— А ты откуда в хорошем чае разбираешься? Нет, я помню, что «напитки на основе растений» основой рациона вашего прежде были. Но ведь тебе на момент той катастрофы сколько было? Лет пять? Вряд ли тебя успели обучить хороший чай готовить.
Его руки на мгновение замирают. Удивлен? Думал, я не узнаю?
— И откуда такие подробности моей биографии? Неужели авэнэ поделился?
— А что, не мог?
— Теоретически мог, а практически — нет, не верю. Скорей уж кто-то со стороны. Я прав?
— Ну да, девочка одна рассказала, — добавлять, что в представлении этой девочки он хромой, кривой и горбатый, я не стала. — А почему авэнэ не мог? В чем страшная тайна?
— В возрасте, разумеется, — его руки уже справились с моей одеждой и принялись за массаж. Это было чувствительно, но приятно. — Ты для него — девочка из Страны Людей, и всегда ей будешь, что бы с тобой не случилось. А Страна Людей — это целый мир, почти религия. Понимаешь, он сам все это создавал, придумывал, воплощал. Он сам в это все почти поверил. А 350 лет и «многие тысячелетия назад» это очень разные вещи. И пока он сможет обходить этот вопрос стороной — он будет его обходить. Да и не только этот, много их еще, «неудобных». Потому что ты — одна из тех, в головах которых он так старательно формировал свой придуманный мир. И пока остается хоть какая-то возможность его сохранить — он не станет его рушить.
— Но это же бред.
— А я когда-либо утверждал другое? Ваша страна вообще бред, от замысла до воплощения…
— Наша страна вполне нормальна, надо только убрать из нее вампиров. Вон, храмов Предвечного Светоча на всех перекрестках понаставить для особо жаждущих попоклоняться высшему разуму и высшей справедливости, и можно спокойно жить.
— Интересная мысль, — отозвался седовласый вампир, — я давным-давно ее думаю.
Смеюсь. А что еще остается.
— Лоу… Ой, больно так, тише!.. Так ты не ответил. Про чай.
— А что чай, малыш? Есть разные травки с разными свойствами. Есть те, что дарят приятный вкус, есть те, что лечат тело. А есть и такие, что помогают разуму вновь принять реальность этого мира после путешествия души. Или наоборот, подготовить тело и душу к предстоящему путешествию. Я все же коэр, малыш. Для меня эти знания — как основа профессии.
— Ты что, сам это пьешь? Все эти чаи?
— Ну не кровь же мне пить. Кровь закрывает разум, порабощает дух. Чтоб выйти за грань реальности и услышать богов, надо прилагать усилия, а не идти на поводу у жажды и чувственности.
Да? Вот кто б мне это говорил!
— Прости, конечно, Лоу, но ты просто зримое воплощение вампира, идущего исключительно на поводу у жажды и чувственности.
— Правда? — он усмехается. — Я стараюсь, — и утаскивает меня на мелководье, где, уложив на живот, начинает старательно разминать мне ноги. И жажда чувственности его при этом ни на миг не посещает. Или он ее слишком хорошо маскирует. Потому как руки его разминают мое затекшее тело с четкостью профессионального массажиста, не позволяя себе ни единого лишнего движения.
А потом мы сидим у костра и пьем чай. Заваренный из того, что он насобирал, пока я вытиралась и одевалась в тепле его машины. Сам он тоже оделся в сухое, вот только запасной пары обуви у него при себе не оказалось, поэтому остался босым. Смотреть на его голые пятки на холодных камнях было зябко, хоть я и уговаривала себя, что уж ему-то точно не холодно.
Чай был не просто невкусный, он был отвратительный. Но Лоу пил, и не морщился, и требовал того же от меня. Но чай застревал у меня в горле, оно словно сжималось, не в силах протолкнуть в себя эту гадость.
— Лоу, я не могу! Я не могу это пить, вот правда! И вообще, это же вампирский напиток, с чего ты взял, что он мне поможет? Может, для меня он, наоборот, яд?
— А с чего ты решила, что он вампирский? — невозмутимо интересуется. А мокрые волосы на плечах даже не седые, серые. Как и рубаха, что он одел взамен порванной, и на которой теперь расползаются от волос бесформенные мокрые пятна. Как и глаза, что смотрятся сейчас на его лице глубокими темными провалами. — Вампиры чай не пьют, им без надобности. А в мире эльвинов совсем другие травы росли. Так что напиток сугубо местный, я его у здешних шаманов в свое время выведал. Людям он не вредит, не бойся. Да и мне помогает.
— А тебе-то зачем?
— Да за тем же, в общем-то. Я ведь нынче тоже гулял… очень далеко от дома. Только благодаря этому тебя и нашел.
— А разве тебе не Анхен сказал?
— Анхен? Анхен сказал, — чуть тянет последнее слово, и в голосе звучит… вот разве что эхо его обычной насмешливости. — И мне, и всем, кто готов был слушать. Что аниары Каэродэ вытянули из тебя природные силы, использовав запрещенный ритуал и разомкнув твой энергетический контур. Что стабилизировать твое состояние и спасти тебя не удалось, и ты умерла у него на руках. Что он утопил твое тело в реке, ведь именно воде принадлежала от рождения твоя душа. Что он разрушил тот храм в порыве горя и гнева, в чем, несомненно, раскаивается, достаточно было бы передушить всех аниар, посмевших пойти против члена правящего дома, покуситься на жизнь и здоровье принадлежавшего лично ему человека и выразивших, таким образом, свою полную нелояльность правящему режиму.
— Э-это ты мне сейчас что пересказываешь? — как-то неправильно на меня его чаек действует, соображаю еще хуже, чем до появления вампира.
— Оправдательно-обвинительную речь, что ж еще, — пожимает плечами Лоу. — Его ведь судили, Лара, — поясняет, видя мое недоумение. — Разрушение храма вызвало грандиозный скандал, замять не удалось, был суд… Авэнэ, разумеется, оправдали, хоть он и выплатил огромные штрафы, в том числе рабами… Собственно, я поэтому и не поверил сразу, что ты мертва, ведь будь ты жива, тебя бы убили. Решил, что он тебя спрятал. Но он горевал… очень искренне, уж не знаю теперь, о чем. И это горе он ловко выдавал за скорбь по тебе. В итоге поверили все. Даже я.
— И… где он теперь? Вернулся в Страну Людей?
— Нет, не вернулся. Может, не захотел, а может и не предлагали. Он получил должность министра обороны и уехал на крайний восток, там у нас в последнее десятилетие бесконечные пограничные конфликты. Соседи усиленно развивают свою технику и испытывают ее на наших границах. Вот Владыка и потребовал решить уже этот вопрос кардинально.
— Тотальным уничтожением соседей?
— Вот и меня подозрения мучают, что с таким министром обороны обороняться нам скоро будет просто не от кого, — усмехается Лоурел. — Ты чай-то пей, я про него не забыл.
Пью. Пытаюсь. Хотя, на мой вкус, так кисель в детском саду и то был приятнее, хотя все детство я его и лизнуть не могла, от отвращения передергивало.
— Так как же тогда ты меня нашел? Пришел у местных шаманов тайну очередного напитка выпытывать? Так ближайшего Анхен убил.
Сероглазый красавец морщится.
— Вот что ему, больше убить некого было? Весь мир у ног, выбирай — не хочу. Их и так единицы остались, а уж тех, кто действительно обладает знаниями… Ладно, не важно. А нашел я тебя случайно, когда храм каэродинский восстанавливал. Почувствовал твое присутствие в пространстве одного из храмов.
— Но разве так можно? Тот храм воды, а этот огня. И — почему ты его восстанавливал? Вернее — почему именно ты? Разве твоя стихия — вода?
— Моя стихия — воздух, солнышко. Он проникает всюду и везде, а без него — никто и никак.
Я ведь коэр, малыш. Для меня все храмы открыты, ведь все они принадлежат одному миру. А мир — един, при всем своем многообразии. Знают об этом многие, но чувствуют — только коэры. И потому только в их силах возвращать земле утраченную гармонию, а не только черпать в храмах силу, как делают это аниары, или райары, или кто угодно еще.
— А райары?..
— А райары предпочитают храмы огня. Но неважно, какой стихии посвящен храм, все они образуют единую сеть, и, войдя в любой, я могу почувствовать их все, — он делает долгий глоток, не сводя с меня задумчивого взгляда. — И всех, кто внутри. Любого храма, — он допивает свой чай и тянется, чтобы налить еще. — А ты ощущаешься очень странно. Ты совсем не райара. И едва ли шаманка. Но храм принял тебя как свою.
— Шаманка?
— Тебя удивляет? Ты все-таки человек. А из людей храм впустит только шамана.
— Так шаманы — они что, тоже маги?
— Нет, малыш, не совсем. Но они тоже способны чувствовать силу, и потому, как и мы, знают и используют природные храмы. Только используют их чуть иначе. Эльвины храмы различают по стихиям. Ведь эльвийский маг может тянуть из мира только силу какой-то одной стихии. Тянуть из мира, накапливать в себе, а затем вновь выплескивать в мир, концентрированно, резко, фрагмент мира тем самым меняя, перестраивая. Человеческие шаманы по стихиям храмы не различают. Да и не способны они эту силу стихии брать. Для них мир, как и для коэров, един и неделим, любой храм для них — это просто вход. На другие уровни реальности. Как они говорят, в мир духов. Вот в этот мир духов ты и вошла. И даже духа встретила.
— Даже двух. И один оказался вредным, и меня оттуда вытащил. А я почти поняла, что рассказывал мне тот шаман.
— Лара, он бы немного еще порассказывал, и ты бы навсегда осталась там! Да, храм сохраняет тело на время путешествия души. Да, опытный шаман способен годы провести в странствиях и вернуться. Но для этого нужна подготовка. Опыт, знания, сила. У тебя ничего этого нет. Удивительно уже то, что ты смогла войти в транс, прежде я у тебя подобных способностей не чувствовал. Но пойми ты, Лара! Оставить тебя там дальше — это все равно, что своими руками убить.
— Так может, я этого и хотела — умереть! А твой разлюбезный Анхен за этим меня сюда и отправил! Что ты вмешиваешься? Зачем? Мне, может, кроме тех видений и не осталось уже ничего!
— Тебя осталась жизнь, а ты трусливо пытаешься от нее сбежать, вместо того, чтоб решать возникающие проблемы!
— Не кричи уже на меня! Мне и так плохо. И знобит, и тошнит, и от чая твоего только хуже.
— Ну прости, я тоже не в лучшей форме. И сама не кричи, — он перемещается мне за спину, обнимает, прижимает к себе. — Так теплее?
Киваю.
— А после твоей «прогулки» в храме хорошо тебе быть не может. Организм оживает, вспоминает о своих проблемах. Чай их еще притупляет, но полностью их не снять. Болеть теперь будешь долго.
— Я только и делаю, что болею.
— Ты только и делаешь, что подвергаешь свой организм бесконечным стрессам. Не удивительно, что он не справляется.
— Это не я.
— Не ты, конечно, жизнь такая. Пей чай, не отлынивай.
Пью. Глоток за глотком проталкиваю в себя отвратительную жижу. Если уж вампир может это пить и не морщиться, то и я смогу, уж на это силы еще остались.
— А ты нашел меня, будучи в том храме в Каэродэ, и прилетел сюда? Или переместился как-то между храмами? — решаю сменить тему, прежде чем он вновь начнет рассказывать мне, как я во всем не права.
— Нет, на машине прилетел. Через храм переместиться можно, но лишь сознанием. То есть в мире духов бы ты меня увидела, а вот в мире живых — уже нет. Так бы я тебя из транса не вывел.
Ну да, конечно, могла бы и догадаться. Не про транс, конечно, откуда? Но машина-то его вот стоит, я в ней переодевалась только что. Едва ли б он ее в ту водяную пещеру заволок.
— А храм — ты его зачем восстанавливал? Тебе приказали? Или ты сам?
— Приказать мне не могут, Ларис. У нас, знаешь ли, религия — дело очень частное. Но меня попросили.
— Владыка?
— Нет, конечно. Тут они с Анхеном похожи, им обоим глубочайше плевать. Аниары.
— Но они же тебя ненавидят! От твоего имени даже Дэлиата шипела и перекашивалась.
— Вот Дэлиата и позвала. Она не зря была Верховной аниарой. Она понимает, что недопустимо рушить храмы. Это поры земли, земля через них дышит. Разрушая их, мы корежим землю, причиняем ей боль. Мы искажаем энергетическое поле окружающей местности, что в будущем обернется болезнями всего живого. И только Древние му… мудрецы, фактически, способны загубить один мир, ничему не научиться, и продолжить тем же манером губить следующий!
— Мне показалось, или ты ругаешь сейчас своего прекрасного Нэри?
— Показалось. Я его хвалю, разумеется. Потому как мне делать больше нечего, кроме как ходить и восстанавливать все, что он умудрился в очередной раз сломать!
— А зачем тебе восстанавливать?
Он вздохнул, чуть сжал мои плечи, поцеловал в висок.
— Потому, что я здесь живу, Ларис. Да, я не здесь родился, я не местный. Но сейчас я живу здесь, и это моя земля. И мне больно, когда она страдает. И я не хочу, чтоб она умирала. И точно так же больно Дэлиате, и многим другим. И потому они позвали — а я пришел.
Киваю. Я ведь его не только о храме спрашивала, но он предпочел сделать вид, как будто не понял. Ну что ж, пусть. Можно поговорить и о храме.
— А его сложно было восстанавливать?
— Скорее — энергозатратно. Я вижу, что именно надо сделать. И как это сделать. Это не ребус. Просто для того, чтоб воздействовать на структуры тонкого мира, слиться с ними, чтоб они не воспринимали воздействие, как чужеродное, необходимо изменить собственную природу.
— То есть?
— Перестать быть вампиром. Перестать пить кровь, Ларис. Очиститься от чужеродной крови в организме. Иначе за пределы собственного «я» не выйти. И слиться с мирозданием не получится. Душа не взлетит.
Да, что-то такое мне уже говорили. Что кровь глушит их магию. Но… я так поняла, что они выбрали кровь, вернее — просто не смогли от нее отказаться, потому что без нее им не выжить. А магию всегда можно заменить технологиями.
— Перестать пить кровь? Разве это возможно?
— Увы, невозможно. Ты ведь не сможешь совсем не есть? Так и я не смогу. Но какое-то время продержаться в силах.
— Какое-то — это сколько?
— По-разному, смотря для чего. Ради храма пришлось голодать две недели, есть вещи попроще — там достаточно нескольких дней.
— Так ты поэтому — час сейчас пьешь? Ты голодный?.. — как-то даже отодвинуться захотелось. — А я тебе точно не в качестве пищи понадобилась?
Смеется.
— Я сейчас не то, что не хочу, Ларис, я даже и не могу. Мне сутки надо, чтобы в себя прийти. И для начала чего-нибудь значительно попроще, чем полноценная человечка.
Неполноценная. Из тех, что изуродованы с рождения, чтоб больше соответствовать вампирским нуждам. Молчу, разумеется. Анхена вспоминаю. Сколько он дней не ел тогда, три? И во что это вылилось?
— И что, любой может научиться вот так долго обходиться без крови?
— Не любой. Да и вредно это. Для здоровья. Кровь людей защищает нас от солнца, и если не пить ее регулярно, риск заболевания возрастает.
— А как же ты?
— Я коэр. Меня с раннего детства учили, готовили. Я всю жизнь тренируюсь обходиться без крови, у меня есть для этого силы, возможности. Есть цель, наконец. И поэтому то, что могу я, невозможно для любого другого.
Вспомнилась Сэнта. Как она долго-долго давилась чаем, а потом побежала запивать его свежей кровью… Вспомнилась… рубашка вдруг его вспомнилась. Белая, с кружавчиками. Которые оказались дорогущими вставками, преображающими как-то там солнечные лучи. Защита. Он вынужден отказываться от крови, и потому использует какие-то иные способы защиты. Даже те, в которые никто не верит, даже он сам, иначе бы он так легко мне ту рубашку не отдал. И он не сидит на солнце без одежды. Одевается сразу, едва из воды выходит. И сегодня — предпочел полететь мокрым, лишь бы не голым, и ведь точно не оттого, что наготы своей стесняется… А ведь скажи я ему об этом — посмеется и от всего откажется.
— Так вот ты почему сегодня такой.
— Какой? — он встает, выливает остатки чая из котелка на огонь, и огонь шипит, выпускает в ответ столб едкого дыма, но потухать и не думает.
— Серый и колючий.
— Как еж? — он зачерпывает полный котелок воды и заливает костер до основания, не оставляя огню ни малейшего шанса.
— Не, как усталый голодный коэр, которого отвлекли от важных дел по спасению мира. А еще тусклый. Нет, правда. Я все смотрю — что-то в тебе не так. Внешне вроде ты, а по ощущениям… нет этой сияющей мягкости, что обычно тебе присуща. Ну, словно глаза не так светятся, и улыбка совсем не такая. И даже воздух вокруг тебя иначе вибрирует.