- Костенька, я пойду позвоню другу, а ты смотри мультик. Смотри внимательно, а потом мне расскажешь, найдут они хранилище или нет.
- Хорошо.
Дядя Петя встал с дивана, и Костя вздохнул свободнее. Наконец-то! Вали и не возвращайся.
Не возвращался дядя Петя долго, Костя уже успел посмотреть следующую серию «Чипа и Дейла» и даже подумать, что тот вообще не вернётся. Может быть, он ушёл из квартиры в магазин, например, или к этому своему другу. А вдруг повезёт? Нужно проверить.
Костя бесшумно прошмыгнул по коридору и, коснувшись ручки закрытой двери маминой спальни, чуть толкнул дверь вперёд. Недавно смазанные петли не скрипнули. Костя увидел дядю Петю сидевшим на кровати в странной позе. Он слегка отклонился назад, словно очень устал. Широко расставил ноги. В одной руке дядя Петя держал телефонную трубку, а другой трогал себя там, двигал рукой быстро, словно хотел оторвать или выжать. И при этом шептал в трубку, что он «трахает медленно и глубоко, потом быстро, резко, до самой глотки достаёт». Что «его мальчик» самый красивый, что он «шлюшка, развратная и наглая сучка». Что у него соблазнительный ротик, что он хочет трахнуть его в ротик, а потом в задницу. Что он любит сладкие попки нежных мальчиков… Что у маленьких мальчиков очень сладкие попки. А потом дядя Петя выдохнул Костино имя и тот не смог сдержаться, охнул, тут же зажал рот рукой. Дядя Петя открыл глаза, быстро повернулся в его сторону и блаженно улыбнулся, облизываясь. Он громко выдохнул и обмяк, повалился на кровать…
Костя метнулся в коридор. Сердце бешено стучало в его груди, как угорелое, как в мультике про Балу, рвалось из груди наружу. И перед глазами кружили звёздочки. К чёрту маму! К чёрту её уговоры! Костя не будет оставаться с дядей Петей в одной квартире. Он плохой, плохой, плохой! Он хочет сделать Косте плохое. Он уже почти… почти. Он его трогал, он считает, что у мальчиков «сладкие попки». У Кости «сладкая попка»… И он может, может её «трахнуть», если захочет.
- Извращенец, маньяк, урод… - Костя прыгал через две ступеньки, он бегом бежал на улицу. На лестничном пролёте между пятым и шестым этажом он споткнулся и чуть кубарем не полетел вперёд. Вовремя успел схватиться за перила и удержать себя от падения. По щекам его потекли слёзы обиды и ужаса. В его квартире сидит маньяк и хочет «трахнуть его сладкую попку», хочет… - Мама… вернись, мама…
Костя выскочил из парадной и побежал к трубам, там, за трубами в кустах было укрытие местных мальчишек. Они там играли в карты по вечерам и курили. Костя знал, что ему будут там не рады, но он сможет напроситься. У него есть знакомый, сосед с восьмого этажа – Гарик. Гарик хоть и старше его на два года, но он не прогонит Костю… Пока мама не придёт, он будет сидеть там. А потом он всё расскажет, расскажет маме про дядю Петю, про его извращения, про то, что он маньяк и урод… Обязательно расскажет! Пусть только она вернётся. Мама… ну пожалуйста, вернись быстрее.
Мама вернулась только на следующее утро и подняла на ноги всё местное население. Искали Костю до десяти часов утра. А потом Гарик случайно сказал, что видел, как Костя прятался в кустах за трубами.
Мама, конечно, не поверила Косте. А Костя не стал настаивать. Он был слишком уставшим и напуганным. А потом стало уже поздно. Страх пророс под кожу, укоренился внутри Кости. Если тебя что-то пугает, нужно бежать, бежать далеко от этого, не оглядываться.
Лаврив сидел на переднем сидении рядом с Костей и молчал. Бросал короткие внимательные взгляды, но ничего не говорил. В Выборге было хорошо. В одном номере, на сдвинутых кроватях, за закрытыми дверями. А теперь каждый должен был ехать к себе домой. Завтра на работу.
- Я не хочу ехать домой, - честно признался Костя, глядя на Лаврива. Тот сдержанно поджал губы, оценивающе глядя на Костино лицо. Предложение было неприкрыто нетактичным, но после того, как они занимались сексом пять часов подряд вечером, а потом ещё два часа утром, Костя имел право быть слегка нетактичным. Даже больше того, он считал, что может поставить вопрос ребром. Людка с ним больше не живёт, у него большая двушка, а Лавривскую квартиру-студию можно сдавать. Костя впервые за долгое время строил планы. Быть может, вообще впервые страстно желал исполнения задуманных планов. И идти на уступки не хотел. Иначе ни черта не получится, как всегда. Лаврива отпускать далеко было нельзя, и Костя понимал, что дело не только в его вдруг появившихся чувствах, а и в характере самого Феди, который тоже предпочитает «всё или ничего».
- Поехали ко мне, - сказал Лаврив и смахнул со лба мешающиеся кудряшки. Улыбнулся светло и беззаботно. – Покажу тебе свои маятники.
- Маятники? Коллекционируешь?
- Сам делаю, - не без гордости в голосе ответил Федя. – Заболел после «Игры в бисер» Гессе. Читал?
- Нет. Но знаю, что там про какую-то школу.
- Про методы воспитания, - Лаврив повернулся к Косте всем корпусом и положил руку ему на плечо, погладил. Если бы не усталость, Костя бы не смог спокойно отреагировать на такой жест. Но сейчас ему хотелось воспринимать руку на плече, как руку поддержки и одобрения и никак не больше. Хотя что может быть больше? – У меня больше двух тысяч маятников. Когда они двигаются синхронно, нельзя оторвать взгляда. Я иногда по получасу смотрю. Это может сравниться разве что с сексом, - понизив голос до интимного шепота, закончил Лаврив. И на это Костя уже не смог не отреагировать. В салоне автомобиля мгновенно стало жарко и как-то слишком тесно.
- Блин, ты так аппетитно рассказываешь, что я уже обожаю твои маятники. Заочно.
- Есть маятники, посвящённые людям, которые имели для меня значение. Есть даже посвящённый тебе.
Костя присвистнул и громко рассмеялся.
- Представляю, что это за приспособление! Наверное, самое мелкое и постоянно ломающееся.
Лаврив тоже засмеялся и провёл ладонью по Костиной шее сзади. Ласково и возбуждающе одновременно.
- Он ещё не закончен. Я над ним работаю.
- Звучит обнадёживающе.
- Тебе понравится. Он похож на тебя… экспрессивный, механизм с характером. Он пока чуть-чуть спешит, но я найду способ выровнять его ритм.
- Конечно, найдёшь. Он же не против. Уже не против…
Костя никогда не целовался в парадной. Всегда считал это глупым ребячеством. Куда как лучше целоваться дома, удобно сидя на диване, чтобы можно было тут же и продолжить. А теперь он зажимал Лаврива в углу, мешая тому открывать дверь. Это было божественно, особенно эти Лавривские всхлипы заложенным носом, словно его уже… И Костя знал, что будет и это, потом, а пока и так приятно и хорошо тут потираться спиной о стену и лапать руками тощую прохладную спину и живот. И ещё можно за задницу полапать. Дядя Петя был несомненным уродом и маньяком, но теперь Костя мог понимать, что ему тоже не было хорошо от своих извращений. Куда лучше, когда по согласию можешь получить всё, что только ни захочешь.
- Давай войдём уже, - Тутти-Фрутти пьяно смеётся и облизывает Костины губы, а потом отстраняется немного, позволяя тискать свою задницу, и открывает дверь. Два оборота. И дверь подаётся вперёд.
Костя всё ещё увлечённо целует шею Лаврива, обнимая со спины за пояс. И не сразу понимает, что тот напрягся. А потом поднимает голову и смотрит из-за плеча Феди вглубь квартиры. Следует за ним. Шаг за шагом…
Костя видел такое только в фильмах про бандитов. Главный герой прятал что-то в своём доме, а ночью приходили бандиты и переворачивали дом вверх дном в поисках украденного. Только они не писали на облитых кислотно-зелёной краской стенах «Смерть пидарам!» На стенах, на окнах, на потолке… «сдохни пидар», «я тебя убью пидар сраный», «гореть тебе в аду сука-пидар!» Всюду было разбитое стекло, рваная одежда, сломанные маятники, рассыпанные по полу металлические шарики…
Костя крепче прижал к себе Лаврива. Тот дрожал и молчал. Молчание было убийственным, и с каждой секундой всё больше причиняло Феде боль. Костя чувствовал это, но не мог ничего сделать. Ему казалось, что это его первые, дрянные мысли вернулись бумерангом, снеся им обоим голову. Но он никогда бы такого не сделал! Может быть, подумал, может быть, рассказал бы Лёшке, но ничего больше! Никогда бы не сделал такого. Наказание.
- Собери шмотки, какие остались, на первое время. Переночуешь у меня, а завтра мы позвоним в ментовку, пусть разбираются.
24.
Вот уже полчаса Лаврив топчется по своей раздолбанной комнате, бесцельно что-то трогает, вытаскивает из-под разломанной мебели яркие тряпки. Костя их знает, эти бабские канареечные шмотки. Они похожи на перья экзотических птиц, яркие, бестолковые, неизменно привлекающие внимание. Костя помнит, как впервые увидел Федю в голубой блузке, как разъярился, как его потом накрыло, дома, после разговора с Людкой, смеявшейся над Костиной фобией. Каким далёким казался сегодня тот день, нереальным, словно приснившимся.
Теперь этими шмотками можно было вытирать пол. Вся одежда была порвана или залита краской. Лаврив молча откидывал одну тряпку за другой, потом зависал, поднимал с пола металлические шарики от сломанных маятников, и они поблёскивали в его ладонях, как те сокровища из Костиного сна. Голова кружилась от наслоения реальности на фантазии, воспоминаний на кошмары. Костя хотел увести Тутти-Фрутти отсюда, как можно скорее увести туда, где не будет пахнуть едкой краской и сломанным деревом.
- Ничего не украли? – спросил Костя, и его тихий голос прозвучал как гром в наэлектризованном воздухе комнаты. Лаврив вздрогнул и выронил металлический шарик. Тот глухо стукнулся об пол и покатился в угол комнаты. – У них был ключ… Тебе кто-то угрожал?
- Я уеду. Завтра, - невпопад ответил Федя, по-прежнему не глядя на Костю. Присел на корточки и попытался вытащить из-под перевёрнутого дивана клетчатую дорожную сумку. – Я уеду…
- Так, началось, - Костя порядком заколебался уже смотреть на этот театр абсурда. Конечно, обидно. Шмотки, маятники, столько труда и любви вложено. Наверное, целыми вечерами просиживал над каждым маятником. Да, какие-то уроды разрисовали комнату дебильными надписями. Тоже бывает. Чего только в жизни не бывает! Но никто ж не умер. Все живы и даже вполне выздоровели. – Поехали отсюда, всё равно ни хрена не осталось шмоток. Мои наденешь, где-то остались старые, по размеру, думаю, подойдут. А потом ты успокоишься и со всем здесь разберёшься.
Костя подошёл к мнущему в руках какую-то ярко-красную тряпку Лавриву и погладил его по голове. Опустился рядом на колени и заставил посмотреть в глаза.
- Поехали отсюда, - тише добавил он. Костя хотел поцеловать бледные губы, но решил, что сейчас это будет более чем неуместно. – Я обещаю тебе, что те козлы, которые это сделали, ответят за каждое слово.
Федя устало прикрыл глаза и мягко улыбнулся ему, снисходительно и немного безумно.
- Я не поеду к тебе. Я поеду к отцу, в Канаду.
- Прямо сейчас, что ли, поедешь? – Лаврив явно был не в себе. В шоке, точно-точно. И что-то подсказывало Косте, что Тутти-Фрутти знал, кто был в его квартире. Дверь была закрыта на замок. Оттого он и не бесится, не истерит. Значит, не такой уж и сюрприз получился. – Это кто-то из твоих бывших?
- Нет, они бы никогда не решились. Я привлекаю только слабых людей, - Лаврив продолжал улыбаться, при том, что в глазах его стоял страх и обречённость. Старый страх и привычная обречённость. Словно со дна поднялся мутный осадок. А у Лаврива-то, пожалуй, скелетов в шкафу было побольше, чем у Кости.
- Но ты же знаешь, кто это сделал? – Костя пропустил мимо ушей фразу про слабаков. Не сейчас. Чувство уязвлённой гордости может пока помолчать.
- Ну конечно, Костя, - Лаврив выскользнул из неловких объятий и встал на ноги. – Иди домой. Завтра тебе на работу. А мне нужно ещё собраться, заказать билеты… Спасибо, что подбросил.
Костя потёр виски. Пальцы его были ледяными, и в груди всё сжалось от этих неправильных слов. Лаврив чокнулся, совсем чокнулся от страха. И всё забыл - как хорошо было в Выборге, о том, что так могло бы быть всегда.
- Да не за что. Может, хоть намекнёшь, кому я обязан таким твоим решением?
Костя тоже встал и посмотрел сверху вниз на склонённую голову Лаврива. Всё было так просто. Теперь вот он собрался уезжать, навсегда уезжать в свою Канаду. И года ждать не нужно. Мечты, ****ь, сбываются.
- Это лишняя информация. Ты всё равно ничего не сделаешь.
- А если попробовать? – Костя положил руку на плечо Лаврива и сжал. – Я много чего могу. Ты меня ещё плохо знаешь.
- Не так уж и плохо, Костя-чемпион, - Федя поднял голову и посмотрел Косте в глаза. По его щеке скатилась одна мелкая слезинка, впиталась в воротник джемпера. А потом ещё одна… - Пора прощаться. Я думал, что получится задержаться ненадолго, попробовать.
Костя сжал губы и сильнее сдавил плечо. Упрямый товарищ. Однако, очень упрямый.
- Здорово, Фёдор Батькович! Просто замечательно! Ты сваливаешь, а я остаюсь. Сценарий как в мелодрамах, ****ь. Но знаешь, что я тебе скажу… бегать можно бесконечно. И нихуя не найти в конце. Спроси у Кости-чемпиона, он расскажет, каково это - бегать и прятаться! Я же хочу тебе помочь. Кем бы этот урод ни был, он больше никогда не станет тебя беспокоить, если ты скажешь мне его имя. А Канада твоя подождёт, у тебя же ещё год в аспирантуре… Ты и учёбу бросишь из-за него, столько времени корячился и на финишной прямой бросишь? Из-за того, что какой-то двинутый гомофоб накалякал ***ню на стенах? Ты же сильный, бля. Ты же сама невозмутимость, Лаврив! Приди в себя, наконец!
- Это бесполезно, Костя. Не уговаривай меня, я уеду…
- Да, ****ь! – Костя понял, что начинает закипать. Чёртов Тутти-Фрутти! Как же с ним трудно! После Людкиного тотального безволия и Лёшкиной невозмутимой рассудительности такие вот навороты казались идиотическими и раздражающими. – Конечно, уедешь, раз решил. Но сначала закончи учёбу, опыт работы получи, а потом уезжай.
- Всем нравится меня трахать, - прошептал Лаврив, игнорируя Костины вопли. Он прошёл в угол комнаты и наклонился, чтобы взять что-то в руки. Что-то тонкое, помещающееся в ладони. Шарик, сплетённый из металлических ниток. – Не подменяй понятия. Это не любовь, ты справишься без меня. Ты со всем справишься, и я тоже.
- Нет, я ничего не подменяю. И я не хочу тебе ничего объяснять, ты сейчас невменяемый и несёшь какую-то ерунду. Жалеешь тряпки, феньки, мебель, ****ь. Как девка сопливая… плач Ярославны, смотреть противно.
Лаврив зло прищурился и широко улыбнулся, обнажая свои блестящие опасные зубы.
- Так не смотри. Уезжай домой. Мы здорово потрахались, спасибо. Всё равно долго бы это не продлилось.
Костя вмиг оказался рядом, сжал руку в кулак. Ну что за противный пидарас?! Ну что же, ****ь, с ним делать?! Хотелось врезать по лицу, так, чтобы до бесчувствия, сгрузить потом в машину и увезти к себе, и пусть потом орёт что хочет. Только не оставаться больше здесь, где сами стены пропитаны негативом. Эти дурацкие надписи давят на Лаврива, заставляют оправдывать их.
- Врезать бы тебе, Лаврив, только боюсь, что не оклемаешься потом, - процедил Костя сквозь зубы. – Самодовольный ублюдок. Ты ни черта обо мне не знаешь! И не смей обнулять то, что было. Не смей! Понял?!
Федя смотрел на Костю, улыбаясь дрожащими губами. А потом засмеялся, трясясь всем телом. Громко, с надрывом, как вчера кашлял. И на щеках расползлись те же красные болезненные пятна.
- Так это было лучшее для тебя? – сквозь смех просипел он. – Господи, какая жалость… а я-то думал, что ты и впрямь чемпион! Трахать бесчувственное тело… самое лучшее! Ха-ха….
Костя понял, что его сносит, что-то внутри выключилось, заскрипело и треснуло. Зажглась лампочка аварийного света, и тоже погасла. Лаврив бил прицельно, бил безжалостно и точно, не жалея ни себя, ни Костю. Быть может, только одного Костю. Мстил, отталкивал, унижал. Хотелось въебать ему в ответ и уйти. Развернуться и уйти навсегда. Пусть уезжает в свою чёртову Канаду. Пусть проваливает ко всем чертям. Кажется, Костя говорил именно это, посылал Лаврива подальше, обзывал чокнутым эгоистом, пока тот не прекратил смеяться и уже стал внимательно вслушиваться в Костины слова, потом он сполз по стене на пол и закрыл уши руками, как напуганный и беспомощный маленький ребёнок. Но даже тогда Костя не остановился, вутри всё ещё кипел гнев, обида. Чистейшая детская обида - ну почему ты так со мной? Ну что плохого я тебе сделал?… А потом они целовались, кусались до расползающегося во рту вкуса крови, сжимали друг друга до синяков.