- Пустите-ка меня, - и вышел в «холодный предбанник».
Слушатели восхищенно застыли.
- Певе-е-ец! – выдала, наконец, Ленка. – Вот тебе, Тань, повезло! Держись за него крепче! Заберет тебя в город, будешь каждый день романсы слушать и на машине кататься!
За столом засуетились, потянулись наливать под новый тост. Мишка, не оборачиваясь, вытер слезы и лихорадочно пытался надумать: что делать дальше? Ясно, что Олег наладился уйти с Танькой. Подумать, на секунду представить, что он ляжет на нее, что отдаст ей то, что должно было принадлежать только Мишке, было страшно! Но как его остановишь? Попросить? Не послушает! Встать на колени? Ну, не здесь же! Позвать на минуту в дом? Не пойдет! Стерпеть, отпустить, смириться? Нет, это так больно, что не вынести! Он так ничего и не решил. Дверь распахнулась, и зашел Олег – уже полностью одетый.
- Всё, ребят! Спасибо за компанию. Я - спать. Посидел бы, но завтра Самсон в семь утра поднимет, будь он трижды неладен со своим огородом!
К Олегу обернулись, загалдели:
- Да ладно тебе! …Только сели! …Работа – не волк!
Олег засмеялся:
- Не волк, не волк! Самсон обещал мне баньку, рыбалку и хорошую компанию. А сам лопату дал и поле показал – от крыльца и до дальнего леса.
В ответ посмеялись. И только Танька вскочила, придерживая простыню и напряженно сдвинув брови, решая спешно, что сказать, чтобы уйти прямо сейчас за кавалером. Олег всем пацанам пожал руки, подмигнул:
- Девчонкам – пламенный! – и перегнулся к Таньке через стол, притянув к себе для поцелуя ее руку: - Танюш, был счастлив познакомиться! Всем - спокойной ночи! – и ушел.
Танька выскочила было из-за стола. Но Мишка, изо всех сил сдерживавший торжествующую улыбку, словно ненароком, загородил ей дорогу, говоря насмешливо и снисходительно:
- Ну, куда намылилась? Девушка у него есть в городе, понятно? Кристина. Очень красивая. И вообще – ему худенькие нравятся.
Санька присвистнул:
- Кремень мужик! И бабе его повезло…. Ладно, давайте «вздрогнем»: чтоб нас хватало и на огород, и на девчонок!
Мишка подсел к столу, чокнулся пивом. Выжидал, пока можно будет незаметно уйти, не вызывая подозрений. Когда в последний раз пошел в парилку, за ним втиснулась Валька. Скинула простыню, качнула голым задом.
- Самсон, попарь меня!
Он оглядел снизу вверх неаккуратный курчавый треугольник между ног, худоватые груди и пьяненько блестящие глаза. Доступная и голая, она слишком напоминала о студии. Только там девки были ухоженные, напомаженные к каждой съемке визажистом и парикмахером. А Валька, с наивной уверенностью в своей неотразимости и не сегодня бритыми ногами, казалась плохой пародией на московских актрис.
- Валь, отцепись от меня, а? – с ленцой ответил он.
Друзья уже «наклюкались». И, когда Мишка собрался уходить, не сильно возражали. Данила только хмыкнул:
- Совсем городские в коленях слабы!
- Ну да, я - отвык! – не стал спорить Самсон. – Но там, знаешь, какая водка дорогая?! Там пить по-нормальному – никогда на машину не накопишь!
Парни заткнулись. Что на такие слова возразишь!?
- Ладно, бай-бай! - он повернулся к Даниле: - Закроешь здесь всё, хорошо?
В доме было темно. Бабка, видно, спала. Олегу постелили в «каморе» - тесной комнате с иконами в углу, широкой кроватью и сундуками с бабкиными «богатствами». Туда обычно селили гостей, поэтому дверь каморы закидывалась на щеколду. Мишка толкнулся в дверь: было закрыто. Негромко постучал: не ответили. Тогда он набрал Олегов номер с телефона. Голос друга откликнулся устало:
- Что?
- Открой, поговорим.
- Нет. Не сегодня.
- Ну, пожалуйста!
- Оставь меня в покое.
У Мишки руки тряслись - так хотелось к Олегу.
- Олег, я дверь сломаю!
Олег ответил сердито:
- Ломай, если такой идиот.
И отключил телефон. Сколько ни набирал Мишка номер, бесстрастный голос твердил «Абонент недоступен». Если бы дома не было бабки, Мишка, может, правда начал бы ломать дверь. Но при ней?... Таким идиотом он все-таки не был.
Он лег ничком на свой топчан. В памяти всплывало раз за разом:
«Я тебя… никогда… не увижу,…
Я тебя… никогда… не забуду»…
«Неужели уедет?» Плакать не хотелось. Хотелось разбить голову о бревенчатую стену. «Урод!» - шептал он сам себе. – «Зачем она нужна была тебе, придурок?! Сам вон как взвился, когда Олег Таньку целовал!» Он вспомнил Олегову руку, как она мяла простынь на Танькиной груди. «Как у него ладони, интересно? Ведь натер же лопатой!» Он не выдержал, снова достал телефон и нажал кнопку повтора последнего вызова. «Абонент недоступен…»
«Черт! Трезвоню «бывшему», как тёлка!» Бросил телефон на подоконник, укутался в одеяло и стал вспоминать руки Олега. Какие, наверно, на нежных ладонях сейчас вздулись погрубевшие бугорки от лопаты…. Как он мог бы целовать их сейчас…. Как он будет их целовать обязательно завтра…. Рука скользнула в трусы. Минут через пять он затянул к себе под одеяло футболку, накрыл ею член и кончил, шумно выдохнув. Последняя картинка, которую он удержал в памяти перед оргазмом, были пальцы Олега, уверенно перебирающие струны гитары, и его левая рука, нежно обнимающая гриф.
Спал Мишка плохо. И сны ему снились плохие. А уже утром, после рассвета, вплыл в его сон бабкин говорок: то ли она с кем-то прощалась, то ли ругалась. Мишка вскинулся: со сна показалось, что это уехал Олег. Обмирая от мысли, что он не знает его костромского адреса и никогда больше его не найдет, Мишка, как был босой, выскочил в сени, заколотил кулаком в запертую дверь каморы. Голос бабы Зои донесся с улицы. Мишка метнулся на веранду и, откинув занавеску, увидел, как бабка выгоняет коз через калитку. Вернулся к каморе, ломанулся в дверь плечом. В этот раз дверь распахнулась. Сонный Олег в одних трусах стоял, озадаченно сдвинув брови:
- Что случилось?
Мишка шагнул к нему. И сразу, у порога, опустился на колени, обвивая крепким объятием Олеговы ноги.
- Лёль, прости меня, пожалуйста. Я без тебя умру!
- Прекрати. Вставай! – насупился Олег.
Но Мишка мотал головой, прижимался лбом к худым голым ногам, потом начал покрывать их поцелуями.
- Хочешь – бей! Хочешь – гуляй! Всё терпеть буду, только прости!
Олег вздохнул, нагнулся и потянул его вверх под мышки.
- Хватит. Иди сюда, - голос его дрогнул мягкими нотками: - Сказал: вставай!
Мишка поддался, позволил поднять себя. Олег, не выпуская из руки Мишкиного запястья, задвинул щеколду и потянул испуганного, дрожащего мальчишку в уютное логово постели.
Мишку трясло. Может – от холода. Может – от напряжения, которое каменело под ложечкой третий день. А, может, оттого, что мир слишком стремительно поменялся вокруг. Минуту назад – ужас потери, ледяной пол веранды, безнадежно запертая дверь. А теперь - в неверном свете раннего утра - мягкие бабкины перины, вышитые мережкой подушки, теплая рука Олега, властно сжимающая Мишкино запястье…. Олег уложил его головой на изгиб своего локтя и наклонился близко-близко к его лицу.
- Трахался вчера, когда я ушел?
Мишка замотал головой:
- Нет! Ты что?! За кого ты меня держишь?! – он попытался подняться, но Олег приставил к его носу свой небольшой, но плотно стиснутый кулак:
- Лежааать! Не рыпаться! А позавчера? Трахался?
- Да, - еле слышно выдохнул Мишка.
- А совесть где оставил? Дома, в Новгороде?
- Дома,… - всхлипнул Мишка, потом торопливо заговорил: - Олег, мой дом – там, у нас. Я – не Самсон. Я – Миша! Я - не буду больше, правда! Ты меня прости. Я – дурак, не знаю, как такое вышло. Это был первый и последний раз. Поверь, пожалуйста!
- Я – ревнивый! – прошептал Олег.
- Я понял, - Мишка с силой прижался виском к его руке.
А Олег продолжал наставительным тоном:
- Если мы вместе, то – вместе. И нечего по подворотням шляться! А если тебе всё равно с кем, со мной или с первой попавшейся бабой, которая даст, то….
- Нет, Лёль. Не надо! Мы – вместе. Я - твой!
Голос Олега смягчился.
- Ну, смотри мне!... А то,… - он недалеко отвел кулак от Мишкиного носа, потом шутливо и медленно двинул его вперед, словно собирается ударить.
Мишка рванулся вверх специально, насколько смог резко, и ткнулся носом в занесенный кулак. Удар вышел довольно чувствительным, Мишка охнул. Олег отдернул руку.
- Тьфу, балбес! Кто тебе позволил своевольничать?
- Прости! – шептал Мишка. – Я… так мне и надо!
- Я сам знаю, что тебе надо, - Олег бережно коснулся пальцами ушибленного носа. – Ну, чего наделал? Больно тебе, Миш?
- Очень! – ответил Мишка и заплакал.
Теперь было - можно. Он больше не был один на один с этой жизнью, как было в госпитале или на пустом Сатарковском вокзале, когда он в спешке и панике уезжал после взлома магазина, или на студии, когда на него повесили огромные долги…. Теперь с ним был его Олег. Олег, который помнит, что Мишке нужна новая зимняя куртка. Который за него полезет в драку с любым «Шварценеггером». И который ночью будет трепетно сжимать очко, ласкаясь, отдаваясь и спрашивая подрагивающим голосом: «Хорошо тебе, Мишка? Приятно тебе, а?»
Миша уткнулся в широкое надежное плечо и рыдал, как в детстве. Олег гладил его макушку ладонью.
- Зайчонок мой! Прости! Я – сам дурак. Не надо было тебя оставлять одного.
- Лёля мой! – всхлипывал Мишка. – Лёлька. Родной мой. Любимый.
Примечания автора.
* Золотые шары – цветы (вдруг кто-то не знает?)
http://img-fotki.yandex.ru/get/5012/105611162.c/0_664f5_65a4f4f1_L
* Айда – пойдем. Слово это – эндемичное, местное в описываемом районе, в поволжском диалекте оно спрягается как глагол: «айду, айдём, айдёшь, айдёте».
* Альфа ромео – допустим, как-то так:
http://image.automobilemag.com/f/multimedia/photo_gallery/
6691099+w1280+h1024+st0/0611_b+2007_alfa_romeo_8C_competizione+10.jpg
* Жадовский монастырь – есть такой в Ульяновской области. И икона чудотворная там есть.
* Дюрекс – презервативы.
Когда прошла первая волна слез, он спохватился, что можно, наконец, взять Олега за руку.
- Как руки, Лёль? Натер лопатой, а? Я ведь говорил тебе, чтоб бросил, - он осторожно коснулся желанной ладони губами. – Натер. Мозоли. Зачем было так?
Олег, сам прижимаясь, ласкаясь к прощеному мальчишке, старался ногами согреть его холодные ступни.
- Слушай, как ты жил-то без меня? Кто тебя грел? Или так и ходил с ледяными ногами?
- Никто не грел! – шептал Мишка ему в ладони. – Никто не любил. Никого без тебя….
Они тискались, упираясь друг в друга своими стояками. А когда Мишка, тая от вожделения, стянул до колен трусы, выпуская закаменевший член, за окном затарахтел мотоцикл.
- А, чёрт! Родители приехали. Лель, мне – идти!... А то – запалят!
Олег покрывал торопливыми жадными поцелуями лицо любимого, а сам уже выпихивал его из постели:
- Иди, иди! Не хватало нарваться!...
Мишка метнулся через коридорчик, нырнул к себе под одеяло. Он еще дрожал. И стояк никуда не делся. Мишка лежал, улыбаясь, несильно гладя член через трусы и стараясь унять колотящееся сердце. На террасе мать и бабка бубнили, ругая Мишкиных друзей за «хлев», оставленный в бане. Потом мать зашла в горницу, раздраженно потянула с сына одеяло:
- Вставай, зараза! Снова налакался? Когда уже упьешься, наконец?
Мишка обернулся и приподнял голову с подушки:
- Ма, чего – «зараза»? Трезвый я!
Она ошеломленно посмотрела в его ясные глаза, не нашлась, что ответить, молча вышла.
Проходя на кухню, Мишка стукнул в дверь каморы:
- Олееег! Подъем!
Бабка налила сыну с невесткой горячего чая. Возле Мишкиного привычного места стояла на столе банка рассола. Мишка улыбнулся.
- Что-то я замерз под утро. Баб, есть что-нибудь потеплее?
Баба Зоя удивилась, наверно, не меньше матери, но вида не подала. Взяла с окна банку молока:
- Парное! Будешь?
- Еще как!
Бабка подобрела лицом, засуетилась, принесла от плиты фарфоровую миску:
- На! Свежие оладушки! С сахаром бери. Сейчас малины дам!
Мишка светился, как новый пятак. Входя на кухню и здороваясь, Олег понял, что они сейчас выдадут себя с головой своими «молодоженскими» улыбками. Поэтому сел на другой конец стола, с сосредоточенным видом повернулся к Мишкиному отцу:
- Евгений Иваныч, как ваша спина?
- Нормально. Видишь: работать приехал, не дезертировал.
Мишка наворачивал оладьи, согреваясь их теплом. Баба Зоя, выставляя на стол две банки варенья, все-таки не удержалась:
- Минь, а кто ж гулял-то до полнОчи?
- Данила, Санек, Вика с Танькой, - жуя, ответил внук. – Что, насвинячили? Я приберу. Я просто раньше спать ушел ….
- Чай*, я прибралась уже! – отмахнулась старушка.
Старшие допили свой чай и ушли на картошку. Мишка дотянулся под столом до Олега и, забираясь пальцами ноги ему под брючину, улыбнулся задиристо:
- Что так сел-то далеко? Боишься?
Олег хохотнул:
- Тебя? Не дождешься! Слышь, а нельзя каких-нибудь помощников нанять? Хоть Данилу с девчонками? А то мы на этом огороде костьми ляжем. И отца твоего жалко.
- Не, если я еще хоть копейку лишнюю потрачу, мать – удавится! – ответил Мишка, утирая из угла губ малиновое варенье.
- Тогда допивай, да пошли. Там работы – немеряно, - Олег покосился на рассол, так и оставшийся стоять на столе. – А это кому приготовили? «Главному городскому помощнику»? Ты здесь что - запоем пил, беспробудно?
Мишка смутился:
- Да ну их!... Не, не запоем, конечно. На «беспробудно» денег не было….
- Вот спустить штаны, разложить на лавке и выдрать хворостиной, чтоб неповадно было! – мечтательно и смачно протянул Олег.
- Дома выдерешь, - радостно пообещал Мишка, балдея от того, что есть такое слово: «дома». И оно не означает прокуренную родительскую кухню с пустыми бутылками на подоконнике, пятнами рассола на столе и мрачной безысходностью в глазах и разговорах обитателей.
Уже в дверях Олег на мгновение притянул его к себе, коснулся горячими губами темного вихра, виска и уголка глаза и серьезно сказал:
- У меня, думаешь, в этой жизни есть кто-нибудь, кроме тебя?
Всем, кроме Мишки, работалось сегодня тяжелее, чем вчера: тянуло спины и болели руки. А Мишка - счастливый, с трудом скрывающий светлую улыбку - шел впереди, как локомотив.
- Слушай, ну ты – «Самсооон»! Первый парень на деревне! Таких, как я, двое нужно, чтоб за тобой угнаться! – Олег откровенно любовался другом.
- Не называй меня так!
- Да ладно тебе! ТО всё прошло. А «Самсон» – это герой из Библии. В Питере* фонтан есть: «Самсон, разрывающий пасть льва». Мы поедем, сфоткаемся на его фоне.
- Правда, поедем? – с придыханием спросил Мишка. – Смотри: обещал! И… это, Лель,… ты родителей моих не называй по отчеству, они стесняются. Они привыкли: «тетя Ира», «дядя Женя».
- Так их твои друзья зовут. А для меня они – тесть и теща.
- Свекор и свекровь, - осторожно поправил Мишка.
- Что-чтоооо? – иронично протянул Олег.
Мишка наигранно-покорно потупился:
- Ладно, тесть и теща.
Мать подошла, закончив скирдовать ботву:
- Может, Люсю кликнуть помогать?
Мишка напрягся: соседка тетя Люся была матерью Таньки – вчерашней Олеговой «зазнобы».
- Ма, не надо! – он оттащил мать в сторону и энергично зашептал: - С ней припрется Танька. А Олег мне сказал: если еще какие девки около меня будут, он Алине расскажет. Я вчера и пить не стал, чтоб он не злился!
Мать покосилась на Олега уважительно и кивнула:
- Ну, хорошо, не надо.
Отец сначала копал наравне с молодежью. Потом – выбирал картошку, стоя на коленях. Потом – сел на меже.
- Пап, иди, отдыхай. Здесь мало осталось, мы – справимся! – сказал ему Мишка. И когда отец без возражений встал и пошел к дому, проводил его тревожным взглядом и проговорил негромко: - А я не знал, что я – сволочь!
- Что это ты вдруг? – поднял голову Олег.
- «Вдруг»? Я в ноябре пятьдесят восемь тысяч получил! А им не отправил даже те три с половиной, которые они мне с собой в дорогу дали. Они пятерку взяли на год под проценты, а я фотоаппарат покупал и ботинки дорогие….