— И ты позволяешь ему разгуливать на свободе? Устраивать против тебя заговоры?
Инген вздохнул:
— Он — мой наследник и лучшего у меня нет. После него наследует один из племянников, который не разбирается ни в чём, кроме лошадей и стрельбы из лука… Каков бы ни был Ивар, сейчас я не могу его покарать. Потом ты всё поймёшь, но пока тебе лучше ничего не знать.
Сури послушно кивнул. Он не собирался настаивать.
— Зачем мы говорим о своих братьях? — спросил Инген. — У нас так мало времени.
Мальчик подошёл к нему ближе и посмотрел в глаза, рот его приоткрылся в ожидании поцелуя. Король провёл пальцем по его губам.
— Я был слеп раньше. Я видел лишь свой страх, и не видел за ним тебя.
— Ты больше не боишься?
— Теперь уже нет, — с грустной улыбкой сказал Инген. — Теперь я стал как человек, который знает, что не будет жить вечно, и всё равно радуется своей короткой жизни.
— У нас впереди ещё долгая жизнь, ведь так? — с надеждой спросил Сури.
— Да, наверное… Но я знаю, как я умру.
Мальчик испуганно посмотрел на Ингена. Тот взял его за руку, отвёл к постели, усадил напротив себя на край и сказал:
— Когда родился Ивар, было предсказано, что он, как и все дети моей матери, умрёт от обсидиана. Она совершила множество обрядов и наложила множество заклятий, и обычный обсидиан не причиняет вреда ни мне, ни моему брату, ни сестре. Он скользит по коже, не оставляя даже царапины. Только особый камень, редкий, принесённый из тайного места, может убить нас. Но при моём рождении было предсказано, что я умру, не пролив своей крови. Только теперь я понимаю, что станет моей гибелью и как исполнятся оба пророчества: твои глаза, Сури, чёрные, как обсидиан, — вот моя смерть. Моя любовь и моя смерть.
***
Всё это время Инген не прекращал своих попыток понять суть проклятия младшего принца. Это было похоже на блуждание в тёмной комнате: в книгах на этот счёт не было ничего написано — в этом чародей уже давно убедился: проклятие было настолько редким и устрашающим, что никто не стремился его изучать. Для магии Сури был недоступен, а как снять заклятие без её помощи, Инген не знал. Существовали определенного рода ритуалы и искупительные жертвы, которые могли бы помочь, но причина проклятия была слишком туманна. Сури был послан в качестве наказания. Но кому — своей матери, или отцу, или всему королевскому роду, или всему народу? И за что? Если даже кое-кому из светлых и было что-то об этом известно, они вовсе не спешили помогать тёмному королю.
Сведения о том, как младший принц получил своё имя, пришлось выжимать из жреца древа чуть ли не силой и долго рыться в его записях, чтобы разобраться в уклончивых ответах. Но Инген отправил с этим заданием своих лучших помощников, а учитывая, что его войска до сих пор стояли в столице и за её стенами, кое-что интересное узнать всё же удалось.
Король захватил полученное лишь недавно письмо и отправился в лабораторию Тирнона, которая находилась тут же в королевском замке.
— Ты знал, как даются имена светлым эльфам? — спросил Инген мага, с которым уже обсуждал раньше необычное имя принца. — Я нет. Жрецы древа тянут жребий сразу после родов, а иногда и во время них: вытягивают две руны. Из их звучания на древнем языке светлых эльфов и получается имя.
— Видно, мальчику с рождения не везло, — усмехнулся Тирнон. — Только вот почему у других эльфов нет таких имён, если набор рун один и тот же?
— Знаки из имени Сури не используются для составления имён: в мешок кладутся только руны с благоприятными значениями, никак не «бич», а «солнечный свет» символизирует королевский дом, и эту руну тоже не используют, дабы низшие эльфы не получали королевских имён. Никто не знает, как эти две туда попали в день рождения принца. Жрец счёл это знаком небес.
— Если так, то проклятие легло, скорее всего, на королевский род или родителей принца. Но оба мертвы… Как теперь узнать, за что?
— Двести лет мира и благоденствия, шесть детей у эльфийской королевы. Возможно, проклятие должно было уравновесить слишком большую меру счастья, отпущенную одной семье, — предположил Инген. — По крайней мере, я так думаю.
— Такие случаи не редкость. Мы можем попробовать…
— Ты попробуешь, — прервал его Инген. — Поклянись мне, что ты попробуешь снять проклятие с принца.
— Я клянусь тебе в этом, Инген, хотя он и…
— Сделай это ради меня, — не дал ему договорить король.
***
Сури вернулся из главного крыла замка, где он обедал с Ингеном. Обычно на обеды за королевским столом собиралось много гостей, но сейчас дворец обезлюдел. Урожай был собран, закончилась осень, начиналась зима, эльфы и живущие рядом с ними люди зажигали в полях костры и проводили обряды благодарения и прощания с солнцем. Празднования традиционно проходили за городом, и весь двор выезжал в один из замков. В этом году Инген отправил вместо себя младшего брата, оставшись в столице. Вечером он попросил Сури придти к нему. Принц невольно нервничал: это Инген всегда приходил к нему, тем более на ночь глядя. Почему сегодня он позвал супруга к себе?
В назначенный час Сури в сопровождении своей стражи подошёл к покоям короля. До этого он был только в гостиной, кабинете и малой столовой, а теперь его проводили к дверям в спальню — большую круглую комнату с несколькими высокими окнами. Мальчик подумал, что здесь, наверное, очень красиво днём, когда солнечный свет падает сквозь витражи.
Из смежной комнаты вышел Инген.
— Я ждал тебя, Сури. — Он обнял светлого эльфа и коснулся губами его губ, и даже в самом этом прикосновении мальчик почувствовал нечто необычное.
— Что случилось? — спросил он. — Ведь что-то случилось, да?
— Пока нет, — сказал король, спокойно улыбаясь, — но скоро случится. Позволь мне раздеть тебя.
Инген начал снимать с Сури одежду: тёмно-пурпурное верхнее одеяние, бледно-золотистое нижнее, белую полупрозрачную рубашку, словно сотканную из паутины; по одному снял с рук кольца и браслеты, целуя запястья и каждый тонкий пальчик; убрал часть заколок, чтобы волосы принца свободно струились по спине. Потом он поднял обнажённого Сури на руки и положил на кровать, уже расправленную и приготовленную для них.
Когда Инген стал раздеваться сам, мальчик спросил:
— А руны?
Тёмный эльф опустился на постель рядом и задержал на принце любящий и одновременно печальный взгляд, от которого у Сури защемило в груди:
— Сегодня они нам не нужны. Мы сделаем то, чего давно хотим.
Мальчик испуганно затряс головой:
— Нет, нет! Ты же сам говорил мне, что для тебя это верная смерть!
Инген привлёк мальчика к себе и прижал, так что Сури уткнулся носом ему в плечо. Он вздохнул, сжал возлюбленного ещё крепче и коснулся губами его волос. Потом он прошептал:
— Это уже не важно. Я умру завтра.
Сури вскрикнул и рванулся из его объятий, но Инген удержал его:
— Нет, не надо. Видеть твоё лицо сейчас — выше моих сил. Просто послушай…
Мальчик замер, но король слышал, как бешено колотится его сердце и как принц дрожит всем телом.
— Я совершил страшное преступление много лет назад. Я убил своего брата. За это на меня был наложено проклятие, гейс. Я нарушил его. Ты же знаешь: те, кто нарушил свой гейс, умирают или сразу, или…
— …в первый день зимы, — слабым голосом проговорил Сури. — Завтра.
Инген через тонкую ткань рубашки почувствовал, как на его плечо упала горячая слеза, потом ещё одна.
— Этого не может быть… — простонал Сури. — Не может быть…
— У нас было мало времени. Три месяца — это лишь миг по сравнению с тем, сколько прожил я и сколько проживёшь ты. Но мы должны быть благодарны небу за него.
Ещё одна слеза обожгла кожу Ингена. Эти тихие безмолвные слёзы ранили его душу сильнее, чем мысль о смерти.
— Что это был за гейс? — спросил мальчик.
— Не касаться крови после захода солнца, — выдохнул Инген, чуть помедлив.
Тело Сури изогнулось и дёрнулось, словно пронзённое страшной болью.
— Это я… я убил тебя, — его возглас был похож на рыдание.
— Нет, не ты, а моя любовь к тебе.
Сури пытался вырваться из рук Ингена, но мужчина не отпускал его. Ещё слёзы, ещё и ещё. Грудь и плечи мальчика начали вздрагивать от рыданий.
— Не надо, не плачь, — прошептал тёмный эльф. — Я даже рад, что умру не из-за какой-нибудь глупой случайности, а потому, что спас тебе жизнь.
— Это… моя… кровь… — доносилось сквозь плач.
— Нет, это моё преступление и кара за него. Не плачь, Сури, ты принц и супруг короля. Ты не должен плакать.
— Да, я знаю, — произнёс Сури.
Вскоре рыдания затихли. Инген уже не прижимал его к себе так сильно, и мальчик выпрямился. Он сел на кровати, вытерев слёзы и подняв голову, и сказал:
— Ты знал все эти месяцы? Как ты жил с этим?!
— Я король, я должен править страной и оставить её своему преемнику в полном порядке. Я не могу терять время на жалость к самому себе.
Сури смотрел перед собой застывшими помертвевшими глазами.
— Прости меня. Прости меня за мои слёзы.
Это была их последняя с Ингеном ночь, и он не должен был омрачать оставшиеся часы жизни супруга горем и слезами. Он должен сделать эти часы счастливыми, такими прекрасными, чтобы даже по ту сторону мира в небьющемся сердце короля сохранялась память о них.
Мальчик улыбнулся. Сначала улыбка была вымученной, грустной, но потом в ней зажёгся тот робкий тёплый свет, что всегда радовал Ингена и трогал его до глубины души. Сури протянул руки к тёмному эльфу и сжал его ладони в своих.
— Я люблю тебя, король Инген. Я буду любить тебя вечно.
Инген улыбнулся в ответ. Руки Сури обвились вокруг его шеи. Мальчик целовал его, иногда легко покусывая, иногда лаская быстрым и жадным языком, его поцелуи жгли ему плечи, шею, грудь, живот, спускаясь всё ниже и ниже. Король обнял его и уронил на подушки; теперь уже он покрывал тело любовника поцелуями, чувствуя, как оно трепещет от прикосновений и приникает к нему, словно умоляя о соединении.
Как прекрасен был этот мальчик, нежный, словно первый цветок, воздушный, почти полупрозрачный, будто бы светящийся изнутри переливчатым жемчужным светом. Совершенный, как статуя, и в то же время такой живой, горячий, гибкий, податливый под его руками. Волосы золотой волной лежали на подушке, словно сияющий ореол. Инген не видел ничего более прекрасного в жизни, и ему уже не суждено было увидеть. Он снова и снова приникал губами к хрупким ключицам, маленьким бледно-розовым соскам, судорожно вздымающемуся животу, гладил нежную кожу плеч, груди, потом бёдер, которые так бесстыдно и одновременно невинно раскрывались от его прикосновений.
Сури застонал от возбуждения. Его губы приоткрылись, словно ловя и пытаясь поцеловать. Инген протянул к ним руку, и принц начал облизывать палец за пальцем, иногда беря их в рот, глубоко вбирая и тут же выпуская, прикусывая и снова проводя по ним языком. Мужчина, считавший, что и без того возбуждён до предела, почувствовал, как внутри него нарастает нечто, напомнившее ему предельную концентрацию магической силы перед ударом, силы, которую ты должен выпустить наружу, иначе она сожжет тебя изнутри. По его телу прошла волна дрожи, и он, убрав руку от губ Сури — это было уже невыносимо — опустился на него сверху.
Когда он делал это, ему всегда было страшно, что он раздавит маленького эльфа, но Сури это нравилось… Он заходился стоном, когда сильное мускулистое тело короля опускалось на него, вжимая в постель. Член Сури коснулся живота Ингена, оставив влажный горячий след. Король, немного сместившись в сторону, обхватил его рукой, но мальчик тут же застонал:
— Нет, не надо… я так близко…
Инген разжал ладонь, но не сразу, пару секунд подразнив Сури и нежно, но с сильным нажимом проведя пальцем по головке, отчего светлый эльф выгнулся и заметался под ним.
— Нет… нет, не так… Я хочу принадлежать тебе!.. — шептал он, закрыв глаза и запрокинув голову назад.
Инген сжал его крепко до боли, произнеся:
— Сури, любовь моя… Сури… — И совсем тихо, так, чтобы принц не слышал, прошептал одними губами: — Как мне оставить тебя?..
Когда Инген привстал, мальчик развёл ноги ещё шире. Он не просто позволял брать себя, как это происходило с другими мужчинами — он умолял Ингена, он хотел его сильно, безумно, невыносимо, до судорожной дрожи, почти до боли, до крика, сдержанного прикушенной чуть не до крови губой: «Возьми меня!». Возьми меня и сделай своим, хотя бы на одну ночь — и после этого навечно, только твоим, навсегда… Я никого и никогда не желал так сильно, потому что никого и никогда не любил. Только тебя. Тебя одного, мой супруг…
Смазанный маслом палец Ингена начал мягко, нежно ласкать его вход. Удовольствие и ожидание были настолько мучительны, что Сури начал толкаться бёдрами вперёд, надеясь, что палец всё же проскользнёт внутрь него. Наконец король сжалился над ним, и его палец, а вскоре и два, оказались внутри, медленно поглаживая и растягивая. Всё тело маленького эльфа начало двигаться в ритме с ними, стремясь заполучить эти дразнящие пальцы глубже. От первого же сильного прикосновения к передней чувствительной стенке Сури забился и застонал в голос, пытаясь ухватить руками Ингена — сам не зная зачем. Он просто терял разум от наслаждения и желания. Он хотел слиться с ним, чувствовать его всем телом, стать единым целым с ним.
Инген тоже изнемогал от желания. Маленькая, едва заметная дырочка Сури, куда, как ему казалось, и один палец не может войти, узкая и плотная, легко подавалась под его пальцами, растягивалась, и ободок её становился ярче, розовее. Они с Сури позволяли себе такого рода ласки и раньше, только редко: стоило ввести один палец, и руны начинали стремительно бледнеть, особенно на коже Сури; но сейчас мальчик наконец-то принадлежал ему. И даже если завтра ему предстоит умереть, сегодня он мог обладать тем, о чём мечтал долгие месяцы: своим маленьким светлым принцем, всем, до конца…
Мальчик стонал под его рукой, прикрыв глаза.
— Посмотри на меня, Сури, — попросил король.
Чёрные озерца обсидиана взглянули на него. Принц понимал: они должны смотреть друг на друга сейчас, не скрываться каждый в своём облаке блаженства, а смотреть…
Инген вошёл в него медленно и сладко, причинив лишь мимолётную боль на самом входе, а потом… Потом Сури пронзило удовольствие такое чистое и острое, словно даже не связанное с телом. И только через несколько секунд он опомнился, поняв, что всё так же смотрит на Ингена, что внутри него движется его тяжёлый член, наполняя его, переполняя и вызывая ощущение абсолютного единения, нерасторжимости и связанности с другим существом. Сури принимал его в себя, плавился в разливающемся по всему телу удовольствии и слегка раскачивал бёдрами, которые Инген крепко придерживал.
Он не испытывал сейчас того бешеного животного вожделения, которое выворачивало его наизнанку, когда он отдавался тем незнакомым эльфам. Он всё понимал и ощущал, и это был его выбор, его желание и его воля. Его тело и душа сейчас были едины, и он знал, чего хотел: принадлежать Ингену.
Тот смотрел на него и продолжал мерно, уверенно двигаться, хотя Сури уже весь горел под ним и задыхался, чувствуя, как медленно, по капле, но неумолимо приближается оргазм. Прерывающимся от наслаждения голосом Инген произнёс:
— Я беру тебя в свои супруги, навечно, пока смерть не разлучит нас. Я называю тебя своим мужем перед солнцем, луной и звёздами, перед огнём, водой, воздухом и камнем, перед всем, что есть в мире живого и мёртвого.
Сури казалось, что его сердце разрывается от любви и боли, хотя по телу струился жар удовольствия, приближающий его шаг за шагом к самой грани.
— Я беру тебя в супруги, — продолжал Инген, всё так же ритмично, сильно и неторопливо раскачиваясь. Его взгляд был по-прежнему прикован к лицу Сури и его широко раскрытым глазам, на которые от этих слов невольно начали наворачиваться слёзы. — Я принимаю тебя в свой род и нарекаю тебя Ривель Эренн Фелари, звездой, освещающей мой путь, золотым солнцем и серебряной луной, своим сердцем и жизнью, своей первой любовью и последней любовью.