— Папа, — резким голосом произнесла Кэрри. — Ты не можешь его продать.
— Я могу делать все, что захочу, — ответил он, накалывая последний помидор в своей тарелки и закидывая его себе в рот. — Значит, Бесс, дом тебе нравится таким, какой он есть? Или ты хочешь его отремонтировать? Ну же, никому не нравятся мямли.
— Я с радостью помогу со всем, что ты захочешь поменять, папа.
— Ой, я вас умоляю, — резко сказала мама. — Только вчера ты рассказывала, как ты занята, а теперь помогаешь ремонтировать бостонский дом?
— Папа попросил нас о помощи, — ответила тетя.
— Он попросил твоей помощи. Мы тебе уже не нужны, папочка? — Мама была пьяна.
Дедушка рассмеялся:
— Пенни, расслабься.
— Я расслаблюсь, когда мы разберемся, кому достанется дом.
— Ты сводишь нас с ума, — буркнула Кэрри.
— Что такое? Не бормочи под нос.
— Мы все любим тебя, пап, — громко сказала Кэрри. — Я понимаю, год выдался тяжелым.
— Если вы сходите с ума, это ваша вина, — сказал дедушка. — Возьмите себя в руки. Я не могу оставить дом на безумцев.
Посмотрите на тетушек сейчас, летом-номер-семнадцать. Здесь, в японском саду Нового Клермонта, мама обнимает тетю Бесс, которая тянется, чтобы отрезать Кэрри кусочек малинового пирога.
Ночь прекрасна, и, действительно, мы — прекрасная семья.
Я не знаю, что изменилось.
38
— У Тафта тоже появился девиз, — говорю я Миррен. На улице полночь. Мы, Лжецы, играем в «Эрудита» в гостиной Каддлдауна.
Мое колено касается бедра Гата, но я не уверена, что он замечает. Доска почти заполнена. Мой разум устал. У меня дурацкие буквы.
Миррен рассеянно перестраивает свои фишки.
— Что-что у Тафта?
— Девиз. Ну, знаешь, как у дедушки. «Никому не нравятся мямли»?
— «Никогда не занимайте места в заднем ряду», — кривляется она.
— «Никогда не жалуйся. Никогда не оправдывайся», — говорит Гат. — По-моему, это фраза Дизраэли.
— Ой, он ее обожает, — кивает Миррен.
— А еще: «Нет — неприемлемый ответ», — добавляю я.
— Господи, Кади! — кричит Джонни. — Ты можешь просто сложить слово и позволить нам продолжить игру?
— Не кричи на нее, — говорит Миррен.
— Прости, — извиняется Джонни. — Не соизволишь ли ты проявить милосердие и сложить это гребаное слово?
Мое колено касается бедра Гата. Мне вправду тяжело соображать. Я складываю короткое, жалкое слово.
Джонни продолжает игру.
— «Наркотики нам не друзья», — провозглашаю я. — Вот девиз Тафта.
— Да ладно! — смеется Миррен. — И как ему пришло такое в голову?
— Может, им в школе читали лекцию на тему наркотиков. К тому же близняшки прокрались ко мне в комнату и рассказали ему, что у меня в комоде полно таблеток, и он хотел убедиться, что у меня нет зависимости.
— Боже мой. Что Бонни, что Либерти — ходячая катастрофа. Судя по всему, теперь они еще и страдают клептоманией.
— Правда?
— Они взяли мамино снотворное и бриллиантовые сережки. Понятия не имею, куда они собираются их надеть, чтобы мама не увидела. Плюс, девочек двое, а серьги одни.
— Ты говорила им, что знаешь об этом?
— Пыталась поговорить с Бонни. Но это бесполезно, — говорит Миррен. Она снова переставляет свои буквы. — Мне нравится мысль о девизе, — продолжает она. — Мне кажется, вдохновляющая цитата поможет пережить тяжелые времена.
— Например, какая? — спрашивает Гат.
Сестра делает паузу. Затем говорит:
— «Будь немного добрее, чем должен».
После этого мы все замолкаем. Не поспоришь.
— «Никогда не ешь того, что крупнее твоей задницы», — говорит Джонни.
— Ты ел нечто крупнее своей задницы? — удивляюсь я.
Он торжественно кивает.
— Ладно, Гат, а у тебя какой? — интересуется Миррен.
— У меня нет девиза.
— Ладно тебе.
— Ну, может, вот такой. — Парень опускает глаза на свои ногти. — «Не мирись со злом, которое можешь изменить».
— Я согласна с этим, — говорю я. И это правда.
— А я — нет, — говорит подруга.
— Почему?
— Мы мало что можем изменить. Нужно воспринимать мир таким, какой он есть.
— Неправда, — возражает Гат.
— Разве не лучше быть спокойным, мирным человеком? — спрашивает она.
— Нет, — решительно говорит парень. — Надо бороться со злом.
— «Не ешь желтый снег», — придумывает Джонни. — Тоже хороший девиз.
— «Всегда делай то, чего боишься», — предлагаю я. — Это мой.
— О, ради бога. Кто это сказал? — рявкает Миррен.
— Эмерсон. Кажется. — Я тянусь за ручкой и пишу на тыльной стороне ладони.
На левой: «Всегда делай то». На правой: «чего боишься». Вышло кривовато.
— Эмерсон такой нудный, — говорит Джонни. Он забирает у меня ручку и пишет на своей левой ладони: «ЖЕЛТЫЙ СНЕГ — НИКОГДА». — Вот так. — Он показывает нам результат. — Это должно помочь.
— Кади, я серьезно. Мы не всегда должны делать то, чего боимся, — пылко говорит Миррен. — Вообще не должны!
— Почему?
— Потому что так ты можешь умереть. Навредить себе. Если ты боишься, этому должна быть разумная причина. Доверяй своим инстинктам.
— Вот, значит, твоя философия? — спрашивает Джонни. — Быть жалким трусом?
— Да, — говорит Миррен. — Это. И то, что я говорила про доброту.
39
Я иду за Гатом, когда он поднимается наверх. Преследую его по долгому коридору, наконец хватаю за руку и прижимаюсь губами к его губам.
Этого я боюсь, и поэтому считаю нужным сделать.
Он отвечает на поцелуй. Его пальцы переплетаются с моими, моя голова кружится, но Гат меня поддерживает. И снова все ясно, восхитительно. Наш поцелуй превращает мир в прах. Есть только мы, остальное не имеет значения.
Потом он отстраняется.
— Мне не стоит этого делать.
— Почему? — Его рука все еще держит мою.
— Не то чтобы я не хотел, но…
— Я думала, мы начали заново. Разве это не хорошее начало?
— Я запутался. — Гат делает шаг назад и прислоняется к стене. — Это такой банальный разговор. Не знаю, что еще сказать.
— Объясни.
Пауза. Затем:
— Ты меня не знаешь.
— Объясни, — снова прошу я.
Парень хватается за голову. Мы так и стоим, прислонившись к стене, в темноте.
— Ладно, — наконец прошептал он. — Начнем с того, что ты никогда не встречала мою маму. Ты никогда не была у меня дома.
Это правда. Мы с Гатом виделись только на Бичвуде.
— Тебе кажется, будто ты меня знаешь, Кади, но тебе известен только тот я, который приезжает сюда. А это… это неполная картинка. Ты не видела мою комнату, с окном, выходящим на вентиляционную шахту, мамино карри, друзей из моей школы, наши вечеринки. Ты встречаешься со мной только на острове, где живут только богачи, не считая меня и прислуги. Где все светлокожие, кроме меня, Джинни и Пауло.
— Кто такие Джинни и Пауло?
Гат бьет кулаком по своей ладони.
— Джинни — экономка. Пауло — садовник. Ты не знаешь их имен, хоть они работали здесь каждое лето. Частично об этом я и говорю.
Мое лицо краснеет от стыда.
— Мне жаль.
— Но хочешь ли ты вообще, ну, увидеть картину целиком? — спрашивает Гат. — Можешь ли ты это понять?
— Ты никогда не узнаешь, если не расскажешь мне, — говорю я. — Я давно не слышала от тебя новостей.
— Знаешь, кто я для твоего дедушки? Кем всегда был?
— Кем?
— Хитклиффом. Из «Грозового перевала». Читала?
Я качаю головой.
— Хитклифф — цыганский мальчик, взятый под крылышко знатной семьи Эрншо. Он влюбляется в Кэтрин. Она тоже его любит — тем не менее смешивает парня с грязью из-за его прошлого. Остальные члены семьи с ней солидарны.
— Это вовсе не похоже на мои чувства.
— Хитклиффу никак не удается завоевать уважение этих Эрншо. Но он все равно пытается. Парень уходит, получает образование, становится джентльменом. А они продолжают считать его животным.
— И?..
— Затем, потому что это трагическая история, Хитклифф становится именно тем, кем они его считают. Жестоким. Его внутреннее зло просачивается наружу.
— Я думала, это роман.
Гат качает головой.
— Эти люди ужасно обращались друг с другом.
— Так ты говоришь, что дедушка считает тебя Хитклиффом?
— Клянусь тебе. Для него я зверь в невинном обличье, предавший его доверие, в то время как он позволял приезжать на его шикарный остров каждый год. Ведь я предал твоего дедушку, соблазнив его Кэтрин, его Каденс. И в наказание я должен стать тем монстром, которого он всегда во мне видел.
Я молчу.
Гат молчит.
Я протягиваю руку и касаюсь его. Одно ощущение его руки под тонким хлопком футболки вызывает у меня до боли сильное желание вновь поцеловать его.
— Знаешь, что самое страшное? — спрашивает он, не глядя на меня. — Ведь он оказался прав.
— Это не так.
— О-о, все именно так.
— Гат, постой.
Но он скрылся в своей комнате и закрыл дверь.
Я одна в темном коридоре.
40
Давным-давно жил-был король, у которого было три прекрасных дочери. Девочки были ангельской внешности. Они вступили в удачные брачные союзы, но появление первой внучки принесло разочарование. Младшая принцесса произвела на свет дочь до того крошечную, что матери приходилось носить ее в кармане, чтобы девочку никто не увидел. В конце концов родились другие внуки, с нормальным ростом, и король с королевой практически забыли о существовании крошечной принцессы.
Когда та стала постарше, большую часть своих дней и ночей она проводила в своей маленькой кроватке. У девочки не было причин вставать, настолько она была одинокой.
Однажды принцесса рискнула зайти в королевскую библиотеку, где с радостью открыла, какую прекрасную компанию могут составить книги. Она стала там частым гостем. Однажды утром, пока девочка читала, на стол взобрался мышонок. Он стоял на двух лапках и был одет в бархатный пиджачок. Его усы были чистыми, а шерстка — коричневой.
— Ты читаешь прямо как я, — сказал мышонок, — бродя туда-сюда по страницам. — Он сделал шаг вперед и низко поклонился.
Мышонок очаровал крошечную принцессу историями о своих приключениях. Он рассказал ей о троллях, крадущих людские ноги, и богах, бросающих на произвол бедняков. Он задавал вопросы о Вселенной и постоянно искал ответы. Считал, что за ранами нужно ухаживать. В свою очередь принцесса рассказывала мышонку сказки, рисовала его портреты и дарила ему крошечные рисунки. Она смеялась и спорила с ним. Впервые в жизни девочка чувствовала себя живой.
И вскоре они прониклись друг к другу искренней любовью.
Тем не менее, когда принцесса представила своего жениха семье, без неприятностей не обошлось.
— Он всего лишь мышь! — закричал король с презрением, а королева завизжала от страха и выбежала из тронного зала. И вправду, все королевство, от правителей до слуг, рассматривало жениха-мышонка с подозрением и растерянностью.
— Это противоестественно, — перешептывались люди. — Животное, переодевшееся человеком!
Крошечная принцесса не сомневалась. Они с мышонком покинули дворец и уехали далеко-далеко. В незнакомой стране они поженились, построили себе дом, наполнили его книгами и шоколадом и жили долго и счастливо.
Если вы хотите жить там, где люди не боятся мыши, то должны отбросить мысли о жизни во дворце.
41
Великан берет ржавую пилу. Он злорадно напевает, пока распиливает мой лоб, пробираясь к мозгу.
У меня осталось меньше четырех недель, чтобы узнать правду.
Дедушка зовет меня Миррен.
Близняшки крадут снотворное и бриллиантовые сережки.
Мама ссорится с тетушками из-за дома в Бостоне.
Бесс ненавидит Каддлдаун.
Кэрри бродит ночами по острову.
Уилл страдает от кошмаров.
Гат — Хитклифф.
Гат считает, что я его не знаю.
И возможно, он прав.
Я беру таблетки. Запиваю их водой. В комнате темно.
Мама стоит в дверях и наблюдает за мной. Я с ней не разговариваю.
Я лежу в кровати уже два дня. Время от времени острая боль ослабевает до надоедливой пульсации. Затем если я одна, то сажусь и делаю записи на маленьких бумажках над моей кроватью. Вопросов больше, чем ответов.
Как-то утром, когда мне стало лучше, дедушка решил зайти в Уиндемир. На нем белые льняные брюки и синий спортивный пиджак. Я, в шортах и футболке, играю с собаками в саду — бросаю им теннисный мячик. Мама уже ушла в Новый Клермонт.
— Я собираюсь в Эдгартаун, — говорит дедуля, почесывая Боша за ушком. — Хочешь присоединиться? Если ты не против компании старика.
— Даже не знаю, — отшучиваюсь я. — Я так люблю обслюнявленные мячики… На это может уйти весь день.
— Я свожу тебя в книжный, Кади. Куплю подарки, как раньше.
— Как насчет ирисок?
Дедушка смеется:
— Безусловно, купим и ириски.
— Это мама тебя подговорила?
— Нет. — Он почесал свои встопорщенные седые волосы. — Но Бесс не хочет, чтобы я вел моторную лодку сам. Говорит, что я могу потерять направление.
— Мне тоже не разрешено рулить.
— Знаю, — говорит он, протягивая ключи. — Но здесь главный я, а не Бесс и Пенни.
Мы решаем позавтракать в городе. Нужно отплыть от Бичвуда до того, как тетушки нас хватятся.
Эдгартаун — милая портовая деревушка в Мартас-Винъярд. Нам до нее плыть двадцать минут. Повсюду видны белые заборы и белые деревянные домики с цветочными садами. В магазинах продают сувениры для туристов, мороженое, дорогую одежду и антикварные ювелирные изделия. От гавани постоянно отплывают лодки: кто на рыбалку, кто полюбоваться пейзажами.
Дедушка будто снова стал самим собой. Швыряет деньги направо и налево. Угощает меня эспрессо и круассанами в маленькой пекарне со столиком у окна, затем пытается купить мне книгу в местном магазине. Когда я отказываюсь от подарка, дедуля качает головой, прознав про мой благотворительный проект, но не отчитывает меня. Вместо этого он просит помочь выбрать подарки для малышни и книгу по флористике для Джинни, экономки. Мы делаем большой заказ в кондитерской Мурдика: шоколад простой, шоколад ореховый, арахисовое масло и ириски.
Прогуливаясь по одной из арт-галерей, мы случайно встречаем дедушкиного адвоката — худого седеющего мужчину, по имени Ричард Тэтчер.
— Так вот ты какая, Каденс, первая внучка! — говорит он, пожимая мне руку. — Много о тебе наслышан.
— Он отвечает за наше имущество, — объясняет дедушка.
— Первая внучка, — повторяет Тэтчер. — С этим чувством ничто не сравнится.
— Да, у моей девочки есть голова на плечах, — хвастается дедуля. — В ней течет наша кровь, Синклер до мозга костей.
Стандартные фразы, я постоянно слышу их от него. «Никогда не жалуйся. Никогда не оправдывайся». «Нет — не наш ответ». Но меня смущает, когда он использует их и когда упоминает обо мне. Есть голова на плечах? На самом деле у меня проблемы с головой, как ясно сказано в бесчисленных чертовых медицинских диагнозах — кроме того, в моих жилах течет кровь неверных Истманов. В следующем году я не иду в колледж, я забросила спорт и все организации, в которых раньше состояла. Большую часть времени нахожусь под действием «перкосета» и отвратительно веду себя с младшими кузинами и кузенами.
Тем не менее лицо дедушки светится, когда он говорит обо мне. По крайней мере, сегодня он помнит, что я — не Миррен.
— Она похожа на вас, — говорит Тэтчер.
— Не правда ли? Вот только она — хорошенькая.
— Спасибо, — говорю я. — Но если ты хочешь добиться полного сходства, мне придется разлохматить волосы.
Дедушка улыбается.
— Это все из-за ветра, мы плыли на лодке, — подмигивает он Тэтчеру. — Забыл взять с собой шляпу.
— Они у него всегда топорщатся, — как бы по секрету говорю я мужчине.