И хотя дни казались одинаково серыми и безликими, все же наступили выходные, Григорий двинул с работы домой, намереваясь закрыть глаза и хоть так забыть о кошмарной неделе. Но сон не шел, да и кот куда-то спрятался, чувствуя настроение хозяина, хотя до этого предпочитал спать в ногах или разваливаться посередине кровати. Синицын прикрыл глаза, внутри него расползалась пустота, накладывала запрет на любые эмоции, затопляла и пожирала изнутри, с каждой минутой отхватывая все новый кусок. И лишь сердце еще хранило образ Мида, а потому билось.
Григорий положил на лицо подушку и закричал так сильно, как только мог, стараясь выплеснуть из себя боль, но ничего не помогало. Не зная куда деться, он взял ключи от мотоцикла и ушел гонять по дорогам за городом, пока не надоело. Пыльный и уставший, ничего уже не желающий, он стоял перед дверью Наташи, вдавливая кнопку замка.
Ему открыла рыжеволосая девушка в легком полупрозрачном халатике, выдав высокоинтеллектуальное «э-э-э», пошла звать Наташу.
— Нат, а это кто? – как-то ревниво спросила красавица.
Подруга окинула взглядом Синицына.
— Один унылый педик. Лис, побудь в гостиной, кажется, у нас с ним будет долгий разговор, — Наташа затянула в квартиру Григория и подтолкнула того в сторону кухни.
— Тогда я лучше поеду домой. Удачи вам разобраться со всем, — рыженькая улыбнулась и скрылась в спальне.
— Прости, я не вовремя. Испортил тебе свидание, — Синицын распластался на стуле и уставился в стол, идея с визитом оказалась неудачной.
— Ты всегда вовремя, Тиш. А теперь, — Наташа разлила коньяк по рюмкам и достала шоколадку, — пей.
— Не хочу.
— Я сказала, пей, и обе. Это сыворотка правды, она повышает давления и способствует процессу говорения. Так что быстро выпил и начал каяться. Что ты натворил?
Синицын недовольно скривился и принял «лекарство», закусив предложенным кусочком шоколадки. Жевал он долго, пока не стало совсем тяжко выносить суровый Наташин взгляд. Девушка старательно прожигала в друге дырки.
И Григорий начал каяться. Рассказал о Марине, о том, как заявился к Миду вечером и окончательно разругался с ним на следующее утро, когда Наташа впервые столкнулась с парнем. Говорил он о том, что понял свою ошибку, но за Таню все равно переживает, но ему плевать на работу и эту избалованную Марину. Он почти вот готов ее послать, но не совсем уверен и так далее.
Наташа слушала терпеливо, нервно скрестив пальцы рук, пока Синицын сам, закончив, не потянулся к бутылке коньяка. Но подруга отобрала ее, вручив оставшуюся половину плитки шоколада.
— Знаешь, она просто дочка богатых родителей, возможно, не умеет иначе добиваться чего-то желанного и для нее естественно использовать связи и положение своей семьи, — рассуждала Наташа. – Не подумай, я ее не защищаю. Тут дело в другом, — подруга резко нагнулась над столом и отвесила ощутимый подзатыльник Синицыну. – Ты чего учудил, балбесина?! Тебе же двадцать шесть лет! Ты взрослый мужик и та история десятилетний давности не повторится. Думал он о сестре, понимаешь ли, — причитала Наташа. – Включи мозги. Можно подумать ты Таньку не знаешь, свои – это свои. Ты ее семья, уж не знаю жениха, но мозг она в случае чего ему вправит. И без вариантов.
Синицын и сам понимал, что допустил ошибку. Действительно, он больше не маленький беззащитный мальчик, жалкий и растоптанный, оказавшийся под тяжестью осознания своих предпочтений, которые идут в разрез со всем, чему его учили. Когда возникло чувство противостояния себя большому и страшному миру. И, тем не менее, вместе с болью пришла и легкость от понимания неясной тревоги, того, чего в свое время не хватало.
Григорий родился в небольшом городе, рос жизнерадостным и общительным ребенком, легко сходился с людьми, нравился взрослым. В меру шумного и активного, его всегда окружали друзья, с ними же он охотно обсуждал девчонок и, когда знакомые стали все чаще ходить на свидания и обзавелись подружками, Синицын последовал их примеру.
Одна девушка сменяла другую, Григорий приобрел популярность у прекрасной половины, но восторга по этому поводу не испытывал, и все меньше понимал, чему радуются друзья и постоянно болтают о своих подружках. Синицына же не смогла зацепить не одна девушка, но среди них он прослыл внимательным и ласковым любовником, с которым можно приятно провести время. Григорий же все чаще задавался вопросом что с ним не так, пока однажды не оказался на квартире Дэна, своего одноклассника. Друг закатил вечеринку по случаю возвращения своего брата из армии. Конечно, Евгений оказался в центре внимания. Он флиртовал с девчонками, рассказывал о службе, выпивал со своими давними друзьями, травил анекдоты и делился армейскими байками, не забывал и о новых знакомых, став душой компании.
Григорий наблюдал за ним на расстоянии, бросал короткие взгляды, находя этого молодого парня привлекательным, даже красивым, многим лучше, чем любая подружка, с которой встречался Синицын. Хотя, сравнивать парня с девушкой казалось странным, но как-то само пришло в голову.
Евгений выглядел сильным, мужественным, под футболкой перекатывались натренированные мышцы. Когда их взгляды встретились, Синицын стушевался и, что-то пробурчав, смылся на балкон, проветрить голову.
Успокоившись, Григорий решил вернуться обратно, но рядом материализовался Евгений. Чиркнув зажигалкой, он прикурил сигарету. Синицын остался, уже не зная, будет ли лучше уйти или правильней дождаться, когда тот докурит, и просто разглядывал прохожих внизу, да вечернее небо. Тихий смешок над самым ухом напугал до чертиков, мигом выбив из головы все мысли, и так слишком ленивые в нетрезвой голове. Что за чем последовало, Синицын помнил смутно, вроде бы, сначала Евгений уткнулся лбом ему в плечо, собственнически приобнял за талию, а потом Гриша оказался зажатым в углу, между цветочным горшком и шкафом с вареньем. Женя целовался жестко, но умело, сминая своим напором любые попытки Гриши перехватить инициативу, хотя тот ошалел настолько, что мог только вяло отвечать. Где-то в комнате послышался звон разбившегося бокала, Синицын дернулся и в ужасе оттолкнул от себя ухмыляющегося Евгения. Молодой человек уже успел расстегнуть рубашку и ремень джинсов на парне и плотоядно смотрел, как тот дрожащими руками поправляет одежду. Сделать вид, что все в порядке, Синицын не мог, в его голове творился кавардак, сердце бешено стучало, и парень с ужасом понимал, как сильно хочет вернуться в жаркие грубые объятия, продолжить целоваться.
По возвращении в комнату Гриша нарочито жизнерадостно опрокинул в себя рюмку водки за брата друга и, попрощавшись, буквально понесся к себе, пробежав все шесть кварталов, и дома рухнул на свою кровать.
С Женей Синицын больше не пересекался, с девчонками встречаться не смог, осознав, чего ему не хватало. Судьба опять столкнула парня с Евгением вновь на чужой квартире — на этот раз праздновали день рождения.
Молодой мужчина с самого начала нацелился на Синицына, уделяя ему внимание и подливая в бокал. Гриша прекрасно понимал к чему все идет, и даже ждал этого, послушно опрокидывая в себя очередную порцию горячительного для смелости. И также безвольно позволил затолкать себя в чью-то спальню и опрокинуть на кровать.
Евгений самодовольно хмыкнул и прошептал: «Я никогда не ошибаюсь», а затем полностью подмял парня под себя. Синицын и не представлял как вести себя со взрослым мужчиной, старался неумело отвечать, поглаживал грудь и руки Евгения. Но Гришу просто перевернули на живот.
Секс вышел сухим, без какой либо прелюдии. Евгений быстро раздел Синицына и, не тратя много времени на подготовку, ограничился смазыванием себя и парня. Григорий пожалел о своем эксперименте уже в первые минуты. Женя брал жадно и властно, не обращая никакого внимания на глухие стоны боли и попытки Гриши хоть как-то от нее уйти. Получив разрядку, Евгений прикрылся одеялом и раскинулся на кровати, намереваясь вздремнуть. Синицыну потребовалось время прийти в себя. Борясь с накатывающей волной омерзения и страха, он не знал, как после случившегося сможет смотреть на себя в зеркало, казалось, теперь весь мир знает, насколько Гриша жалок.
Подобрав одежду и игнорируя жжение в заднем проходе, Синицын оделся и кое-как доковылял до дома. Оказавшись в собственной постели и завернувшись с головой в одеяло, Григорий, наконец, дал волю слезам, благо родители уехали на дачу, а сестра к тому времени уже жила со своим парнем.
Через неделю после случившегося Женя заехал за Синицыным в школу на своем мотоцикле, навсегда привив парню любовь к железному «коню» и скорости. Спустя час катания по городу, они вновь оказались в одной постели на съемной квартире Евгения. В этот раз мужчина оказался более внимательным к своему любовнику, а Гриша решил, что все у всех начинается по-разному, вот у него вышло так. И завертелось.
С Женей было по-всякому. То он начинал нежничать, то тащил чуть ли не в ближайший подъезд. Они ходили в кафе и в кино, вместе гуляли, такие встречи Гриша считал свиданиями и был абсолютно счастлив. Иногда Евгений помогал Грише с уроками, порой юноша оставался у него на квартире неделями. Но, конечно, он не был у мужчины единственным. Синицына же утешал себя тем, что измены вообще явление частое, да и в верности они друг другу не клялись. К тому же из всей вереницы партнеров Женьки Григорий единственным не был на один раз.
В какой-то момент Синицын понял – он влюбился. Впервые в жизни. Женю в свою очередь с каждым новым днем все больше отягощала его «игрушка», юноша ему надоедал, и однажды все закончилось. Более того, Евгений уезжал из города, и Гриша теперь мог быть свободен и заниматься всем, чем пожелает.
Синицын понимал — к этому и шли все их отношения и, тем не менее, было больно. Он чувствовал себя преданным и оплеванным, разуверился в возможности счастья, как и в том, что заслуживает его. Замкнувшись, Гриша стал воспитывать в себе холодность, отстранялся от прежних знакомых, все больше походя на своего первого и единственного возлюбленного.
Одноразовые мальчики и мужчины стали обычным приложением к будням, секс помогал расслабиться, снять напряжение, а усталость от него приятна. Синицын попробовал себя и в другой роли, чего не позволял Евгений, и все чаще был «сверху». Его поведение в постели не сильно изменилось, он по-прежнему оставался внимательным и заботливым любовником теперь уже для юношей.
А потом узнали родители. Кто-то что-то увидел, и произошел скандал. Знакомые и, так называемые, друзья устроили «темную», и Синицын попал в больницу. Из всего окружения его навещала только Татьяна, разговаривала, поддерживала парня, не давая ему озлобиться на весь мир. Сразу после выписки Гриша решил убраться из города, благо школу он закончил, осталось лишь подготовить документы и окончательно определиться с выбором института. Сестра поддержала его решение, обещая помогать деньгами на первых порах. В девятнадцать, упаковав свои вещи, Григорий отправил их почтой на квартиру к Наташе, а сам купил билет и почти через сутки стоял на платформе одного из московских вокзалов с сумкой в руках, в которую уместились все его пожитки.
Но, несмотря на все, Синицыну удалось остаться мягким и добродушным человеком, открытым для людей, пусть он и научился прятаться за маской равнодушия. Сам Григорий видел в этом заслугу Татьяны и Наташи, которая старалась не унывать и ему не давала вешать нос. Осталась и вера, что однажды Синицын встретит человека, которому сможет доверять, и их чувства, в противоположность отношениям с Женей, будут взаимными. Но, наученный горьким опытом, Григорий не спешил распахивать душу перед каждым, и тем не менее, Синицын не отчаивался, когда очередной партнер не вызывал у него никакого душевного отклика.
А потом появился Мид. И как расплата за возможное счастье – Марина.
Наташа сидела напротив и не мешала Григорию думать, когда тот, несмотря на хмурый вид, приобрел решимость во взгляде, она налила себе рюмку коньяка и, осушив ее, перебралась к мужчине на колени. Синицын устало склонил голову и устроил ее на плече девушки, Наташа обняла друга.
— Надумал чего?
— Угу.
— Исправляться будешь?
— Угу. Вот только Мид меня веником париться пошлет.
— Когда пошлет, тогда и будешь дальше решать. Ты только помни, что не одинок. Не переживай о Татьяне, сам понимаешь, как это глупо, забудь про работу и шумиху. Ты взрослый состоятельный мужчина, не расклеивайся. Сейчас значение имеет только твой «Цветочек», — улыбнулась Наташа и взъерошила волосы Синицына.
— Я знаю.
— Умница. А теперь пошли, приляжешь и отдохнешь. В таком раздрае я тебя из квартиры не выпущу.
Наташа увела за собой Синицына в спальню и опустилась вместе с ним на кровать. Григорий потер глаза и зевнул, тело налилось свинцом, неумолимо клонило в сон. Мужчина сгреб подушку и зарылся в нее лицом, подруга лежала где-то рядом, добавляя спокойствия.
Неделя у Миддлемиста тоже выдалась не сахар. Парень все это время не знал, куда себя деть. Работа не приносила прежнего удовольствия, он ходил нервный и дерганый, собственные букеты казались безликими и неинтересными. Последней каплей стало то, что Альба использовал чайные розы, символ разлуки, составляя букет, который молодой человек собирался преподнести своей девушке на их годовщину. Мид извинился перед Михаилом, отказался от новых заказов и решил взять непродолжительный отпуск, успокоить нервы.
Но дома оказалось еще хуже. Наперегонки с домработницей Альба приводил квартиру в порядок, разбирался в своей мастерской, докупал расходочные материалы. Пытался черпать вдохновения из окружающего мира, сходил в кино, но ушел с середины фильма, вспомнив, как был в этом же кинотеатре с Григорием, пусть и в другом зале.
Снова и снова он прокручивал в голове их вечер накануне расставания и поведение Синицына. Его ведь явно что-то тревожило тогда. Может, он давно для себя все решил, и отказ Мида стал последним решающим аргументом? Нет, вряд ли. Да, Григорий действительно неоднократно говорил о желании полностью сблизиться с Альбой, но никогда на него не накидывался. Взрослый здоровый мужчина терпеливо находился рядом и явно собирался ждать, сколько потребуется, а тут его вдруг сорвало. Для этого нужен повод, и Миддлемист никак не мог понять, что ему послужило. Альбе требовался ответ, и с каждым днем желание получить его росло, перевешивая сомнения и страх перед возможной встречей с Синицыным.