– Добрая утра, – заулыбалась Маша. Недавно у нее выпали верхние передние зубы, чем она страшно гордилась и охотно демонстрировала при любой возможности.
– Привет, – отозвался Вовка и, умыкнув яблочный ломтик, весело им захрустел. – Завтракали?
Двойняшки переглянулись. Миша открыл рот, чтобы что-то сказать, но передумал.
– Это сюрприз! – провозгласила разговорчивая Маша и скосила голова на закрытую дверь, ведущую на кухню.
– Для кого, интересно? – удивился Вовка. Неожиданностей он не любил. Чаще всего обещанный сюрприз по закону подлости превращался в чудовищный кошмар с глобальными последствиями. Поэтому все действия или подарки Вовка предпочитал проговаривать заранее. Однако шестилетним двойняшкам подозрительность старшего брата была неведома, и они с радостью предвкушали обещанный сюрприз.
Задействовав логику, Вовка пришел к выводу, что сюрприз устраивает Денис, ибо больше некому, да и незачем. А судя по грохоту, разбудившему его, брат пытался соорудить что-то съестное. Вовка хмыкнул: Денис и кулинария были несовместимы.
Подтвердив, что поход в парк не откладывается, Вовка отправился на кухню оценивать масштабы разрушения.
Сердитый, встрепанный Дениска в майке, обляпанной пятнами неизвестного происхождения, и домашних шортах, что-то помешивал в изрядно подпаленной кастрюле, не отрывая взгляда от стоящего на разделочном столе ноутбука. В мойке возвышалась гора немытой посуды, а на полу подсыхала серовато-желтая субстанция, в которой Вовка опознал задел для омлета.
– Боюсь спрашивать, что это, – улыбнулся Вовка, понимая, что может задеть самолюбивого Дениса неосторожной критикой.
– Главное, чтобы это было съедобно, – хмуро отозвался брат. Вовка сунул нос в кастрюльку и поморщился от исходящего запаха.
– Как паленая карамель, – констатировал он, принимаясь за посуду.
– Это геркулесовая каша с медом, – надулся Денис.
– Овсянка что ли? А она у нас есть? – удивился Вовка.
– Ага, ты же сам покупал на прошлой неделе крупы и консервы. Кажется, Миша где-то услышал, что овсянка полезна и ее нужно есть каждый день на завтрак.
Вовка кивнул и улыбнулся. Для своих шести лет Миша был слишком серьезен. Да и интеллектуальное развитие у него не в пример выше Машиного. Миша уже освоил алфавит и прочитал всю азбуку, тогда как хорошенькая Машина головка была забита исключительно куклами и мультиками. Через год двойняшки пойдут в школу, и Вовка опасался, что им обоим будет тяжело из-за этих особенностей развития. Он даже подумывал отвести обоих на консультацию к детскому психологу, но поход постоянно откладывался: то из-за отсутствия денег, то из-за нехватки времени.
– Разогрей сырные палочки – возьмем с собой в парк, чтобы на еду не тратиться, – обратился Вовка к брату. Тот полез в холодильник, и через секунду Вовка услышал нехорошее ругательное слово.
– Не матерись, – автоматически попросил он и добавил:
– Что там?
– Эта сука мясо спи*дила, – с отвращением процедил Денис, сжав губы.
– Всё? – не поверил Вовка и, отряхнув с рук пену, сунулся в морозильник. Шесть пакетов, в которые он собственноручно уложил нарезанную небольшими кусками свинину, действительно отсутствовали. Вовка не верил в проголодавшихся призраков и оборотней, а также в то, что Денис мог куда-нибудь переложить ценный и редкий в их доме продукт, поэтому сделал правильный вывод…
– Твою ж!.. – тепла в Вовкином голосе было не больше, чем в Денискином: по вполне объяснимым причинам мать он недолюбливал. Мягко говоря.
– Когда она заходила? – строго спросил старший брат.
– В пятницу вечером. Блин, то-то я думал, что она слишком долго проторчала на кухне, а потом быстро смылась, – Денис чувствовал себя виноватым. Но Вовка не позволил ему впасть в отчаяние.
– Посмотри, может еще что пропало.
– А ты куда?
– До Гришки. Я быстро.
На ходу натягивая джинсы и куртку, Вовка выскочил на площадку и, перепрыгивая через две ступеньки, вылетел из подъезда. Его душила ярость. Попадись сейчас мать ему под руку, он бы ее – Господи, прости! – так отделал, чтобы жизнь малиной не казалась.
Вовка заставил себя дважды обежать вокруг дома, прежде чем зайти в крайний подъезд, где располагалась квартира нынешнего материного собутыльника и сожителя. Не то, чтобы он надеялся на возвращение многострадального мяса. Но он должен был устроить матери хорошую взбучку, чтобы какое-то время она забыла дорогу в родные пенаты.
– Чего тебе? – обшарпанную дверь с неоднократно выбитыми замками и подожженным звонком открыл лысый, тощий, синюшно-бледный Гришка – не гнушающийся воровством и обманом алкоголик, дебошир и головная боль соседей и участкового.
– Мать позови, – хмуро бросил Вовка, с трудом сдерживаясь.
– Галина, – рявкнул Гришка слишком сочным для такого щуплого человека басом, – спиногрыз твой пришел. Старший.
Где-то в глубине квартиры послышалось кряхтение, скрипнула кровать, упала на пол пустая стеклянная бутылка. Не менее трех минут потребовалось Галине Солнышковой, чтобы выбраться в коридор. Увидев сына, она заулыбалась (если можно назвать улыбкой сонный щербатый оскал ввалившихся губ).
– Володька, маленький мой, – запричитала она и протянула руки, чтобы обнять Вовку, но тот ловко увернулся. – Мамку пришел навестить?
– Ма, ты зачем в пятницу приходила?
Галина захлопала мутными карими глазами и зачастила:
– Вовчик, пенсия-то еще только через неделю, а нам кушать нечего. Ты не смотри, что Гриша худой такой – жрет-то за троих. Что ж тебе для мамки куска хлеба жалко?
– Бля, а ничего, что мне трех детей кормить чем-то надо? Отправь Гришку своего на работу, пусть бабло зарабатывает…
– Ты чужие деньги-то не считай, – встрял Гришка, шкрябая впалую грудь грязными обломанными ногтями. – Свои зарабатывать научись, а то жируешь на материну пенсию да детские пособия!
Вовка издал странный шипящий звук и так крепко сжал кулаки, что на запястьях горячо запульсировали вены.
Галина, сообразив, что сейчас старший сын бросится бить ее «большую любовь», загородила Гришку спиной и умоляюще сложила руки:
– Вовчик…
– Чтобы ноги твоей больше у нас не было, понятно? Только посмей в подъезд зайти, вызову «дурку». И в сторону мелких даже не дыши – им такая мать нах*р не нужна!
– Воооова…
– Что «Вова»? Я уже двадцать лет как Вова. И пять из них воспитываю ТВОИХ детей, мама… Прошу, просто не приходи, ладно? Ничего нам от тебя не надо, сами справимся. Просто оставь нас в покое. Договорились?
Галина шмыгнула носом и кивнула. Иногда она умело изображала из себя отверженную и оскорбленную добродетель, но Вовка уже давно не верил ее спектаклям.
Оказавшись на улице, Вовка вдохнул полной грудью еще по-утреннему прохладного воздуха. Его начало так трясти, что пришлось остановиться и перевести дыхание. Зажмурившись, он что есть силы пнул ни в чем неповинное дерево, но легче не стало – злость, раздражение, глухая ненависть душили по-прежнему.
И волнами накатывала усталость. Моральная. И физическая. Хотелось, как в детстве, с головой закутаться в большое теплое одеяло и, наконец, выспаться.
Но Вовка быстро заглушил малодушную жалость к себе. Если он сдастся, опустит руки, то потеряет Дениса и двойняшек: участковый, толстый, одышливый, хотя еще довольно молодой мужик, видя, как убивается Вовка на своих многочисленных подработках, не раз намекал на то, что может походатайствовать перед органами государственной опеки и несовершеннолетних детей заберут или в приют, или в приемные семьи. Эта перспектива наполнила Вовку таким ужасом, что он, нервно заикаясь, клятвенно пообещал Антону Сергеевичу прилежно учиться и возвращаться с работы до полуночи. Конечно, он часто нарушал это обещание, потому что находить разовую работу становилось все труднее, а на постоянную он не мог устроиться из-за учебы в престижном университете.
В очередной раз Вовка пожалел о том, что повелся на поводу у одноклассника Макса и за компанию с ним поступил в Ржевку, а не в какой-нибудь колледж или техникум, где ему дали бы пусть и не высшее, но профессиональное образование. Например, сантехника… Ну а что? Шикарная работа – устанавливать стиральные машинки и душевые кабины, менять батареи и смесители – с очень неплохим заработком. Или автомеханика. Знай себе меняй масло да свечи в дамских кабриолетах…
Вовка неплохо окончил школу. Голова у него была светлая, а руки – золотые. К сожалению, необходимость заботиться о младших братьях и сестре лишила его возможности должным образом проявить себя в обучении, хотя точные математические науки всегда нравились ему. Наверное, новый преподаватель – Виктор Петрович – считает его мажором, прогуливающим лекции ради собственного удовольствия…
При мысли о Негневицыне Вовка напрягся. Он вспомнил, что профессор поставил его перед выбором… Хотя выбора у Вовки не было: лучше он потеряет перспективу получить высшее образование, чем хорошо оплачиваемую работу.
Черт, а ведь этот мужик с самого начала понравился ему – спокойный, деловитый, с юмором. И объяснял Негневицын значительно лучше и доходчивее престарелого Тарасевича. Хотя большинство Вовкиных однокурсников его недолюбливали за излишнюю принципиальность и требовательности. Да и от одного его холодного строгого взгляда шумная аудитория мгновенно замирала как кролики перед голодным удавом.
Вовка поежился и побрел домой. Сегодня им еще предстояла долгая прогулка по парку, и непоседливые двойняшки наверняка изведут старших братьев, так что придется запастись терпением, дабы сэкономить силы перед ночной сменой… Не забыть бы проследить, чтобы все надели удобную обувь.
*
Негневицын в крайнем раздражении отошел от окна, переложил с места на место стопку приготовленных для семинара пособий, зачем-то достал и вновь убрал очки и, наконец, уселся во вращающееся кресло, сложив руки, сцепленные в замок, на несуществующем животе.
В замешательство с изрядной долей ревности и некоторой обиды его привела занимательная картина прибытия Орловского и Солнышкова на новой (Негневицын готов был поклясться, что чувствует запах кожаного салона и лакового покрытия) Honda Civic восьмого поколения. Молодые люди, смеясь и болтая, выбрались из салона, и их тут же обступила шумная толпа университетских приятелей.
Негневицын не мог не отметить, что Макс и Владимир всегда держатся вместе. Но Виктор Петрович предпочитал не фантазировать о степени их близости.
Гораздо больше совместного появления Орловского и Солнышкова его обеспокоило то, что Владимира не было на семинаре в пятницу. Негневицын задавался вопросом, не намеренно ли Солнышков проигнорировал его предостережение, и пообещал самому себе разобраться с этим вопросом сегодня же.
На лекции обычно невозмутимый Негневицын бросал в сторону прогульщиков (не один Солнышков пропустил важное с точки зрения Виктора Петровича занятие) стрелы сарказма, не воздерживаясь от едких замечаний типа «Вот если бы вы были на прошлом семинаре…» и «Вы должны были запомнить эту формулу с минувшего семинара… Ах, вы ведь не сочли нужным присутствовать на нем!». Неудивительно, что полтора часа для студентов тащились со скоростью беременной черепахи, и аудитория мигом опустела, стоило Негневицыну произнести заветное «Все свободны!».
…Чертовы медовые глазищи, испуганно таращившиеся из-за чужих широких плеч… Чертовы пламенеющие на солнце лохмы… Чертова сияющая улыбка… Чертов Владимир Солнышков со всеми его прогулами… Сейчас Виктор Петрович очень сожалел о том, что в субботу не позволил Матсу развести его на секс…
– Виктор Петрович, можно?..
– Проходите, Владимир Васильевич.
– Я насчет пятницы…
– Слушаю вас.
– Могу я как-то отработать?
В голове Негневицына пронеслось с полдюжины вариантов Солнышковской «отработки». И во всех случаях оба они были обнажены.
Обругав себя старым озабоченным дураком, Виктор Петрович прохладно улыбнулся:
– Вы полагаете, что у меня есть время, чтобы принимать межсессионные задолженности? Обратитесь в деканат – возможно, вам посоветуют другого преподавателя по этой дисциплине.
– Мне бы хотелось у вас…
– Что бы вам хотелось? – иронично вскинул бровь Негневицын.
– Я бы хотел писать у вас курсовую. И, возможно, диплом, – выпалил Вовка, подавив желание зажмуриться. Ему было не по себе от этого разговора с Негневицыным, но он понимал, что должен разрулить ситуацию прежде, чем наживет врага в лице профессора.
Виктор Петрович неинтеллигентно присвистнул и уставился на Солнышкова с веселым восхищением.
– Да вы просто наглец, молодой человек! По-моему, вам русским языком было сказано, что ваше присутствие в стенах этого университета зависит от вашей посещаемости. Однако намек вы проигнорировали… К тому же по сложившейся традиции управленцы не защищаются на нашей кафедре.
– Правила нужны для того, чтобы их нарушать, – хмыкнул Вовка, поражаясь собственной дерзости. Но, чем больше сердился Негневицын, тем сильнее хотелось его задеть, расшевелить, раззадорить. И увидеть в строгих серых глазах огонь, который загорался лишь тогда, когда профессор с головой погружался в любимую экономическую тематику.
Вовка и сам не понимал, откуда взялось это непроизвольное, странное и совершенно неконтролируемое желание. Ведь Негневицын, судя по всему, отныне и вовеки веков внес его, Вовку Солнышкова, в личный черный список.
– Мне чрезвычайно импонирует ваше нахальство, Владимир Васильевич, но прошу вас избавиться от юношеского максимализма, если вы хотите продолжить обучение в стенах этого университета.
– То есть вы меня не отчисляете?
– К сожалению или к счастью, это не в моей компетенции. Тем не менее, советую не расслабляться… А теперь к главному… В порядке исключения я позволю вам написать реферат по мировой экономике на тему «Бреттон-Вудская система организации денежных отношений и торговых расчётов». Не менее двадцати машинописных страниц двенадцатым кеглем… Надеюсь, мы поняли друг друга?
– Да, Виктор Петрович.
– Что ж, не разочаровывайте меня, Владимир Васильевич. До встречи в среду.
Вовка вылетел из негневицынской аудитории, не чуя ног. Все его существо находилось в каком-то мистическом раздрае, хотя Вовка привык считать себя человеком скорее думающим, нежели чувствующим.
Негневицын… Виктор Петрович… ух… сам Негневицын сменил гнев на милость и позволил ему реабилитироваться. А уж он-то, Вовка, постарается не обмануть профессорских ожиданий.
Из восторженной эйфории Вовку вырвала вибрация телефона в заднем кармане потрепанных джинсов.
– Привет, Наташ… Что случилось?
– Вовка, выручай. Мне к маме в Зеленогорск на пару дней нужно съездить, а наши сучки все как одна отказались сменами меняться. Подменишь меня сегодня и завтра?
– С трех до девяти?
– Ага. Согласен?
– Конечно.
– Спасибо, друг. С меня полторы штуки, как обычно. И поцелуй в носик.
– Обойдусь без поцелуя, – фыркнул Вовка и отключился. Положительно, сегодня его удачный день: сначала Негневицын согласился скостить его долг, теперь соседка по лестничной площадке Наташа подкинула подработку. Наталья работала горничной в маленьком семейном отеле на Восстания. Далековато, конечно, но ради необходимого семье заработка Вовка был готов мириться с неудобствами.
Макса Вовка выловил в столовой. Орловский охмурял большеглазую первокурсницу и был не слишком доволен внезапным вмешательством друга. Но Вовке было горячо плевать на его поползновения в сторону неведомой Алины-Марины-Карины.
– Макс, прикроешь?
– Бля, да ты наглеешь не по дням, а по часам, Солнышков, – рассердился Макс, провожая Олю-Веру-Светочку тоскливым взглядом. – Что у тебя опять? Машку к стоматологу? Мишку к окулисту? К Денису на собрание?
– Не грузись, Орловский, – хмыкнул Вовка, не обижаясь на легкую издевку, прозвучавшую в голосе приятеля. – Вторую пару отсижу, потом слиняю, ок?
– Ладно. Но будь на связи.
– Г*вно вопрос.
Макс лишь закатил глаза в ответ на излишнюю веселость бывшего одноклассника.
*
– Ну и какого черта ты выдернул меня посреди рабочей недели в этот клоповник? – сердито спросил Негневицын, исподлобья глядя на улыбающегося Матса.
– Вполне приличный отель, – пожал плечами швед и потянул Виктора Петровича за галстук. – Соскучился… – выдохнул он в упрямо поджатые губы.