Я ничего не собиралась. Но я стараюсь держать свое слово. По большей части.
– Ну что ж, хорошо…
– Так идем!
Дом был новым, просторным и совершенно пустым. Мы прошли по гулким прохладным холлам, по комнатам с высокими потолками. Кароль толкнул двустворчатую дверь, и я застыла на пороге, залитом вечерним светом. Огромный эркер, далеко выступающий над морем, был забран таким прозрачным стеклом, что, казалось, никакой преграды не существовало – один густой синеющий воздух. Я зачарованно пошла к нему по желтому ясеневому паркету. Оперлась пальцами о тонкую свинцовую раму, с жадностью оглядывая открывшуюся моему взору картину. Вся та же очаровавшая Кароля Синяя бухта, лишь со сместившимся ракурсом: сейчас мы находились в одном из домов, то ли выдолбленных, то ли прилепившихся к скале на противоположном берегу бухты. Я сощурилась, пытаясь отыскать на горе, увенчанной королевским дворцом, «место отдохновения» Человека С Птицей.
– Здесь южная сторона, солнце светит весь день, – сказал у меня за спиной Кароль.
Прекрасное место для мастерской! Я бы не могла желать лучшего, но…
– В чей дом мы вломились, Кароль?
– Можешь не беспокоиться, сюда не ворвется его разгневанный владелец или полиция!
Он подтвердил свои слова такой милой улыбкой, что впору было подбирать юбки и бежать, пока этого действительно не случилось. Джок расчирикался.
– Гляди-ка, ему здесь тоже нравится!
Кароль опустил клетку на пол и встал рядом со мной. Вскинул руки, упираясь пальцами в раму. Я поглядела на его профиль, четко обрисованный огнем заката, и во рту у меня пересохло.
– Так и стой!
Он не задал ни единого вопроса, не шевельнулся, лишь скосил на меня взгляд. Я выдернула из папки лист бумаги, кое-как пристраиваясь с ним на полу. Я еще не пробовала делать наброски Кароля в цвете, но сейчас взялась за пастель.
– Эти цвета очень идут тебе!
– Это как?
– Цвета заката. Багрянец, киноварь и золото, густая синева вечера… Ты – сын сумерек, Кароль.
Он чуть повернул голову, чтобы лучше видеть художницу.
Эмма сидела на полу в ворохе юбок, уложив планшет на колени (не подумал он о мебели, да), и, коротко вскидывая и опуская глаза, рисовала его резкими торопливыми движениями. Почти не глядя хватала плывущие в волнах юбки разноцветные рыбки-мелки, штриховала, отбрасывала, хватала… Взгляд – как у прицеливающегося стрелка, нижняя губа закушена, на щеках румянец…
Он хотел сказать, чтобы она не спешила: он здесь и никуда не торопится, да что там – гнать будет, не уйдет, – но то, как Эмма его назвала… «Сын сумерек». Легко, вскользь, бездумно… Потрясающе.
Видимо, она заметила, как он напрягся, потому что бросила:
– Кстати, можешь разговаривать. Мне это не мешает.
А ему поможет. Потому что своими словами она поразила его не только в сердце, но и несколько ниже, всколыхнув неожиданную волну желания. Он слегка переменил позу, прислонился пылающим лбом к холодному стеклу. Спросил, вглядываясь в наливающийся синевой вечер:
– Как ты начала рисовать, Эмма?
– О, очень традиционно! Ты же знаешь, девушек из хороших семей учат всему понемногу: рисованию, пению, музицированию, вышиванию…
– И в Вольфсбурге?
Уязвленная, она вскинула глаза и тут же опустила на рисунок. Ее и впрямь не собьешь! И если даже он сейчас опустится перед ней на колени и поцелует, она просто отодвинет его с суровым: «Кароль, вернись на свое место, ты мне мешаешь!»
– И в Вольфсбурге. Как ни странно, и в нашу… Волчью страну доходит прогресс и просвещение. Моя мать очень хорошо рисовала. Это я теперь понимаю, а в детстве была просто в восторге от всех этих виньеток, рамочек, цветочков… Ну знаешь, их рисуют в женских альбомах со всяческими изречениями, посвящениями и стихами, переписанными каллиграфическим почерком…
Он не знал, но послушно кивнул. Пусть рассказывает. Так непривычно слышать, как Эмма говорит свободно, не задумываясь, не таясь…
– Учитель рисования сказал, что, будь я юношей, он бы посоветовал отдать меня более сильному мастеру, а еще лучше – в художественную школу во Фьянту.
– И тебя отправили во Фьянту?
Эмма негромко рассмеялась. В нем все дрогнуло от этого грудного смеха.
– О, не сразу! Далеко не сразу. Ты же знаешь, что говорят о жителях Нордлэнда? Корабли, вино и хорошая драка – вот что в жизни главное! А женщина нужна лишь для того, чтобы обслуживать мужчину, согревать его постель и рожать ему сыновей. Так вот, что касается моего отца, это совершенная правда.
– Да с этим согласятся все мужчины на свете!
– Ничего подобного! – воскликнула Эмма. – Пьетро не был таким! Да и ты… Иначе почему ты здесь?
– Тебе и в самом деле хочется это знать?
Эмма продолжила, не заметив или проигнорировав его намек:
– Так что поначалу он попросту отмахивался. Моя мать – хрупкая, нежная и чувствительная женщина. Но тут она оказалась как кремень. Может, сожалела о том, что не сбылось в ее собственной судьбе? Капля долбит и камень – через несколько лет отец согласился. Как раз тогда моя старшая сестра удачно вышла замуж, мне же подходящего жениха еще не нашлось, и отец был настроен благодушно…
– И сколько вас всего в семье?
– Трое. Три дочери. Какая трагедия для настоящего нордлэндца, правда? Я средняя. Ну ты знаешь, на старшего ребенка всегда возлагается множество надежд, младший – услада старости… и еще про них сочиняют волшебные сказки. – Эмма улыбнулась, глядя на рисунок. – А средний всегда ни то ни се. Но я была просто счастлива быть ни тем ни сем… Потому что из-за этого попала во Фьянту. Темно.
– Что?
– Уже темно, – повторила Эмма, разглядывая свою работу. – Хватит на сегодня.
Пересыпала мелки, или как бишь они называются, с подола в коробку и протянула ему рисунок. Он развернул лист к окну – солнце и впрямь сегодня опустилось стремительно, как будто целая пара часов выпала у него из сознания…
Я по-прежнему сидела на полу, глядя на Кароля снизу. А он рассматривал себя. Слишком долго, на мой взгляд. Поэтому я решила дать необходимые объяснения:
– Это пока лишь набросок, только в цвете. Еще необходимо подобрать освещение, композицию…
– Ты нарисуешь меня в профиль? Как… м-м-м… монету?
– Не уверена. Скорее всего, нет.
– Тогда зачем ты это рисовала?
Я всплеснула руками – какой же непонятливый! – и собралась вновь повторить про эскизы и композицию…
Но Кароль глянул на меня поверх рисунка, и я сказала правду:
– Захотелось.
Как я могла упустить такое?! Кароль словно летел в прозрачном эркере, пронизанном золотом солнца: резкий профиль, склоненная голова, напряженные сильные руки… Большая хищная птица, парящая над морем. Над городом.
Сильная.
Опасная.
Красивая.
Я уперлась руками в пол и с трудом поднялась – ноги занемели. Кароль запоздало поддержал под локоть, по очереди поглядывая то на меня, то на рисунок.
– Что ты на меня-то смотришь? Иди лучше в зеркало взгляни.
– Это я и не я, – сказал Кароль задумчиво. – Не то чтобы я часто разглядывал себя сбоку, конечно…
– Но я так вижу!
– Я понял, – согласился он смиренно. – Кто я такой, чтобы спорить со взглядом художника?
Я зорко посмотрела на него: издевается? Кароль был задумчив. Солнце уже полностью опустилось, и в комнате становилось все темнее. Я спохватилась:
– Ох, как поздно! Дама Грильда будет недовольна!
– Она взяла над тобой патронаж? – осведомился Кароль, следуя за мной. – Следит, чтобы ты возвращалась вовремя и не грешила? А если не придешь ночевать, тебя попросту выселят?
– С чего это я не приду ночевать? – удивилась я.
– Ну… – содержательно отозвался Кароль.
– Думаю, ей попросту скучно, да и боязно оставаться дома одной. Тем более теперь, когда твой друг полицмейстер напугал ее сбежавшим преступником!
Массивный ключ легко повернулся в замке – то ли его недавно смазывали, то ли часто пользовались. Кароль протянул ключ мне.
– Можешь приходить сюда когда хочешь, а не только когда мы условимся.
Я с сомнением приняла ключ – с ним я напоминала себе кастеляна какого-то замка. Очень тяжелый, украшенный ковкой под стать двери: в Ристе любая металлическая дверь, ворота или калитка – настоящее произведение искусства. Повторов в кованом узоре не бывает, над каждым поработал искусный художник, а воплотил не менее искусный кузнец.
– Чей это все-таки дом, Кароль?
– Мой.
– О, – сказала я, не зная, как реагировать. Такой большой и новый дом в столице, в респектабельном районе… А ведь я даже не задумывалась, где живет Кароль; он представлялся мне неким перекати-полем.
– Твоя комната слишком темная и тесная. Так что пользуйся этим домом как мастерской.
– Спасибо, но…
– Должен же я как-то отблагодарить тебя за помощь в ту ночь! – перебил меня Кароль. – А ты прекрасно держалась, видимо, жизнь в Волчьей стране регулярно подкидывает тебе окровавленных мужчин, а?
Я не отозвалась на его шутливый тон, произнесла ровно:
– Я ухаживала за Пьетро до самой его смерти.
– Вот как.
И Кароль замолчал. Мы шли по темнеющим улицам. В этом квартале они были прямыми, широкими – без труда могли разъехаться два экипажа – и хорошо освещенными. Надо будет заглянуть сюда во время вечернего дождя, когда размытое золото фонарей отражается в зеркале мокрых булыжников…
Считается, что солнечная, яркая Фьянта – неиссякаемый источник вдохновения для художников и поэтов. Но именно здесь, в каменном, полном ветров и дождей Ристе, я раз за разом нахожу себе объекты и пейзажи, которые непременно хочется перенести на холст или бумагу…
И один из таких объектов сейчас как раз идет рядом.
«Объект» словно услышал мои мысли, взглянул, улыбнулся быстро.
– Встречаемся завтра в доме в это же время? У меня много дел, так что на площади не появлюсь несколько дней.
Будешь скрываться от своих убийц? Не повторив этот вопрос вслух, я взглянула на острый профиль Кароля.
Или охотиться на них?
* * *
Так вот откуда взялась ее удивительная выдержка – Эмма ведь и глазом не моргнула, увидев лезущего в окно окровавленного мужика! Да и перевязку делала вполне уверенно. Он-то решил, что подобные навыки входят в обязательное воспитание волчьих девиц!
А Эмма просто ухаживала за умирающим мужем… Он поморщился, представив, каково ей пришлось. Но если она упомянула об этом, то готова говорить и дальше. И больше.
Не то чтобы он был уж совсем бескорыстен, предложив ей целый дом под мастерскую. Хотя поначалу, после предупреждения Эрика, собирался лишь подыскать для художницы безопасное убежище. И чего зря время терять – пусть заодно займется наконец его портретом.
Да и…
Конечно, скорбь по любимому супругу, с которым Эмма провела так мало времени, понятна и достойна всяческого уважения. Но он, всегда движущийся вперед без бесконечных оглядок на прошлое, каким бы оно ни было – добрым или полным кошмаров, – искренне считал, что потеря одного мужчины может быть излечена только другим мужчиной. Живым, горячим и сильным.
Таким, как он сам.
Глава 12. В которой Эмма видит розы
Я села на постели, задыхаясь от тлетворно-сладкого аромата: так пахнут застоявшиеся в вазе цветы. Так пахнет гниющая человеческая плоть.
Запах близкой смерти и разложения…
Давно он не будил меня.
Стянув с себя прилипшую рубашку, я вытерла ею мокрое лицо (надеюсь, я не плакала во сне, нет-нет!), влажную ложбинку между грудей и спину. Отбросив в сторону, распахнула ставни и глубоко вдохнула ночной воздух. Ветер тоже был влажным и нес с собой запахи не только города и моря, но и бодрящую свежесть зеленой листвы. И сладость ночных цветов с Королевских садов.
Так вот почему я проснулась…
Проклятые розы.
Конечно, я уже бывала в Ботаническом саду, основанном предыдущим королем Риста, но на то, чтобы обойти его весь, требовался не один день. Которых у меня все никак не находилось.
Сегодня сюда меня увлек Кароль – уверял, что для его оздоровления моцион необходим чрезвычайно. Как я подозревала, Человеку С Птицей попросту нечем было заняться: наступил первый день месяца, новолуние, священный выходной, когда все должны сидеть по своим домам, наслаждаясь семейным уютом, даже и не помышляя ни о заработке, ни о развлечениях. Из двух зол – дама Грильда или Кароль – я выбрала наименьшее. Не в смысле размера, конечно.
Я даже решила не брать с собой этюдник и сейчас об этом очень сожалела: потрясающие краски, смелые сочетания несовместимого, редчайшие сорта цветов, кустарников и деревьев… Игра солнца, теней и полутеней, тонов, полутонов – все продуманно и феерично одновременно. Когда я поделилась своим впечатлением с Каролем, тот отозвался кратко:
– Аггелус был более успешным садовником, чем правителем.
Мы брели по практически пустым аллеям – лишь изредка вдалеке мелькали силуэты прогуливающихся людей.
– И, думаю, садовником он был бы куда счастливее, – добавил Кароль погодя.
– А Силвер?
Кароль вновь помолчал.
– Уж лучше Силвер, чем этот слизняк Финеар!
Некоторое время назад я изучала родословную королей Риста, поэтому поняла, что речь идет о кузене Аггелуса и Силвера.
– Такой же бесхребетный?
– Такой же скользкий и пожирающий всё и всех на своем пути, – хмуро отозвался Кароль.
Я присела возле гигантских колокольчиков, наслаждаясь тончайшими переливами оттенков кобальта и ультрамарина. Кароль, стоявший надо мной, посоветовал серьезно:
– Может, попробуешь в него еще и позвонить, а?
Я бережно отпустила цветок с ладони, отозвалась в тон:
– А может, ночью все так и происходит? Колокольчики звенят, танцуют эльфы и феи, а гусеницы на глазах превращаются в прекрасных бабочек?
– Может быть, может быть, – пробормотал Кароль. – Никогда не бывал здесь после захода солнца… Раз мы уж начали перебирать правителей, а что доброго ты можешь сказать о собственном князе?
– О Рагнаре?
– Насколько я знаю, в Волчьем княжестве другого князя нет и пока не предвидится.
– В Северном, – машинально поправила я, Кароль отмахнулся.
– Да назови княжество хоть домиком тетушки Малуши! Думаете, оттого что вы переименуете собственную страну, все забудут, что в ней живут Морские Волки?
Уязвленная, я возразила:
– А может, мы и не хотим, чтобы вы об этом забывали! Чем более зубаста страна, тем больше с ней считаются! А уж когда мы обеспечим себе безопасность, хотя бы со стороны соседей, можно будет думать не только о том, как выжить. Можно будет задуматься и о садах – таких, как этот, – об академиях и школах художеств!
Я увидела вскинутые брови Человека С Птицей и поняла, что говорю слишком запальчиво. И слово в слово повторяю речи Рагнара.
– Но, – указал Кароль, – с нашей стороны безопасность обеспечить уже не удастся – ваша сбежавшая княжна об этом позаботилась.
Я поморщилась – он был прав.
– Но ведь и Силвер тоже потерял надежного союзника с севера!
– Ну-ка, ну-ка, расскажи еще что-нибудь о том, в чем нуждается Рист!
Меня подхлестнула издевка в его голосе…
Я охрипла от долгого спора. Кароль сидел на корточках, рисуя прутиком на песке дорожки карту побережья (довольно точную) и границу между Нордлэндом и Ристом. Не соглашаясь, я стирала носком туфли извилистые линии, отбирала прутик и рисовала свое…
Поставив камешек на место предполагаемой новой пограничной крепости, я поймала взгляд Кароля. Он сидел на корточках, свесив между колен руки, и смотрел на меня с улыбкой и незнакомым блеском в глазах. И я сообразила, что вместо того, чтобы наслаждаться видами парка, мы битый час потратили на то, чем занимаются подданные всех государств мира, – рассуждения, что бы мы сделали на месте собственных правителей…
То есть на бесконечное и бессмысленное переливание из пустого в порожнее.