— Да, ну, так я вижу ситуацию.
Парень проводит рукой по волосам.
— Я делаю только хуже. Что бы ты сказала, если бы я предложил начать все сначала?
— Боже, Гат.
— Что?
— Просто предложи! Не спрашивай, что бы я сказала, если бы ты предложил.
— Ладно, я предлагаю. Мы Можем начать сначала? Пожалуйста, Кади. — Он сводит ладоши. — Давай начнем сначала после обеда. Будет классно. Я буду делать забавные замечания, а ты — смеяться. Мы отправимся на охоту на троллей. Мы будем счастливы видеть друг друга. Вот увидишь, я классный парень, обещаю!
— Это серьезное обещание.
— Ладно, может, и не замечательный, но вполне оптимальный.
— Зачем использовать это слово? Почему бы называть себя тем, кем реально являешься? Безрассудным, ненадежным манипулятором?
— Господи. — Гат начал подпрыгивать от волнения. — Каденс! Мне правда нужно просто начать все с чистого листа. Это уже переход от неоптимального к полному бреду. — Он прыгает и даже топает ногами, как сердитый мальчишка.
Это вызывает у меня улыбку.
— Ладно. Начнем сначала. После обеда.
— Хорошо, — говорит он, замирая. — После обеда.
Мгновение мы пялимся друг на друга.
— Я сейчас убегу, — говорит Гат. — Только не обижайся.
— Договорились.
— Для того чтобы начать все сначала, я лучше убегу. Просто развернуться и уйти будет как-то неловко.
— Я же согласилась.
— Тогда ладно.
И он убегает.
33
Через час я отправляюсь на обед в Новый Клермонт. Знаю, что мама не потерпит моего отсутствия после вчерашнего ужина. Дедушка проводит для меня экскурсию по дому, пока повар накрывает на стол, а тетушки пытаются обуздать малышню.
Дом-картинка. Блестящие деревянные полы, огромные окна до пола. Раньше стены Клермонта были до потолка увешаны черно-белыми семейными фотографиями, картинами с собаками, книжными полками и дедушкиной коллекцией журнала «Нью-Йоркер». Коридоры Нового Клермонта стеклянные с одной стороны и пустые с другой.
Дедушка открывает дверь, ведущую к четырем гостевым комнатам наверху. Все обставлены одинаково: одна кровать и низкий широкий комод. На всех окнах белые полупрозрачные полотняные жалюзи. На покрывалах нет рисунка; они простые и изысканные, голубых или коричневых тонов.
В комнатах малышни присутствует хоть какой-то намек на жизнь. У Тафта поле для игры в бакуганов, футбольный мяч, книги о волшебниках и сиротах. Либерти и Бонни принесли с собой журналы и плееры. Их комната завалена книгами Бонни об охотниках за привидениями, экстрасенсах и жутковатых ангелах. Комоды близняшек забиты косметикой и духами. В углу лежат теннисные ракетки.
Комната дедушки больше других и с великолепным видом окрестности. Он впускает меня и показывает ванную, где в душевой кабине имеются специальные ручки для пожилых людей, чтобы не упасть.
— А где твой «Нью-Йоркер»? — спрашиваю я.
— Все решения принимал декоратор.
— А подушки?
— Что?
— У тебя была куча подушек. С вышитыми собаками.
Он качает головой.
— А рыбу ты оставил?
— Ты про рыбу-меч? — Мы спускаемся по лестнице на первый этаж. Дедушка передвигается медленно, я иду за ним. — Я начал все заново, работая над этим домом, — просто отвечает он. — Старая жизнь закончилась.
Он открывает дверь в свой кабинет. Тот излучает ту же суровость, что и весь дом. В центре длинного стола стоит ноутбук. Большое окно выходит на японский сад. Стул. Полки во всю стену, совершенно пустые.
Кабинет кажется чистым и просторным, но не простоватым — а богато обставленным.
Дедушка больше схож с мамой, чем со мной. Он стер свою прошлую жизнь, тратя деньги на ее замену.
— А где молодой человек? — внезапно спрашивает дедуля. На его лице появляется отсутствующий взгляд.
— Джонни?
Он качает головой:
— Нет-нет.
— Гат?
— Да, молодой человек. — Он вцепляется в стол на мгновение, будто ему дурно.
— Дедушка, тебе плохо?
— О, со мной все хорошо.
— Гат в Каддлдауне с Миррен и Джонни, — говорю я.
— Я обещал ему одну книгу…
— Большей части твоих книг тут нет.
— Хватит рассказывать мне, чего тут нет! — кричит дедушка, внезапно обретая силы.
— У вас все хорошо? — Это тетя Кэрри, стоящая в проходе в кабинет.
— Все в порядке, — говорит он.
Кэрри многозначительно на меня смотрит и берет дедулю за руку.
— Пошли. Обед уже готов.
— Вам удалось снова заснуть? — спрашиваю я тетю, направляясь на кухню. — Прошлой ночью Джонни не просыпался?
— Я не понимаю, о чем ты, — отвечает она.
34
Повара дедушки занимаются закупкой и приготовлением блюд, но меню планируют тетушки. Сегодня у нас на обед холодная жареная курица, салат с помидорами и базиликом, камамбер с багетом и клубничный лимонад. Либерти показывает мне в журнале фотографии симпатичных парней. Снимки разных нарядов в другом журнале. Бонни читает книгу под названием «Коллективные видения: факты и мифы». Тафт и Уилл уговаривают меня пойти с ними — вести моторную лодку, пока они будут плыть позади на надувной камере.
Мамочка говорит, что мне нельзя управлять лодкой, когда я на таблетках.
Тетя Кэрри говорит, что это неважно, поскольку Уилл ни за что не поедет кататься.
Тетя Бесс соглашается, поэтому Тафт пусть даже не заикается об этом.
Либерти и Бонни спрашивают, нельзя ли им пойти покататься.
— Миррен ты всегда разрешала, — говорит Либерти. — Ты сама знаешь!
Уилл проливает лимонад, и багет намокает.
Как и колени дедушки.
Тафт хватает мокрый багет и бьет им Уилла.
Мама убирает этот бардак, пока Бесс бежит наверх, чтобы принести дедушке чистые брюки.
Кэрри упрекает мальчиков.
Когда трапеза окончена, Тафт и Уилл бегут в гостиную, чтобы не помогать мыть посуду. Они скачут как бешеные на новом кожаном диване дедушки. Я иду за ними.
Уилл низенький и невероятный, как Джонни. Волосы почти белые. Тафт высокий и очень худой, золотоволосый и веснушчатый, с длинными черными ресницами и брекетами на зубах.
— Итак, вы двое, — говорю я. — Как прошло прошлое лето?
— Ты знаешь, как получить пепельного дракона в «Гильдии драконов»? — спрашивает Уилл.
— Я знаю, как получить жженого, — вставляет Тафт.
— Можно использовать жженого дракона, чтобы получить пепельного, — говорит Уилл.
Тьфу. Что взять с десятилетних мальчишек.
— Ну давайте. Прошлое лето. Расскажите мне. Вы играли в теннис?
— Конечно, — кивает Уилл.
— А плавать ходили?
— Да, — говорит Тафт.
— А с Гатом и Джонни катались на лодках?
Оба перестают прыгать.
— Нет.
— Гат что-нибудь говорит обо мне?
— Я не должен говорить с тобой о том, как ты оказалась в воде и обо всем случившемся, — говорит Уилл. — Я обещал тете Пенни, что не буду.
— Почему?
— Из-за этого твоя мигрень ухудшится, мы должны не затрагивать эту тему.
Тафт кивает.
— Тетя Пенни сказала, что если из-за нас у тебя начнутся головные боли, то она подвесит нас за ногти на ногах и заберет планшеты. Мы должны изображать веселье и не вести себя как идиоты.
— Я спрашиваю не о моем несчастном случае, — говорю я. — А о лете, когда я поехала в Европу.
— Кади? — Тафт касается моего плеча. — Бонни видела таблетки в твоей спальне.
Уилл пятится и садится на дальний подлокотник дивана.
— Бонни копалась в моих вещах?
— И Либерти.
— Господи.
— Ты говорила, что не подсела на наркотики, но у тебя таблетки в комоде, — начал заводиться Тафт.
— Скажи, чтобы они держались подальше от моей комнаты.
— Если ты наркоманка, — говорит Тафт, — ты должна кое-что знать.
— Что?
— Наркотики тебе не друзья. — Мальчик выглядит серьезным. — Наркотики тебе не друзья, ими должны быть люди.
— О господи. Ты можешь просто рассказать, что вы делали прошлым летом, малявка?
Отвечает Уилл:
— Мы с Тафтом играли в «Энгри бердс». Мы больше не хотим с тобой разговаривать.
— Ну и ладно, — говорю я. — Вы свободны.
Я выхожу на крыльцо и наблюдаю, как мальчишки бегут к Рэд Гейту.
35
Когда я спускаюсь вниз после ланча, все окна Каддлдауна открыты. Гат вставляет диск в древний CD-проигрыватель. Мои старые рисунки прикреплены магнитами к холодильнику: сверху папа, внизу бабушка с ретриверами. Одна картинка прибита к кухонному ящичку. Лестница и большая коробка с подарочной упаковкой стоят в центре гостиной.
Миррен двигает кресло по полу.
— Мне никогда не нравилось, как мама оформила комнаты в этом доме, — поясняет она.
Я помогаю Гату и Джонни передвигать мебель, пока Миррен не говорит, что ее все устраивает. Мы снимаем акварельные пейзажи Бесс и скатываем ее ковры. Роемся в комнатах малышни, надеясь найти что-нибудь веселое. В конце концов гостиная украшена копилками и лоскутными одеялами, кипами детских книжек и лампой в форме совы. Множество блестящих ленточек из подарочной упаковки свисают с потолка.
— А Бесс не разозлится из-за твоего дизайна? — спрашиваю я.
— Будь уверена, она и носа не сунет в Каддлдаун до конца лета. Мама столько лет пыталась выбраться отсюда.
— Что ты имеешь в виду?
— О, — легко говорит Миррен, — ну, знаешь. Нелюбимая дочь, все такое, какая ужасная здесь кухня, почему дедушка не сделает здесь ремонт? И так далее в том же духе.
— А она его просила?
Джонни как-то странно на меня смотрит.
— Ты не помнишь?
— У нее пробелы в памяти, Джонни! — кричит Миррен. — Она не помнит половины нашего лета-номер-пятнадцать.
— Нет? А я думал…
— Нет-нет, замолчи сейчас же! — рявкает Миррен. — Ты что, не помнишь, что я тебе говорила?
— Когда? — Парень выглядит озадаченным.
— Прошлым вечером, — говорит Миррен. — Я передала тебе слова тети Пенни.
— Успокойся, — ответил Джонни, кидая в сестру подушку.
— Это важно! Как ты можешь забывать такие вещи? — Казалось, Миррен вот-вот заплачет.
— Извини, ладно? Гат, ты же знаешь, что Каденс не помнит большую часть лета-номер-пятнадцать?
— Знаю, — отвечает он.
— Видишь? — говорит сестра. — Вот Гат меня слушал!
Я покраснела и уставилась в пол. Какое-то время мы просто молчим.
— Многие теряют память при сильном ударе головой, — наконец говорю я. — Это мама вам рассказала?
Джонни нервно смеется.
— Я удивлена, — продолжаю я. — Она ненавидит об этом говорить.
— Она сказала, что ты должна восстанавливаться постепенно, и все вспомнишь в свое время. Все тетушки знают, — говорит Миррен. — Дедушка знает. Малышня. Прислуга. Каждый человек на острове знает, кроме Джонни, судя по всему.
— Я знал, — спорит тот. — Просто не видел картину в целом.
— Не глупи, — просит его Миррен. — Сейчас не время.
— Все нормально, — киваю я Джонни. — Ты не глупый. Просто у тебя был неоптимальный момент. Уверена, теперь все будет оптимально.
— Я всегда оптимален, — отвечает Джонни. — Просто не настолько, насколько хочет Миррен.
Гат улыбается, когда я говорю «неоптимальный», и хлопает меня по плечу.
Мы начали все сначала.
36
Играем в теннис. Мы с Джонни выигрываем, но не из-за моей отменной игры. Он хороший спортсмен, а Миррен больше сосредоточена на том, чтобы ударить по мячу и после этого заплясать от радости, не заботясь, возвращается ли он к ней. Гат смеется вместе с ней, из-за чего промахивается.
— Как тебе Европа? — спрашивает Гат, пока мы возвращаемся в Каддлдаун.
— Папа ел чернила кальмара.
— Что еще? — Мы входим во двор и кидаем ракетки на крыльцо. Затем вытягиваемся на газоне.
— Честно говоря, рассказывать особо нечего, — говорю я. — Знаешь, что я делала, пока папа ходил в Колизей?
— Что?
— Лежала на полу в туалете отеля, прижав лицо к плитке. Разглядывала основание голубого итальянского унитаза.
— Унитаз был голубой? — с любопытством спрашивает Джонни, садясь.
— Только ты мог больше заинтересоваться голубым унитазом, чем видами Рима! — стонет Гат.
— Каденс, — говорит Миррен.
— Что?
— Нет, ничего.
— Что?
— Ты просишь, чтобы мы не жалели тебя, но затем рассказываешь историю об основании унитаза! — выпаливает она. — Это правда вызывает жалость. Что мы должны сказать?
— И еще мы завидуем твоему путешествию в Рим, — продолжает Гат. — Мы-то там никогда не были.
— Я хочу в Рим! — кричит Джонни, ложась на спину. — Я так хочу увидеть голубые итальянские унитазы!
— Я хочу увидеть Термы Каракаллы, — говорит Гат. — И попробовать все сорта мороженого, которые там делают.
— Так поезжайте, — говорю я.
— Это не так просто.
— Ладно, но вы поедете, — говорю я. — После поступления или окончания колледжа.
Гат вздыхает:
— Я просто хочу сказать… Ты была в Риме!
— Хотела бы я, чтобы и ты был там со мной.
37
— Ты была на теннисном корте? — спрашивает мамочка. — Я слышала удары мячей.
— Просто развлекалась.
— Ты так давно не играла. Это замечательно.
— У меня ужасная подача.
— Я так рада, Кади, что ты снова взялась за теннис. Если хочешь попрактиковаться со мной завтра, только скажи.
Полный бред. Я не вернусь к профессиональному теннису только потому, что сыграла один разок, и никоим образом не хочу играть с мамой. Она наденет теннисную юбочку, будет хвалить меня, опекать и бегать вокруг, пока я не накричу на нее.
— Посмотрим, — говорю я. — Похоже, я потянула плечо.
Ужин проводится в японском саду. Мы наблюдаем за закатом в восемь часов, рассевшись группками за маленькие столики. Тафт и Уилл хватают свиные отбивные и едят их руками.
— Вы ведете себя, как дикари, — говорит Либерти, морща носик.
— И? — спрашивает Тафт.
— Есть такая штука, называется вилка, — отвечает девочка.
— Смотри, как бы она не угодила тебе в лицо, — говорит ей брат.
Джонни, Гат и Миррен могут есть в Каддлдауне, ведь они не инвалиды. Их мамы не контролируют. А моя даже не разрешает мне сидеть со взрослыми. Я делю столик со своими кузенами и кузинами.
Они все смеются и огрызаются друг на друга, болтая с полным ртом. Я перестаю слушать, что они говорят. Вместо этого я смотрю на маму, Кэрри и Бесс, собравшихся вокруг дедушки.
Я вспомнила один вечер. Должно быть, он был за две недели до моего несчастного случая. Ранний июль. Мы все сидели за длинным столом на газоне Клермонта. Цитронелловые свечи горели на крыльце. Малышня доела свои бургеры и кувыркалась на траве. Остальные ели жареную рыбу-меч с базиликовым соусом. Был салат из желтых помидоров и запеканка из цуккини под пармезаном. Гат прижал свою ногу к моей под столом. Я чувствовала головокружение от счастья.
Тетушки размазывали еду по тарелкам, молчаливые и серьезные на фоне криков малышни. Дедушка откинулся на спинку стула, сложив руки на животе.
— Думаете, я должен отремонтировать дом в Бостоне? — спросил он.
Последовала тишина.
— Нет, папа. — Бесс заговорила первой. — Мы любим этот дом.
— Ты постоянно жалуешься на планировку гостиной, — сказал дедушка.
Бесс переглянулась с сестрами.
— Вовсе нет.
— Тебе не нравится дизайн, — настаивал дедуля.
— Это правда, — критично подметила мама.
— Мне кажется, это обсуждение немного неуместно, — сказала Кэрри.
— Я мог бы воспользоваться твоим советом, знаешь ли, — сказал дедушка Бесс. — Можешь приехать и прикинуть, что там поменять? Сказать, что думаешь?
— Я…
Он наклонился:
— Я ведь его и продать могу.
Все мы знали, что тетя Бесс хочет получить бостонский дом. Все тетушки его хотели. Он стоил четыре миллиона долларов, да и выросли они там. Но Бесс была единственной, кто жил рядом, и только у нее было достаточно детей, чтобы заполнить все спальни.