роже, а потом завалить прямо на кафельный пол, сорвать одежду, оставляя на коже засосы и синяки от пальцев, и хорошенько трахнуть, чтобы он не мог больше и
подумать о ком-то другом. Но гордость не позволяла повести себя подобным образом.
— Ты злишься?
— Нет, мне всё равно.
— Не ври мне.
— Сав-вушк-ка, — Аня застучала зубами, насидевшись под холодной водой, — д-дай чт-то-ниб-
будь.
— Бля! — Глеб отпустил Тимошина и, схватив полотенце, бросился к подруге, выключая воду и
заворачивая дрожащую девушку в махровую ткань.
Чтобы не смущать пришедшую немного в себя практикантку, школьник вышел и, прислонившись
спиной к стене, сполз на пол, тяжело дыша. В груди бешено колотилось сердце, с непонятной болью, сжимаясь и постанывая. Что это? Отчаяние и злость, накатывающие при взгляде на то, как шатен
дотрагивается до Ани, заботливо и осторожно, как до чего-то хрупкого и драгоценного.
— Тош, — Савкин вынес трясущуюся Валееву в коридор, — что с тобой?
— Ничего, я поставлю чайник, ей нужно согреться, — поднявшись, Антон юркнул на кухню и
загремел посудой.
Вытерев девушку и выдав ей своё бельё, Глеб быстро пошёл на кухню, чтобы успокоить кипящего
старшеклассника.
— Мелкий, — он обнял его со спины, — между нами с Нюткой ничего нет и быть не может, ты же
знаешь.
— Мне всё равно.
— Тош?
— Плевать!
— А я не хочу, чтобы тебе плевать было! — рывком развернув Антона к себе, Савушка впился в его
губы на несколько секунд и отпрянул. — Ори, матерись, двинь мне, но не закрывайся! Не будь
бесчувственной куклой!
— Чувств тебе не хватает? — прорычал блондин, сузив глаза. — Эмоций хочешь? Правды?
— Да, мелкий. Вот так!
— Сука! — толкнув студента на стул, Тимошин навис над ним, сжимая пальцами широкие плечи. —
Не смей! Никогда не смей больше касаться кого-то!
— Тошка!
— Заткнись! — сжав тёмные волосы на затылке, школьник заставил Савкина откинуть голову. —
Ты обещал! Я не буду терпеть, слышишь? Я сделал свой выбор, и это ты! Я никому не отдаю то, что
принадлежит мне!
— Мелкий… — Глеб прохрипел и облизнул пересохшие губы.
— Тварь, — прошипев, Антон припал к его губам, нагнувшись, яростно кусая и посасывая, проталкивая язык внутрь и не давая возможности перехватить инициативу.
Свист чайника заставил его оторваться от любовника и метнуться к плите.
Несколько секунд, и он снова напирает, забираясь руками под футболку и скользя по крепкому
торсу.
— Мелкий, что ты творишь? Чёрт… а! — слова потонули в гортанном стоне, когда старшеклассник
сильно сжал пальцами сосок и укусил в шею.
Стул просто не выдержал натиска и, пошатнувшись, обрушил шатена на пол, чем мгновенно
воспользовался Тимошин, наваливаясь сверху. Футболка полетела под раковину, а за ней и вторая.
Трясущимися от злости пальцами, школьник истязал ширинку на джинсах партнёра. Его охватывало
бешенство, когда он вспоминал то, как Савушка касался обнажённой Ани. Хотелось стереть её запах
с его тела, покрыть собой, растворить в себе, заставить выть и гореть от желания.
Глеб ёрзал под ним, подставлял под неутомимые губы шею, плечи и грудь, тихо стонал и дёргал
светлые короткие волосы, пытаясь унять самого себя. Джинсы, содранные вместе с трусами, были
отброшены в сторону. Дорвавшись до тела, Антон озверел вконец, покрывая кожу жёсткими
поцелуями и оставляя засосы. Сейчас в нём не было места стеснению и здравому смыслу — только
злость и жгучее желание.
— Оближи! — старшеклассник поднёс к губам студента два пальца. Ошарашенный Савкин моргнул, поняв, чего именно хочет его любовник, открыл было рот, чтобы возразить, но его тут же заткнули.
Он заскользил языком по фалангам, обильно пуская слюну и надеясь, что малолетнего маньяка
просто переклинило, и он остановится.
Тимошин отнял руку и опустил вниз между их телами. Его глаза горели лихорадочным огнём, сверкали тёмной похотью и рвущимся наружу желанием.
— Твою мать! — дёрнулся Савушка, почувствовав, как в него вторгается что-то.
— Лежать! — Антон зарычал и протолкнул пальцы, сложенные винтом, глубже.
— Мелкий, хр, ты... что... ар-р... творишь?!
— Расслабься! — и откуда у этого сопляка такой приказной тон?
Школьник безжалостно терзал тугое кольцо мышц, растягивая, ввинчиваясь внутрь, пытаясь
подготовить парня к большему.
— Сдурел? Нее... х!
— Ещё одно слово, и я тебя выдеру без какой-либо смазки!
— Пошёл ты... ар...
— Как скажешь! — вытащив пальцы, Тимошин потянулся к шкафчику возле стола и вытащил
бутылку растительного масла. — Сойдёт.
— Даже не думай! — шипел студент, косясь на распалённого блондина. — Убью!
— Только после, — поставив бутылку рядом с шатеном, Антон расстегнул ширинку и спустил до
колена свои джинсы и боксеры. — Поднимайся.
— Ты охренел?
— Хватит ломаться! Или так, или вообще никак! — дёрнув парня за руку, старшеклассник поднял
его и заставил опереться руками о стол. — Расслабься.
— Мелкий, ты совсем тронулся…
— Это ты делаешь меня таким, — отвинтив крышку, блондин щедро отлил масла в ладонь и смазал
любовника, использовав остатки для самого себя. — Тебе понравится, — закрыв бутылку, он
поставил её на пол и положил влажные липкие ладони на бёдра шатена.
— Сумасшедший, ненормальный, ебанутый, ах! Блядь! — Савкина выгнуло, потому что толчок
оказался неожиданным и резким. Он часто задышал, вцепившись пальцами в столешницу. Неужели
это так больно? И боль какая-то тупая, распирающая, зудящая. Хотелось избавиться от этого
ощущения, и он дёрнулся вперёд, но пальцы на его бёдрах сжались крепче.
— Я предупреждал, чтобы ты заткнулся!
— Ты ответишь, паршивец!
— Отвечу, только потом. М, — Антон качнулся, — в тебе так хорошо и тесно.
— А должно быть расхлябано? — не удержался от язвительности студент, пытаясь расслабиться и
облегчить своё состояние.
— Будет со временем, — сильно двинув тазом, прохрипел старшеклассник.
— И не надейся! — Глеб прогнулся в пояснице, крепче вцепился в стол, чтобы не рухнуть, и закусил
губу. Если этот мальчишка смог вытерпеть, то он просто не имеет права начать скулить. К тому же
со временем боль уходит, не до конца, но заметно уступает, оставляя непривычное чувство
наполненности и дискомфорта.
— Я постараюсь, — Тимошин укусил любовника в лопатку и провёл языком по следам от зубов. В
нём не было ни капли нежности, он был голодным животным, жаждущим утолить голод. Его
движения стали резче и размашистее, член вламывался в сжимающееся кольцо мышц, заставляя
обхватывать и стягивать.
— Чёрт!
— Скажи, как мне войти? — зашептал школьник, и Савушка понял его.
— Чуть выше… нет... вот... немного... Да! — студент свёл лопатки, и блондина повело от этой
картины, он задохнулся и задвигался быстрее, натягивая на себя любовника.
Быть своего рода бревном Глебу надоело, и он стал подмахивать, сжимая челюсти и зажмуриваясь.
— Вот так, да… ты потрясающий! — восторгался старшеклассник, оставляя поощрительные шлепки
на крепких ягодицах.
— Сучонок!
— Не сдерживайся!
— Р... ш... — промычав, Савкин сунул вниз руку и коснулся полувозбуждённого члена. Обхватив
ствол пальцами, он ритмично задвигал кистью, натягивая тонкую кожу и обнажая головку.
Тимошин сейчас проявлял собственный эгоизм, не задумываясь об ощущениях партнёра. Для него
это было открытием, чем-то новым, потрясающе волнительным и приятным. Он просто не успевал
думать о чём-то, кроме своих эмоций. Шатен помнил свой первый раз, хоть и смутно, и понимал
парня, дорвавшегося до запретного.
Рваное дыхание, поблёскивающие капли пота, изгиб позвоночника в районе поясницы, сведённые
лопатки, покрасневшие от шлепков ягодицы и скользкий твёрдый член, мелькающий между ними
при каждой фрикции — Антон сходил с ума от этой картины. Его тело протыкало колкими ударами
ощущений, он сам превратился в комок оголённых нервов и еле сдерживался, чтобы не спустить так
быстро. Хлюпающие звуки скользящего ствола перемешивались со шлепками тугой мошонки об
задницу и хриплыми стонами. Воздух густел, он будто ложился на плечи, нажимая, раскалялся, обжигая, и липко растекался по кухне.
— Я... — договорить блондин не смог, захлебнувшись рычащим стоном, крепко сжав пальцы на
бёдрах Глеба и вклинившись в него до конца, желая удержать это чувство обладания. Выплёскиваясь
глубоко внутрь, он подрагивал и кусал губу, чтобы не заорать от восторга, накрывшего его в оргазме.
Ощутив пульсацию в себе, Савкин быстрее задвигал рукой, натягивая тонкую кожицу так, будто
хотел порвать её. Опадающий член выскользнул из него, но пальцы всё ещё удерживали, не давая