— Он мой братан, ты, жаба. Прояви немного чертова уважения!
— Остынь, чувак, я просто спросил!»
Реми бросает его на пол и возвращается к бару за нашей текилой.
Я знаю, что он собирается вернуться ко мне и принести еще стопки с выпивкой, но люди продолжают задерживать его, а мой желудок начинает издавать какие — то звуки. Я уже не чувствую свой язык и, кажется, меня сейчас стошнит.
Прикрыв рукой рот, я быстро иду в ванную самой маленькой, но ближайшей спальни, игнорируя парочку на кровати, забегаю в ванную, захлопываю и закрываю дверь, откидываю сидушку на унитазе, собираю волосы и с трудом отпускаю крышку, прежде чем все мои внутренности выворачивает наизнанку.
Пять минут спустя я все еще здесь, задыхаюсь на своей собственной жалкой вечеринке. Прямо в ванной.
Боже. Мой желудок. Моя бедная печень. Бедная я. Я так чертовски рада, что в юности я занималась бегом вместо того, чтобы бу-твоюм-ааа-ать! Не верится, что Мелани нравится все это. Тошнота опять подкатывает к горлу, и я отчаянно стону. Еще раз я наклоняю голову над унитазом, пока судороги разрывают и выворачивают меня.
Когда, кажется, что я закончила, все вокруг выглядит размытым, а голова все еще кружится. Я полощу рот и ищу свои витамины в вещах, которые заранее оставила в ванной этой комнаты на случай, если не буду делить ванную комнату с Ремингтоном. Сейчас это кажется отличным планом, так как меня, похоже, будет тошнить всю ночь. Я закидываю в рот красную пилюлю витамина B и таблетку витамина С, и понимаю, что надо выпить воды, чтобы не было обезвоживания, но мне лень идти за водой, так что я смываю унитаз в третий раз, опускаю крышку и ложу на нее голову, на случай, если меня опять начнет тошнить. Я достаю телефон и отправляю Мэл смс:
Чувствю себя кускм дрьма!@ Бухая встльку! но я трррряхну Реми, если выжииву после чртвой текилы!
А после этого я, кажется, вырубилась.
Когда я пришла в себя, в висках пульсировало, а снаружи в президентском люксе оглушающе шумело. Мне хватило ума и сил прополоскать рот еще раз, пригладить спутавшиеся волосы и помыть руки, потом я выглянула наружу — любовники ушли, так что я потащилась в гостиную на звуки шума. Нет. Не шума. Сумасшествия.
Моргая, я осмотрелась кругом, не веря своим глазам. Я не знаю, что здесь произошло, но точно что-то. Определенно. Что-то. Произошло. Все было покрыто перьями из подушек. Осколки хрустели у меня под ногами, пока я шла. Люди толкались и пихались, пьяные и паникующие, пытаясь спастись от чего-то. И тогда я увидела его.
Ремингтон «Разрывной» Тэйт, самый сексуальный человек из всех живущих, метался кругами, отбрасывая все на своем пути, и кричал во всю мощь легких: «Что, твою мать, ты наплел ей обо мне? Где она?», пока Пит, уже без пиджака и галстука, отчаянно пытался его утихомирить. Реми швырнул хрустальный графин в стену, люди кричали от страха и возбуждения, пока Реми вышвыривал их из номера.
Я мгновенно протрезвела (или, по крайней мере, наполовину) и почти отошла от первого шока. Я протиснулась в толпу и начала проталкивать людей к дверям, «Вон, вон, вон!» кричала я, словно банши.
Реми услышал мой голос, резко развернулся и увидел меня. В его глазах горело что-то звериное, он бросил лампу, державшую в руках, и она взорвалась, рассыпавшись на осколки позади него, после чего он направился ко мне. Но Пит схватил его, отчаянно хватая за руку.
— Видишь, чувак? Она же подписала контракт, ты помнишь? Тебе не обязательно разрушать весь отель, парень.
Пока Ремингтон смотрел мне в глаза с выражением чистой дикой боли, Пит ткнул чем-то в его шею и его веки задрожали.
Его голова резко заваливается вперед, и я замираю в полнейшем ужасе. Я в замешательстве и не могу поверить, что Пит, нежный милый Пит, только что вколол что-то Реми в яремную вену.
Райли продолжает выпроваживать людей из номера, а Реми оседает на пол и Пит пытается удержать его, прижимая к ближайшей стене. Когда мы наконец-то избавляемся от последнего гостя, Райли подхватил Реми под одну руку, а Пит под другую. Пока они тащили его в хозяйскую спальню, его ноги волочились по полу, а его прекрасный глубокий голос звучал теперь не просто как у пьяного, а как у накаченного наркотой, его низкий тембр был едва слышен.
— Не позволяйте ей увидеть.
— Мы не дадим, Рем.
Его голова упала на грудь, потому что сил держать ее прямо у него не было.
— Только не позволяйте ей увидеть.
— Да, парень, мы поняли.
Ледяной страх растекался по моим внутренностям пока я изумленно, словно лунатик, шла вслед за ними к двери. Я остановилась на пороге, разрываясь между желанием пойти за ними, внутренним недоумением «какого черта происходит?!» и моим ОКР, который умолял меня начать прибирать весь этот бардак, а еще те стопки текилы все еще делали меня пришибленной.
— Что с ним случилось? — Спросила я Пита, когда они вышли из комнаты. Райли пошел к телефону в гостиной.
— Все в порядке, просто ему немного нездоровится. — Пит хватает дверную ручку и закрывает дверь.
И внезапно я слетаю с катушек и хватаю руку Пита, будто это спасательный круг.
— Не пудри мне мозги. Что он не хочет, чтобы я видела?
Мой голос дрожит, но я настолько напугана и пьяна, и сексуально неудовлетворенна, что, если не получу ответ, я пойду и разнесу в клочья то, что уцелело после Ремингтона.
Пит вздыхает и разжимает мою руку, освобождая себя от моего смертельного захвата.
— Он не хочет, чтобы ты видела его.
Ошарашенная я теряю дар речи, но желание убедиться, что с Ремингтоном все в порядке, перевешивает, так что я пытаюсь войти внутрь. Пит быстро и решительно оттаскивает меня в сторону.
— Послушай, он перевозбужден с тех пор как ты здесь, и вот такие вещи случаются, когда он перевозбужден. Все, что ему нужно чтобы почувствовать себя лучше — это немного физического контакта, это поможет прекратить панику, и он скоро будет в норме. Мы знали, что так будет, это был лишь вопрос времени. Это всегда начинается, когда он не может выпустить пар на ринге. А то, что он волочится за тобой как кобель, совсем не помогает, Брук.
— И кто же дал тебе право делать ему укол с транками, Пит? — я требую ответа, дрожа от ярости, защищая Реми.
— Он и дал. Тысячи разгромленных отельных номеров, Брук. Я с ним уже десять лет, и столько же Райли. Он дороже в обслуживании всех кого ты когда-либо встречала!
Райли возвращается с угрюмым выражением лица.
— Они уже идут.
— Ты заказал двоих? — спрашивает Пит
— Троих. Новых. Посмотрим, может это подогреет его проклятый упертый аппетит.
Когда до меня доходит, о чем они говорят, я загораюсь желанием врезать им обоим.
— Три новых кого? Проститутки?
С новым проблеском беспокойства Пит гладит меня по плечу в успокаивающем жесте.
— Это стандартный протокол, ясно? Они чисты и очень дорогие. Ему плевать на них. Нам не стоило позволять ему так это запускать, особенно учитывая тебя поблизости. Прости за натурализм, но теперь это наша проблема и мы ее решим, он не может драться завтра в таком состоянии. Черт, это будет чудо, если мы вообще сможем вытащить его из койки.
Что — то мрачное и порочное движется внутри меня, яростно скручиваясь в груди.
— Я не желаю, чтобы эти женщины были здесь, — говорю я им обманчиво спокойным голосом.
Может, у меня нет права голоса в этом деле, но я помню поцелуй Реми, как нежно его ладони обнимали мое лицо. Его слова. Ты моя сегодня ночью…
Внезапно, яркая картинка его тела переплетенного с кем-то другим вызывает у меня желание помчаться в туалет и вырвать. Я немного пьяна, а может это уже похмелье. Не знаю. Но голова болит, а желудок сводит при малейшей мысли, что кто-то другой коснется его. И вот уже мне на самом деле приходится прикрывать рот рукой и мчаться в туалет.
Следующие десять минут я провожу здесь, после чего полощу рот, прибираю за собой и быстро иду обратно, как раз вовремя, чтобы застать приехавших вонючих проституток. Райли, кажется, пошел вниз в лобби, чтобы привести их — понятно, что ни один уважающий себя отель не пустит к себе этих женщин — и когда Пит, открывает дверь, чтобы впустить их, воняющих духами и переливающихся от страз и блесток, я замираю и чувствую, как внутри опять все скручивается.
Они такие красивые, я с ужасом понимаю, что принадлежу к тем пьянчужкам, которые начинают кричать на людей, а потом плакать, чувствую, что сейчас я и начну. Я настолько взбешена, что рвусь вперед и останавливаю едва вошедших женщин. Они замерли, увидев мои спутанные волосы и сердитый взгляд.
— Мы больше не нуждаемся в ваших услугах, девушки. Мне жаль потраченного вами времени, вот вам за издержки.
Я выхватываю сто долларов из бумажника Райли, потому что он стоял ближе всех и был тем козлом, который решил позвонить им. Я выпроваживаю женщин в холл и захлопываю дверь перед их лицами. Потом я разворачиваюсь, глядя хмуро.
— Это в последний раз вы позвонили какому-то мусору, пока он в таком состоянии, — говорю я, угрожающе тыкая в них пальцем, мое сердце учащенно бьется от гнева и желания защитить. — Я понимаю, что не в том состоянии, чтобы принимать решения, но он тоже. Он не хочет их! — кричу я.
Мужчины, совершенно трезвые и по обыкновению такие серьезные в своих «похожие-на-телохранителей» костюмах и галстуках (кроме Пита, потерявшего форму сегодня в потасовке), уставились на меня в крайней степени растерянности, заставляя меня чувствовать себя сумасшедшей.
Что ж.
Я сошла с ума?
Я не уверена. Но в груди болит за этого мужчину в спальне, и я тяжело дышу, борясь, отстаивая свою территорию. Я знаю, о чем эти парни думают. Я знаю, что они хотят знать, какого черта я не пустила сюда тех женщин. Они думают, что я хочу трахнуть Ремингтона, и что я думаю, он и правда хочет меня. Может и так. Я отчаянно этого хочу. Я не только хочу трахнуть его, я возможно испытываю к нему глубокие и запутанные чувства.
Но мысль о ком-то, кто прикоснется к нему, заставляет меня хотеть плеваться огнем. Меня не волнует, что он не мой. Меня волнует, что прямо сейчас Пит, вколол ему что-то, его прекрасное тело готово, а его мозги отключены. Если я могу остановить этот кошмар, то я так и сделаю, я так и сделала.
— Я не пьяна сейчас — заявляю я мужчинам, которые так и продолжают пылиться на меня.
Оба зевают.
— Я иду в постель на случай, если он очнется, когда лекарство перестанет действовать, — говорит Райли и направляется к двери.
— Не ходи туда, — предупреждает меня Пит, указывая на дверь спальни. — Поспи в другой комнате. Он, наверное, не вспомнит ничего, что ты ему сейчас скажешь, а если то, что мы вкололи ему отпустит его слишком рано, то с ним станет так сложно, как ты себе даже не представляешь.
— Отлично, — вру я и ухожу в другую спальню за ночнушкой, но я не могу оставить все вот так. Только Реми и я спим в этом номере и, когда дверь за Питом захлопывается, я понимаю, что мы одни.
Петляя по минному полю из стекла и заталкивая поглубже потребность в наведении уборки, я иду в его спальню. Пульс неистово стучит в висках, когда я осматриваюсь. Шторы не плотно задернуты и желание обладать и защищать проносится сквозь меня, когда я замечаю его, отбрасывающего тень от слабого свечения городских огней за окном. Я убеждаю себя, что мне просто нужно убедиться, что он в порядке. Но я так напряжена и обеспокоена, я боюсь, что просто осмотра мне будет недостаточно и потребуется проверить пульс или что-то вроде того.
Тихонько заходя внутрь, я задерживаю дыхание и бесшумно закрываю за собой дверь.
Осторожно скинув туфли, я приближаюсь, мягко ступая по ковру, пока глаза привыкают к темноте. Он лежит лицом вниз на кровати, и, услышав его стон, мое сердце сжимается от боли. Простыни шуршат, а матрас скрипит, когда начинает ворочаться. Я настолько без ума от этого мужчины, так и съела бы его, не говоря уже об уйме других вещей, которые я никогда не хотела сделать ни с кем другим.
Желудок сводит, когда я вспоминаю, как он говорил Питу и Райли, что не хочет, чтобы я видела. Беспокоился ли он о том, что я подумаю о нем? Мне очень хочется сказать ему, что он для меня все так же важен и все тот же. Я хочу сказать ему кучу разных милых слов. Сказать, как круто он дерется. Сказать, что я считаю его самым сексуальным человеком из всех, кого я видела. Сказать, что я на вершине блаженства только от одних его поцелуев. Я знаю, как важно это слышать, потому что это требовалось мне самой, когда мой мир разлетелся на куски, мое тело было разбито, а дух сломан, и Мэл держала меня за руку и говорила мне, что я все еще ее номер один. Я хочу, чтобы Реми знал, что я тоже бы с гордостью держала плакат с надписью «я твой самый большой фанат!» Но я не могу произнести не слома из-за эмоций, комом стоящих в горле. Я так переживаю, видя его в таком состоянии, это съедает меня. И моя печенка не так уж хорошо справляется, так что я одновременно переживаю тысячу эмоций, не представляя, как со всем этим сейчас справится. Мне кажется, что я просто хочу заботиться и обнимать его, но боюсь, что он вышвырнет меня, если узнает, что я здесь.
Нервничая, я наклоняюсь и кладу руку на его большое обнаженное плечо. Его тепло просачивается в меня через его гладкую кожу, и я прижимаюсь к его уху, нежно проводя по нему губами, прямо как он делал тогда в самолете.
Запах его шампуня и аромата, который источает его тело, сводят меня с ума от страстного желания, я не могу остановиться, скользя пальцами вниз по его спине, к округлым изгибам его задницы. Он такой красивый, мое тело тянется узнать его ближе.
Я понимаю этот протокол «выработки» лишней энергии. Во многих проверенных случаях спортсмены соревнуются лучше, если накануне у них был секс. Эти недели с ним и меня держали в напряжении, каждый день я чувствовала все большее отчаяние, и неуравновешенность от боли из-за постоянного сексуального воздержания.
Переполненная сожалением от нашей потерянной ночи, я легонько коснулась изгибов его спины, задрожав от контакта с его теплой кожей, шелковистой и гладкой. Внизу живота все сжимается от тоски по нему, эгоистичная часть меня отчаянно желает, чтобы он открыл глаза, увидел меня и притянул к себе сильными руками и продолжал до тех пор, пока мы оба не будем задыхаться, истощенные.
Но другая часть меня боится, что он выгонит меня.
А это весьма вероятно. Я даже не понимаю, что я все еще делаю здесь, когда мне ясно дали понять, чтобы я держалась подальше. Может я слабее Реми. Может я более сумасшедшая. Я лишь хочу быть рядом с ним сегодня ночью. Он усыплен, такой большой и беспомощный, и я уверена, что он не навредит мне.
Как можно тише я протискиваюсь на край постели, ложась рядом с ним. Внезапно, с тихим стоном, он переворачивается, распластавшись на спине, и я задерживаю дыхание, когда передо мной открывается вид на все его прекрасное мускулистое тело. Я не могу дышать.
От его наготы в лунном свете у меня становится влажно во рту и между ногами, которые становятся мягкими как вата. Я могу видеть каждый мускул его тела, как одна мышца переходит в другую и его идеальную кожу, каждый его сантиметр. Я могла бы обвести каждый его мускул карандашом. Он такой мужественный, что меня бросает в жар, между ногами становится мокро, я отчаянно хочу почувствовать его губы под своими, его язык, ласкающий мой.
Я хочу, чтобы он проснулся, чтобы я могла сказать ему, как страстно его желаю, желаю его в моем рту, в себе. Мне хочется сорвать с себя одежду и вцепиться в каждый сантиметр его загорелого тела. Я хочу прижаться и коснуться, целовать его прямо там, там он такой же большой и твердый, как и все его тело. Туда, в то, что делает его таким… мужчиной.
Я позволяю себе глянуть на него, на его мускулистые ноги, его узкие бедра, его прекрасный член, такой толстый, длинный и бархатистый… и снова вверх к самой сексуальной татуировки в виде звездочки, что я видела, вверх по его прессу, его твердой груди, его толстой мощной шее, к его необыкновенно красивому лицу.
Его глаза закрыты, темные ресницы, словно две луны на высоких скулах, челюсть идеально квадратной формы, даже сейчас, во сне. Я глажу пальцем его колючую щетину.
— Реми, ты такой красивый.
Со стоном он поворачивается навстречу прикосновению, я обхватываю его за талию и накрываю нас обоих одеялом, слушая его дыхание, его большая грудь поднимается и опускается, пока я прижимаюсь к его теплому телу.