— Не будет, — криво усмехнулся он. — Какого черта ты не спишь?! Мишки плюшевого не хватает?!
— У меня ноги болят. И замерзли.
Я не удержалась и всхлипнула.
— Дай сюда, — он сел ближе.
Теплые руки растирали ступни. И от этих прикосновений по телу расползалось тепло. Я так и уснула, положив ноги к нему на колени, пригревшись под горячими ладонями.
И проспала до самого утра, до момента, когда организм сам просыпается, ничем не потревоженный, а на улице уж вовсю светит солнце и чирикают птички. А ты лежишь в тепле, закутанная с головой в теплую куртку, лежишь на чем-то мягком, да и вообще, странное ощущение чужого, но приятного запаха будоражит воображение.
Осторожно я открыла глаза. Вирне спал, уложив (или смирившись с тем, что я сама туда улеглась) меня на плечо. Одна рука его запуталась в моих кудрях, вторая покоилась чуть пониже спины…достаточно прочно она там обосновалась: скинуть я не смогла. Вдобавок ко всему, он еще и был без рубашки.
Я скосила глаза в вырез куртки и едва удержалась от возмущенного возгласа: под курткой на мне была его рубашка. Пусть поверх платья, но все же…как он умудрился меня так закутать и не разбудить? Я ведь просыпалась от малейшего шороха, даже кошка мимо не могла пройти. А здесь мужчине удалось одеть меня, закутать, уложить и еще ворочаться не давать. Талант поди.
Я чуть-чуть покашляла, чтобы хоть как-то намекнуть, что проснулась, хочу есть и умыться. Но Вирне спал слишком крепко и совсем не хотел меня отпускать.
— Доброе утро, — сказала я.
— Леарис, — сонно пробормотал мужчина, — рань такая, спи.
И как-то совсем не по-джентельменски прижал меня к себе еще крепче.
— Вообще-то уже утро, — осторожно сказала я. — Нам не пора идти? А еще я бы искупалась! Ну, или хотя бы умылась. И есть хочется…
— Есть скоро будем. Я уже с утра сбегал, кролика подстрелил.
К горлу подступил комок.
— Я…не ем кроликов.
— Жаль. Худеешь? — не открывая глаз, поинтересовался он.
— Не худею! Я против убийства животных!
— Поздравляю. А я за. И за убийство людей, кстати, тоже. Так что не мешай досматривать мне сон.
— Господин Вирне! А давайте, вы меня выпустите, а сами будете досматривать? А то мне уже надоело лежать.
— Нет. Ты меня греешь. Лежи молча, будь добра.
— Слушайте, — я почувствовала легкую злость. — Я вообще-то принцесса…
Его рука потянула за мои волосы, заставляя шею выгибаться, беззащитно обнажаясь перед самым его лицом.
— А-а-а! — заорала вдруг я и от неожиданности мужчина выпустил меня из объятий.
Из одного коридора выглядывала какая-то каракатица…с множеством шевелящихся тоненьких ножек, двумя длинными усами, подбирающимися к нам и набором жутких глаз.
— Ну, и чего мы орем? — Вирне нехотя поднялся. — Это просто какая-то живность.
— Какая-то живность, — передразнила я его. — И мы спали с ЭТИМ в одном помещении!
— Да она больше тебя боится! — рассмеялся он.
Поднял с земли камешек и бросил. С легким шуршанием каракатица исчезла в недрах пещеры.
— Я здесь больше не останусь! — решительно заявила я. — Там уже светло! Где здесь умыться можно?
— Ручей совсем рядом, — буркнул Вирне, потянувшись за рюкзаком.
— Спасибо за одежду, — я благодарно кивнула, протягивая ему куртку с рубашкой. — Надеюсь, вы не замерзли ночью.
— Замерзнешь тут, когда девица прижимается, — хмыкнул мужчина.
И свел на нет все мои попытки завести человеческий разговор. И как у него это получалось?!
* * *
Я хорошо освежилась. Ручей и вправду был недалеко, в каких-то десяти шагах, скрытый за большим камнем. Пока Вирне разводил костер и что-то там делал, я даже успела искупаться и, прочесав немного спутанные волосы, почувствовала себя намного лучше. Странно, но я давно так хорошо не спала. И так много. Обычно засыпала под утро, редко когда мне выпадало больше шести часов сна. А тут такой подарок. И мужчина уже не казался таким грубым и отвратительным, и впереди маячила перспектива возвращения домой, да еще и Арлангору гадость сделали… В общем, вернулась к спасителю я в хорошем расположении духа.
— Что так долго? — недовольно пробурчал он.
— А вам-то какое дело? — я пожала плечами. — Вы все равно без меня завтракаете.
Он действительно уже давно ел мясо, приготовленное на костре.
— Садись, ешь, — он кивнул на тушку кролика, подогревающуюся над тлеющими угольками.
— Нет, спасибо, — как можно вежливее ответила я. — Я не ем мясо.
— Овощей для тебя у меня нет, — буркнул Вирне. — Как и хлеба.
— Не нужно. По дороге я что-нибудь найду, я умею. А хлеб, к слову, я тоже не ем.
Он несколько секунд внимательно меня рассматривал, а потом продолжил есть, пожав плечами.
Мясо я перестала есть лет в пять, когда папа взял меня с собой на охоту. Мама была против, но тот ее, как обычно, не послушал. Они не планировали никого убивать в моем присутствии, но один из отцовских учеников, едва завидев маленького зайца, выстрелил, не задумываясь. От папы нагоняй, конечно, получил, но тем все и ограничилось. Меня успокоили и повезли в замок. Дети быстро забывают плохое, забыла и я. И только когда за ужином меня привели к столу, я начала орать и реветь. На одном из блюд красовалась тушка кролика. С тех пор мясо в меня впихнуть не могли, уж сколько ни бились. Тот год вообще паршивый выдался, тогда же я перестала есть хлеб и все остальное.
Вирне ел молча и быстро, зачем-то периодически отрезая от ножки небольшие кусочки и складывая их на походную тарелку. Если быть совсем честной, я старалась на него не смотреть: от запаха съестного кружилась голова. Оставалось лишь надеяться, что по пути мне попадутся ягоды или съедобные грибы. Бабушка с дедушкой учили меня тому, что можно найти в лесу.
Наблюдая за какими-то бабочками, я краем глаза уловила движение в свою сторону и обернулась. Вирне быстро шел ко мне.
— Что-то слу…
Он сел сзади, обхватив мои бедра ногами, а одной рукой зажал мне ладони.
— Слушай, дурная девка, — почти прорычал мужчина, — я не собираюсь терпеть твои капризы, ясно?! И не хочу, чтобы ты вдруг сдохла до того, как я сдам тебя матери. Поэтому ты будешь есть. Есть то, что дам тебе я.
От шока, испуга и возмущения одновременно я замерла, как котенок в руках хозяина, который вот-вот утопит непрошенное потомство.
Он сунул мне под нос ладонь, на которой лежал кусочек мяса…
— Не буду я есть! — ко мне вернулся голос. — Не смейте меня трогать!
— Будешь, — спокойно произнес мужчина. — Все равно заставлю. Условие — привести тебя живой, а не здоровой. Будет надо силой кормить, силой накормлю.
— Вы не посмеете!
Он как-то странно хмыкнул.
— Ешь! — я вздрогнула от явной угрозы, слышавшейся в голосе.
К горлу подступил комок и я, как всегда не вовремя, заплакала. От безысходности, от неожиданной грубости, от страха, от обиды. От того, что его ладони, еще недавно растирающие мои ноги, могли так грубо прикасаться, оставляя синяки на и так расцарапанной коже.
— Не надо, со мной все нормально будет, — жалобно прошептала я. — Я привыкшая.
Он молчал, не выпуская меня.
— Я так не могу. Я не буду с ладони есть, я не собака!
— Открой рот.
Я покраснела, сама не зная, почему. Забавное должно быть сочетание: слезы, смущение и паника. Веселья у этого Вирне нынче…
Пришлось открыть рот, одновременно закрыв глаза. Лично мне эта ситуация виделась…унизительной.
Я осторожно пережевала кусок мяса и проглотила. Терпимо, если не сказать вкусно. Но так я и не отказывалась от того, что это вкусно. Может, такое поведение и глупым кажется в подобных условиях, но он у меня еще ответит за это.
— Следующий.
— Я могу и сама поесть, — я дернулась, желая высвободиться.
— Не можешь, — отрезал он. — Давай.
Так я съела пять или шесть небольших кусочков и, к собственному стыду, почувствовала себя лучше.
— Хватит, я не хочу, — попыталась я остановить мужчину.
— Пока не доешь, никуда не пойдешь, — сказал он.
Я скосила глаза на тарелку. Там оставалась еще парочка кусков.
— Дайте, я сама, — просьба больше походила на хныканье.
— Нет, — мне показалось, он усмехнулся. — Так интереснее.
Я разозлилась. Силой заставил меня есть, вероятнее всего, оставил синяки на руках, унизил, и еще наслаждается! Когда мужчина в очередной раз поднес кусочек мяса к моим губам я как следует укусила его за палец.
— Понравилось, мяско, да? — тихо рассмеялся он мне прямо в ухо, отчего я вздрогнула.
Шею обдало холодом.
— А если укушу я? — прошептал он, прикасаясь губами к коже…
Я затихла, осмысливая ощущения…
— Что это? — он поднял мои волосы. — Откуда шрамы?
Я дернулась.
— Не трогайте меня! Пустите! Я орать буду! Не смейте! Мама вам устроит вознаграждение!
И, к собственному удивлению, я почувствовала долгожданную свободу. Отползла к какому-то камню и подтянула колени к груди.
— Так все-таки? — спросил он, начиная собирать рюкзак.
Я угрюмо молчала, понимая, что не смогу ему ничего сделать. По крайней мере, сейчас. Даже уйти не могу. Во-первых, догонит, а во-вторых, дороги не знаю.
— Решила со мной не разговаривать? — хмыкнул Вирне. — Тоже неплохо. Вставай, мы выходим. К вечеру дойдем до границы, ночевать будем уже в Империи.
Я поднялась, вытирая слезы и одергивая платье.
— Ну? Я жду, — только через полминуты до меня дошло, что Вирне ждет, чтобы взять меня на руки.
— Нет уж! — я задрала нос. — Сама пойду. Не смейте ко мне прикасаться!
Он хмыкнул, но ничего не сказал. Просто пошел вперед, не оглядываясь.
Я пожалела о своем решении уже через десяток-другой метров. Исцарапала все ноги, разбила коленку и наставила кучу синяков. Уж о комарах можно было и не упоминать. Но гордость мешала проситься к нему, а от воспоминаний о завтраке сводило челюсть. Потому я упорно тащилась в нескольких метрах от мужчины, ругая на чем свет стоит Арлангора, забравшего всю обувь, маму, отправившую за мной этого идиота и себя, за то, что до сих пор не могла сдерживаться, когда прикасались к моей шее…
Несколько раз я порывалась попросить его сделать остановку или снова взять меня на руки. Но не могла и жутко злилась, убеждая себя, что злюсь не на собственную гордость, а на его грубость. Наверное, я вела себя глупо, отказываясь от мяса, но…Стоп. Он же все равно собирался меня нести! От пары дней голодания я не умру, а в пути все равно не требуется от меня каких-либо усилий. Значит, всего лишь играл, заставляя меня делать то, что ему хочется?!
Я вспомнила легкое прикосновение сухих горячих губ к шее и вздохнула. С собой можно было быть честной: чувство, возникшее в этот момент, было мне незнакомо. Очень теплое и приятное, и в то же время какое-то пугающее. И сердце забилось, еще до того, как я вспомнила о шрамах. Я давно не позволяла никому прикасаться ни к шее, ни к спине. Даже маме. Всегда все делала сама: и платья застегивала, и мазями натиралась. Не терпела ничьих прикосновений. А теперь — поняла я это, конечно, спустя время — готова была кошкой выгибаться и мурлыкать, чтобы еще раз почувствовать это касание.
— Привал, — Вирне вдруг резко остановился и бросил рюкзак на траву.
Мы как раз проходили милую поляну с разноцветными цветами, растущими по периметру. Мелькнула мысль, что надо бы поискать грибов в округе, или, на худой конец, ягод, но я уже растянулась на теплой траве, с удовольствием прислушиваясь к ощущениями. Ноги постепенно отдыхали, спина переставала болеть.
— Дурные обе, — раздался голос мужчины. — И мамаша, и дочка. Идиотки две эгоцентричные.
Почему-то стало обидно.
— Не оскорбляйте мою мать!
— А то что? Будешь верещать всю дорогу? Нормальная мать не вырастила бы такого ребенка. И лучше бы за ним следила.
Колено вдруг обожгло дикой болью. Я заорала и вскочила, пытаясь отодвинуться. Но сильные руки не дали, вцепившись в мои бедра и удерживая на месте.
— Вы чего?! — слезы выступили на глазах от жжения.
— Когда ты успела свалиться? — вопрос был явно риторическим. — Упрямая дурная девка.
— Не обзывайтесь, — я подула на ссадину. — Больно же.
— Больно, — согласился мужчина. — Это я еще до твоих царапин и заноз не дошел. Сейчас вытаскивать буду.
— Ой! — я снова попыталась было отползти.
— Спокойно. Хочешь без ноги остаться? Не дергайся.
— Больно же.
— Что ты как маленькая? — рассердился Вирне. — Боли пустяковой боишься.
— Ага, это не вам кожу со спины с мясом отдирали, — я вновь принялась себя жалеть. — Боль у него пустяковая.
— И кто ж с тобой такое творил? — спросил он, продолжая промывать и обрабатывать разбитую коленку.
— Папа, кто ж еще. Мне еще в детстве руки связывали, чтобы не расчесывала.
— Сейчас бы тебя связать, — он пробормотал тихо, но я услышала и решила тему не развивать.
— И что, так сильно болела?
— Да, — я вздохнула.
— И шрамы от этого остались?
— От этого.
— Да ладно. У меня вон тоже вся спина в шрамах. Коленка не такая страшная, как казалась. До свадьбы, может, и не заживет, но в целом ходить будешь, может, даже быстро. Теперь ляг, пожалуйста на живот, я у тебя занозы повытаскиваю и царапины промою.
— А когда мы перейдем границу? — спросила я, чтобы хоть как-то отвлечься от боли. — Чего вы там делаете?!
— Занозы выковыриваю. Не дергайся, а то рука дрогнет, останешься без пальцев. К границе подойдем вечером, вечером же перейдем и заночуем. Спать, увы, придется под открытым небом.
— А нас не найдут там?
— Нет. Не найдут. Зато уже к обеду выйдем к таверне и там остановимся. Ну, а дальше — проще. Лошадей наймем и уже к обеду будешь дома.
— Скорей бы, — вздохнула я. — А нельзя к обеду выйти к таверне, там поесть и до вечера вернуться?
Он помедлил, прежде чем ответить.
— Нет, нельзя.
— А почему? — я закусила губу от резкой боли, пронзившей коленку, когда я неудачно дернулась.
— Просто нельзя. Не шевелись, а?
— Как мы пройдем через границу, если здесь магия не действует? — задумалась я.
— Просто. Сначала пройду я и быстро сниму все заклятья, потом ты. Никто даже понять ничего не успеет.
— А если успеют?
— А если успеют, то все равно никого не найдут. Мы будем на территории Империи, вооруженные и с силами. Пускай там с твоей мамашей разбираются, чего она полезла к ним.
— Почему вы так не любите мою мать?
Вирне тем временем закончил мучить мои ноги и уселся неподалеку.
— Да люблю я ее, люблю. Вот прям сейчас бы и любил.
Я скривилась.
— Слушайте, в том, что у вас с мамой происходило, я-то не виновата. Может, вежливее будете?
— Я куда более вежлив, чем обычно, — буркнул мужчина. — Я тебя даже накормил.
— Силой!
— И на руках нес.
— Потому что вытащили меня из замка без обуви!
— А ты что, немая была?! — рассердился он. — Сказать не могла?!
— Я посмотрю, много ли вы скажете, когда вас вот так вот напугают.
— Леарис, молчи. Еще пять минут и идем. И не вздумай мне упираться, верхом поедешь. А иначе подвешу вниз головой, поняла?
— Вот всегда вы так! Никакого внимания к моим желаниям.
— Солнышко, к желаниям женщины я прислушиваюсь только в одном месте, и тебе туда еще рано.
— В пенсионном управлении? — хмыкнула я. — Да, пожалуй, повременю.
— Будешь огрызаться, я тебя отшлепаю.
— А вас потом отшлепает папа.
— Я думал, он девушек предпочитает…
Я аж воздухом подавилась.
— Ну вы…
И отвернулась, чтобы не видеть этой едкой ухмылки.
Его слова о маме заставили меня задуматься. А не было ли у них часом романа? Об истории любви мамы и папы я знаю многое и не сомневаюсь, что они до сих пор любят друг друга. Но почему-то я никогда не задумывалась, могла ли мама любить кого-то еще. Кроме, разумеется, принца Фара, но тот не в счет, потому что умер до маминой свадьбы.
Интересно, а если бы он не погиб, я, быть может, была бы его дочерью, а не дочерью Кэдерна? Или меня вообще не было бы?