До «Вальтера» добирались два часа, так как попали в пробку, репетировать не успевали. Клуб стоял посреди леса. Но вся инфраструктура на месте. Здание деревянное, но с размахом, построено в стиле фахтверк, с вынесенным наружу каркасом из балок. Вход в огоньках, шикарная ёлка во дворе стильно сияет красными шарами и золотыми бантами. Рядом обширная стоянка с крутыми тачками. Среди темных представительских авто белеет «скорая помощь».
Мы зашли с черного входа, так как публика уже начала подтягиваться. В гримёрку поставили минеральной воды, мясную нарезку, апельсины. Здесь зеркала, кондиционер, горячая вода, фен, утюг с доской, вешалки для костюмов, рядом туалет… В некоторых домах культуры так не принимают. Мы довольны. Девчонки щебечут – сегодня опять их звездный час! Дэн с ними сделал пул! Всех мужичков заведут! Но пул – это на финал! Сначала мы с «джексоном», потом девчонки с латиной, наш вакинг и еще два танца, во время которых я буду поедать апельсины в гримёрке! Мы переодеваемся: майка, узкие джинсы, серебристый, с искрой пиджак, шляпа и повязка на руку. Из коридора звуки нарастающего возбуждения. Нас зовут.
По белому коридору мы торопимся в зал. Интересно, что мы ни разу не выступали на этом паркете, о площадке знает только Дэн. Он говорил, что всё о’кей: пол ненаклонный и нескользкий, без ступеней, свет суперский, звук качественный. Подходим к выходу в зал, а там столпились люди в спортивной одежде. У меня ёкает сердце, даже не заходя в зал, я понимаю, что такое миксфайт – бои без правил, смесь единоборств во главе с боксом. Через головы любопытствующих я вижу ринг. Там бьются два парня. У обоих обнаженный торс, без шлемов, перчатки не совсем боксерские, босиком. Удары руками, ногами, в клинч, головой, ногой в повороте, и опять хук справа, слева, джеб в нос, ногой по колену… Один падает. Публика вяло и недовольно орет, видимо, в этом бою ставки не большие. Парню с красными перчатками с бородкой-«якорем» на потном лице поднимают руку. Он победил! А упавшего подхватывают под руки и утаскивают, его ноги волочатся по полу. Хм… почему у меня сдавило внутри? Тревожно… Но наш выход!
Мы зажигаем лунной походкой, прыжками, приземлением в полушпагате и в шпагате, мы синхронно делаем квадрат вслепую, выкидываем шляпы. Площадка действительно хороша, места достаточно, нет духоты, свет не слепящий. Публика не жлобская, цивильная, дамы в декольте, мужики в костюмах. Нам хлопают даже больше, чем предыдущим бойцам. Теперь нужно бежать в гримерку, переодеваться на вакинг. На ринг выходит новая пара. Их объявляют утомительно долго и надсадно громко, якобы заводя публику. Объявляют так, что нерусские имена слышно и у нас в гримерке. Мы красим лица, посыпаем их блестками, вощим волосы, натягиваем лосины со стразами и обертываемся серебряной липкой лентой. Парни шутят, в этот момент приколы всегда с голубоватым оттенком. До выхода мы даже успеваем мяса полопать. Девчонки латинят.
Слышу, объявляют новую пару бойцов:
- Представитель клуба «Зорг», обладатель золотого пояса турнира блу-у-у-удэнд-сви-и-ит, Олег За-а-а-агребин. Встречаем! Пять побед подряд! Коронный удар апперкот левой! Опытный боец!..
- Ииии… в левом углу… молодой и жестокий Марат Фа-а-а-аритов, клуб «Бо-о-онза», звезда последних боёв: три боя – три нокаута! Пришел из классического бокса! Победитель турниров ЮЭфЭй!… Вот он…
Что с моим сердцем? Что-то давит? Что с моими ногами? Куда меня несёт?
- Лютый? Ты куда? – кричит мне Карпыч.
- На бой посмотрю… интересно.
Никогда не был любителем мордобоя, и мне не интересно. Мне жизненно важно стало посмотреть именно этот бой: молодой… Фаритов… Бонза… классический бокс… три боя… мало. У выхода в зал по-прежнему люди, они тоже смотрят на бой. Но я, весь в стразах, смог втиснуться, выглянуть, и еле сердце поймал… В левом углу ринга Фара! Что-то изменилось в лице: бешеный взгляд, кривой оскал, брови вразлет, на левой скуле гематома, ноздри пыхают, дёргает плечом. Фара и не Фара. Брейк! И начался бой! Я смотрю заворожено. Я уже видел, как Фара борется, но там была техника, расчет, спорт, а тут слепота, долбежка, бессмысленная агрессия.
- Этот из «Бонзы» ничего! – раздались голоса совсем рядом.
- Пока ничего…
- А что, уже плотно сидит?
- Да, хрен разбёрешь! Смотри на его колено. Факт мениск в крошку! А прыгает! В прошлый раз бился с сотрясением, весь в блокаде новокаиновой, обколотый, бровь в мясо, не видит ничего, а колотил Халка, даже когда тот пал… он невменяемый просто!
- Обколотый, вот и невменяемый!
- Где Дударев его нашёл?
- Не говорит! Прячет его. О! Какой удар!.. Стоять, Олежа!
- Фаритов удары пропускает и даже не шатается! На зомби похож… а ведь молод ещё…
- Олежа! Левой! В ухо… Убивай! Вали… м-м-м… черт!
Боже мой! У Фары потекла бровь. Его хотят убивать, валить. А он? Обколотый? Зомби? Толкаюсь, просачиваюсь в коридор, бегу в гримёрку! Ищу свой телефон! Руки дрожат!
УУУУУУУУУ…………УУУУУУУУ…………УУУУУУУУ……………УУУУУУУУ… – Ник! Бери!- УУУУУУУУУ…………УУУУУУУУ…………УУУУУУУУ
Что делать? Почему Ник не берет телефон? Смогу ли я один? Надо узнать, где боксеры отдыхают, где его комната! А если его там отключат, убьют? И тут нас зовут на выступление, через пять минут вакинг!
- Дэн! – я хватаю его за руку, молю, глазами, руками, голосом. – Я не могу выступать! Мне нужно уйти! Дэн!..
- Лютый… Что-то случилось? – Дэн изумлён.
- Я никогда не просил, но Дэн! Мне нужно спасать одного человека! Именно сейчас! Прости! Но даже если ты выгонишь меня из студии, я уйду сейчас! Прости! Вы же перестроитесь на шестерых! Просто без шпагата в конце! Дэн!
Видимо, в моих глазах было что-то настоящее. Или Дэн сказал это в состоянии аффекта:
- Лютый! Хрен с ним - со шпагатом, если нужно кого-то спасать, то спасай! Может, нужно помочь?
- Может быть, и нужно! Я пока не знаю… спасибо!
И я, как был в лосинах, в стразах, на каблуках, с липкой серебряной лентой, распущенными жатыми волосами и в гриме, зажав телефон в ладони, побежал по коридору туда, где еще был бой! Слышу, публика делает отрывистое «а-а-ах»! И тишина! Боже, боже, боже… это что-то с Фарой? У выхода в зал толпа, не пробиться!
- И-и-и… Марат Фа-а-аритов! Четвертый бой, четвертый нокаут!
Публика зашумела, захлопала. Я тоже захлопал так, что на меня оглянулись. Потом еще какое-то время был шум, ведущий что-то кричал, люди у выхода расступились и, навалившись на здорового дядьку, еле двигался «Олежа», из носа и из уха кровь. Часть народа тут же засуетились, перехватили боксера и поволокли вглубь коридора.
- Перед следующим боем вновь для вас выступает бёо-о-орн-дэнс!
Заиграла наша музыка. Шесть танцоров подбежали к выходу, глаза у них стекленели, и позвоночники выпрямлялись. Наташка удивленно оглянулась на меня, Дэн повернулся и показал «V», и… упругий шаг, подбородок вверх, они уходят в свет. Только в световом прямоугольнике скрылся последний наш, как там же оказывается Фара. Он не один, с ним лысый толстяк с бычьей шеей. Толстяк хлопает Фару по плечу, на лице жирное удовольствие, аж подбородок в масле! Ринат… Половина лица в крови, она идет из брови, кровь на груди, взгляд в никуда, эмоций нет! Одна коленка большая, опухшая, Ринат заметно припадает на эту ногу.
Я вжимаюсь в стенку, ухожу в тень двери. Они проходят мимо. Я за ними:
- Молодец! Молодец! Я не ошибся в тебе! Мы порвем всех! Завтра еще один бой! Мы порвем всех! – талдычит толстяк. Я крадусь за ними. Мимо нашей гримёрки, еще дальше, налево, еще раз налево, упираюсь в дверь, она приоткрыта. Мне из-за угла видно плохо, я перебегаю и встаю за приоткрытую наружу дверь. Не будет видно вообще, зато будет хорошо слышно!
- Молодец, молодец, молодец, - бубнит лысый. – Обколоть коленку надо! Завтра еще один бой - и к доктору! Держи! Сам? Или Круглова позвать?
- Сам…
- Отдыхай! Молодец! Молодец! Как ты его! Загребин уже не то-о-от! Зорги сейчас будут нового искать. Отдыхай! Полотенце вот…
- Что с деньгами?
- Посмотрим, какие были ставки! Думаю, получишь две-три зелеными! Последним выступает Гуга, его ждём, и там денежки! Потом сразу домой, домой! Душик, сон! Можно девочку! Хочешь?
- Нет, спать. Деньги, как всегда!
- Всё сделаю! Передам твоей матери. Она в последний раз очень радовалась, очень!
- Не говори ей, где я! Просто, что жив, здоров, всё нормально…
- Как договаривались!
Звуки приближаются к двери. Чёрт! Если он сейчас выйдет, то меня обнаружит сразу! Я прошмыгнул назад, за угол, в каблуках это трудно. Успел! Толстяк выходит от Фары и в дверях ему говорит:
- Допинг сейчас будет!
Я судорожно рву на себя ближайшую дверь! Она открыта! Ура! Ловлю дверь, чтобы она не бабахнула. Я в темноте. Слышу, что толстяк вышел. Остановился около моей двери, почему стоит? Что делает?
- Это я… приготовь лекарство нашему чемпиону… надо, чтобы вырубился… да и хрен с ним, отлежится за следующую неделю… я жду Гугу… и не впускай к нему никого!.. Нет… не упусти!.. Да, он не знает… давай, он тебя ждет… не долго!
Он с кем-то говорил по телефону! О Фаре! Хотят вырубить! Черт! Я не допущу! Пока этот неизвестный не пришёл, я уведу Рината подальше! Толстяк уходит, шаги затихают. Я выныриваю из темноты в коридор и бегу в комнату к Ринату! Она открыта! Нужно действовать быстро!
- Фара!
Ринат сидит на кожаном диванчике, обхватив голову руками, на шее висит белое полотенце с пятнами крови, на брови – косо приклеенный пластырь. Он медленно поднимает на меня мутные глаза, пристально смотрит.
- Ты кто? – хрипло спрашивает Фара.
- Ты что? Я Лютик! Я Адам! Фара! Нужно бежать! – я подскакиваю к нему и сажусь перед ним на корточки, заглядываю к нему в лицо. Глаза не его, серого тучного неба в них не видно, только черные ямы с красной обводкой, в ямах гнилая вода. Он хмурится:
- Ты кто?
- Фара! Я сейчас накрашенный, это грим! Мы здесь танцуем! Не обращай внимания! Фара! Все ищут тебя! Я тоже.
- Я тебя не знаю…
- Фара! – я кричу. – Тебя обкололи! Ты сейчас и себя не знаешь! А я… я тот, кого ты любишь! Ты писал мне письма, я их наизусть знаю!
- Наизусть? – сипло удивляется Фара, морщит лоб и отодвигается от меня. – Адам? А-а-а-да-а-ам… ты не Адам, он не такой!
- Я Адам! Слушай: «Я презираю свои глаза за то, что они не могут просто с нежностью смотреть на тебя, а вынуждены уходить, убегать от твоих глаз цвета меда. Я бы хотел… слышать твое дыхание, видеть твои легкие движения, трогать твой лоб, касаться щекой мягких волос, тонуть в твоих летних глазах, чтобы стало тепло и солнечно. Но вокруг зима»… Это ты писал МНЕ!
- Тебе? Не-е-ет, это я Лютику писал… Отвали! – он начинает закипать? Ну, нет! Ты меня узнаешь, голубчик! Хватаюсь за концы полотенца, подтягиваюсь к нему ближе, он от меня на дальний край дивана, тащит за собой, как на буксире.
- Ринат! Тебя зовут Ринат! Мама твоя ищет тебя, плачет! Друзья потеряли! Ник всех на уши поднял, всех подключил! А ты! Ты убиваешь себя? Ты решил сбежать? Сбежать от меня? Не убежишь! Ублюдок! Тварь! – говорю я в него, он вцепляется в мои плечи, зрачки испуганно сжимаются, просвет серого, серый – цвет моей надежды. – Ринат! Напиши мне еще письма! Не смей убивать себя! Тебя любят столько людей! Ты их всех предаешь!
Он молчит. Непонятно, узнал меня или нет? Но ручищами сжимает за плечи до хруста, вглядывается в меня до спазма, шевелит разбитыми губами, как будто что-то говорит. И вдруг зло и трезво:
- Мама знает, что все хорошо! А больше никто не любит! Меня нельзя любить!
- Кто тебе это сказал? – ору я в него практически в рот, я загнал его в угол дивана, я почти на нём, я агрессивен, хотя и не обдолбан. Нет времени на церемонии. – Кто тебе это сказал?
- Ты!
Ага! Признал! Додавим! Я вцепляюсь губами в его губы, зубами стучу по зубам, рву до крови, не жалея, не нежничая! Чувствуй меня! Узнавай! Иди за мной! Фара сначала обмяк, но потом, наоборот, напрягся, сжал меня в кольцо, вывернул свое лицо из моих губ, задрал вверх подбородок, я целую в шею, я кусаю в трахею, я грызу кадык и не слышу, а чувствую утробное «м-м-м-м…» в голосовых связках. Его ладони на моих ягодицах, мнут их через лосины. И блин, у него встал? Так быстро? Нет! Я к этому не готов, да и не время сейчас! Я дёрнулся и выгнулся в его руках.
- Фара, нет! - просипел я. Фара оскалился, сверкнул серым льдом и ка-а-ак бросит меня от себя! Трёхочковый! Я валюсь на стол, на котором лежит шприц и тарелка с пресловутыми апельсинами, падаю за стол головой в корзину для мусора, телефон из моих рук скользит к шторе.
- Убирайся! - прохрипел Фара. – Я вылечился!
И тут в коридоре тяжёлые шаги! Я на четвереньках быстро юркнул за штору, схватив упавший телефон. И сразу голос:
- Ну, чемпион, вот и я! Что ты такой взъерошенный? Что не так? Давай дозу счастья…
- Давай! – зло отвечает Фара, а мне хочется кричать, вопить, визжать: «Нет! Не делай этого!» Страшно! Я затих за малиновой шторой, не дышу, не пикаю… Но тут же пикает и заливается громким звоном мой телефон, на опознавалке Ник! Он увидел, что я звонил и решил проверить? Вовремя!
Штора отдергивается, и незнакомый жлоб с пепельно-черным ежиком на голове, с хищным носом и глазами навыкате хватает меня за волосы и рвет вверх. Оу-у-у! Я успел нажать «ответить» на телефоне, черная плиточка самсунга осталась лежать на полу за шторой. Меня толкают от окна.
- Ты кто? Ты что тут делаешь?
Я стараюсь быть громким, кричу:
- Я Лютик! Я тут выступал! И вот нашёл друга! Это мой друг!
- Кто твой друг?
- Фара! Это Фара! – я ору. – Я его здесь нашел! Здесь в «Вальтере»! Стоило ехать так далеко! По 51-му тракту целых двадцать километров! И вот он здесь! Он здесь!
- Что ты мелешь? Ты, говнюк в стразах? Кто тебя сюда пустил?
- Я пришёл сам! Фаре нужна помощь! Вы его обманываете! Вы его садите на наркотики!
- Ах ты! Уебок! – хлесть - в меня летит его кулак, пытаюсь увернуться, но получается не очень хорошо. Хотя если бы он достал так, как хотел, челюсть бы вдрызг! Я падаю назад к окну, тараторю:
- Клуб «Вальтер», клуб «Вальтер», миксфайт, быстрее, быстрее, его увезут, я не смогу… 51-ый тракт, клуб «Вальтер»…
- Ты с кем, говнюк, говоришь? Убью-у-у! - орёт мне страшный мужик, боже мой, меня сейчас убьют! Он рывком за шею поднимает меня. А-а-а! Сейчас вмажет… Но он падает сам вправо, ударяется о стол. За ним стоит Фара:
- Он не говнюк! Он Лютик! – произносит Ринат, и мне: – Уходим!
Хватает меня за руку и тащит в коридор. Картина маслом, киберпанк отдыхает - мы бежим по коридору: я в стразах, в серебряной ленте, на каблуках, со смазанным гримом, выпученными глазами, Ринат - с обнаженным торсом, босиком, с кроваво-белым полотенцем на шее, с кровавыми следами моего поцелуя на губах. Мы бежим, и Фара не хромает. Мы бежим мимо весёлых официантов, мимо удивленных людей в спортивных штанах, мимо каких-то важных галстучно-прилизанных джентльменов. Сшибаем столик на колесиках с грязными бокалами. Мы бежим… ощущение, что бежим в пропасть, но бежим! Я за ним! Только он… только он… только он сможет спасти и меня, и себя… Мимо нас промчался праздничный зал, кто-то успел меня цапнуть за руку, потащить назад. Фара разворачивается, и чел летит к рингу от его кулака. Боксер на ринге вдруг поднимает руку и кричит нам: «Дава-а-ай!» И мы даём, мы бежим на улицу, оба полуголые, 29 декабря, Фара босой! А мои каблуки погружаются в снег, куда он меня тащит? На стоянку? Стильная ёлка нас услужливо скрывает от тех, кто выбежал на крыльцо, потом за не менее стильным заборчиком мы бежим, пригнувшись. Стоянка! Блин, «скорой» нет! Видимо, какого-то бойца увезли!
Только одинокие скорбные машины, все черные, с хищными глазами. Они не ожидали нас? Они замкнули свои рты-двери. Фара пытается открыть по очереди все. И оп! Пятая машина поддаётся, но Фара толкает не на сидение, а в багажник.
- Прыгай!
- Только с тобой, - шепчу я, - ты уходишь со мной!