– Может, новенькая? – Николь пожала плечами и улыбнулась. – Здесь новеньким тяжело…
О да, это я уж на собственной шкуре испытать успела…
– А ведет себя, как будто у нее что-то болит, – злой язык мне сейчас был просто совсем ни к чему, но после Ланкмиллерской грубости с утра пораньше так и рвался наружу.
Девушка деликатно не заметила мой не особо радужный настрой и, для удобства гроздь винограда себе на колени положив, продолжила расчесывать волосы.
Я схватила с тарелки яблоко, опасливо пренебрегая экзотикой, и снова выскочила в ванную, но минут через пять уже вернулась обратно, понимая, что больше ничего ни с волосами, ни с кожей больше делать не хочу и не могу. Чувство было такое же, как тогда, когда нас в бордель кафе однажды накормили протухшей рыбой. Мучила жутка тошнота и знобило. Я оперлась на дверной косяк и принялась медленно и эпично сползать на пол. Чувствую, скоро придет пора обниматься с «белым другом». Ох, как я все это ненавижу…
Николь при виде меня вскочила с кровати, но тут же тяжело осела обратно. Она была вся серая.
========== Часть 11 ==========
Творилось что-то непонятное и слишком отвратительное даже для моей жизни. Я плавала в тумане, лишь изредка выныривая на поверхность, где был белый потолок, жесткая койка, какие-то приборы, уколы, головная боль, жажда, тошнота и тяжелый запах спирта. Так продолжалось, кажется, уже очень-очень долго.
Самое худшее было в начале, когда в меня, вообще что-либо слабо соображающую, через рот пихали какую-то трубку и по ней спускали воду, потом она выливалась обратно, тошнило. Я сначала даже думала, что меня пытают, но потом смутно сообразила, что это вроде лечебной процедуры. Если это так, то процедуры совсем не гуманной.
Вообще, все так сразу резко смешалось и оборвалось, что сейчас я ровным счетом ни черта не знала, не помнила, ни о чем не думала. Просто была в вязком противном тумане. Просто была. Уже честно хотелось сдохнуть. Но однажды из забытья меня выдернули резкий голос Ланкмиллера.
Я лежала, не двигаясь и часто моргая, уставившись в потолок, и чувствовала себя почти так же, как тогда на помойке под дождем, когда в памяти обнаружила огромную, ничем не заполнимую дырищу. Я уцепилась за голос Кэри, как за спасительную соломинку. Больше не хочу проваливаться в эту бездну отвратительную.
Медленно и осторожно восстановила в памяти последние сохранившиеся моменты. Сразу стало легче чувствовать себя живой. Постепенно вернулась и возможность мыслить трезво, и строить разумные предположения. Отравление, наверное? Мерзкая штука. Да какое сильное. Еле мизинцем пошевелить могу. Может, сдернуть с себя уже эту капельницу? Замучила, сил нет. И белый потолок тоже видеть больше уже не могу. Хотя, если приглядеться, то на этот раз он бежевый.
– Пусть так, – Ланкмиллер медленно выдохнул, – но почему я узнаю об этом последним?
Он говорил спокойно, но тихую, клокочущую ярость в этом спокойствии мог не услышать только глухой.
– Мне не приказывали поставить вас в известность! Если бы был приказ, тогда и…
Беседа подобного содержания продолжалась уже несколько минут, и, в конце концов, я решилась поискать глазами ее участников. Никогда б не подумала, что обыкновенный поворот головы будет стоить мне стольких усилий.
Зато, когда мои старания успехом увенчались, и я заметила все же двух мужчин, разговаривающих у двери в комнату – а это наша с Николь комната была уже, а не больничная палата, – не смогла сдержать вздоха облегчения. Не знаю, с чего вдруг он вырвался. Просто страшно было бы одной быть после всего этого тумана.
Тот, кого Кэри так остервенело отчитывал, был врач, в белом халате и взлохмаченный. Сам Ланкмиллер был во всем черном, особенно элегантно рубашка выглядела. Но разве под темный пиджак не светлое носят?
– Срываете на мне злобу, – негромко ворчал доктор, ежась.
Я продолжала рассматривать Кэри во всех деталях, внимательно щурясь и не понимая, что в нем не так. Определенно что-то было, что-то очень важное.
Он, видимо, взгляд мой даже почувствовал, потому что неожиданно голову повернул в сторону кровати и бросил врачу сухое:
– Вон.
Дверь тихо хлопнула.
– Ты первый раз за четыре дня очнулась, – сдавленно констатировал Кэри, опускаясь на покрывало.
На меня он не смотрел, а только сквозь. Вообще в никуда.
Не прикасался ко мне и не тревожил, опустив голову и сцепив руки в замок. А еще у Ланкмиллера была двухдневная щетина, и это сразу как-то мужественнее и старше его делало.
Я, прилагая немалые усилия, села, позволив себе пока что лбом упереться в его плечо. Наверное, надо что-то спросить, а то ведь и просидит так до вечера.
– Слушай, Кэри…
Он перевел на меня усталый, даже измотанный взгляд, но напрасно. Больше этого я уже выдавить оказалась не в состоянии. Во рту было сухо и язык еле шевелился. Но было кое-что, что смертельно хотелось узнать.
– Кэри, Николь где?
– Ей повезло меньше, чем тебе. Вчера похоронили… – совсем уж глухо и тяжело сказал Ланкмиллер.
Мне словно пощечину отвесили. Не может быть. Да быть не может, серьезно. Как это, Николь… Вот совсем еще недавно рассказывала мне о судостроительных компаниях и знакомых своих, а теперь…
Я сглотнула давящий ком в горле. Совершенно не хочу, чтобы он видел мои слезы. Не выдержу.
– Мне очень жаль… – ага, сдались ему мои жалости, дурость какую-то сказала, и совсем некстати, – кто…
– Я виню себя и никого кроме, – неожиданно оборвал Кэри зародившийся вопрос. – Этого не должно было случиться. Если случилось, значит, не доглядел, не среагировал, не понял. А сейчас уже поздно.
Убивается. Ничего себе, Ланкмиллер убивается.
А мне было не до шуток и не до сарказма. И вообще паршиво было.
Не то что бы я сильно к Николь привязалась, но настолько все это гадко вышло. Она не заслужила.
Кэри глубоко и протяжно вздохнул.
Я не знала, что сказать. Что вообще полагается говорить в таких ситуациях, и надо ли мне рот раскрывать. Поэтому молчала, по-тихому пытаясь иголку капельницы из-под кожи вытянуть.
Вот же развел безысходность. Это заразно, оказывается. Так хотелось сообщить Ланкмиллеру что-то жутко ядовитое, но он был настолько подавленный, что попросту не поворачивался язык.
Расправившись с капельницей, я потихоньку попыталась слезть с кровати и походить хоть немного, а то все мышцы атрофируются, кто знает, сколько мне еще валяться без движения? Правда, к подвигам подобного типа я была еще не готова и, сделав пару неуверенных шагов, как шлюха на двухметровых каблуках, судорожно ухватилась за полку над кроватью.
Кэри почти раздраженно усадил меня поперек колен, как непослушного ребенка.
– Прекрати глупости, еще мне проблем с тобой не хватало… – измотано проворчал он.
При ближайшем рассмотрении, у Ланкмиллера еще и синяки под глазами обнаружились, бессонницей, значит, мучился. А пока это ближайшее рассмотрение осуществляла, забыла, что перспектива сидеть, прижавшись к насильнику, пусть и скорбящему, меня не прельщает, и вырваться я собиралась еще в самом начале. Теперь уже было поздно.
Я задумчиво и несмело коснулась его виска, потом ладонью медленно провела вниз по щеке и остановилась, не уверенная, стоит ли продолжать или лучше руку уже отдернуть, и так натворила порядочно.
Ну, можно оправдаться тем, что я всегда мечтала пощупать мужскую щетину. А я мечтала? Что за дурость…
Кэри молча взял мою руку в свою и чуть сжал, явно не спеша отпускать обратно. От него пахло усталым отчаянием. Фу, романтично как. Не хочу к нему проникаться ни сочувствием, ни уж тем более симпатией. Синдром… этот… идентификации заложника?
Но едва я попыталась слезть, он меня словно котенка приподнял и уложил на кровать, опустившись рядом и носом уткнувшись мне в шею. Ну отлично. Спрашивать что-то сейчас – бесполезно. Ланкмиллер явно на беседы не настроен.
Я улеглась поудобнее и больше не отпихивалась. Ладно уж, пусть поспит, что с него взять.
Едва дыхание Кэри выровнялось, глубоким и спокойным стало, я потихоньку вылезла из-под его руки и ушла спать на кресло.
– Ки-и-ику…
Я раздраженно отмахнулась. Даже во сне умудряется меня достать этот Ланкмиллер. Сука, ну сгинь, сгинь, дай хоть поспать спокойно без тебя. Так ведь хорошо было…
– Ки-ику, – уже куда более требовательно.
Нет, эта кара меня окончательно постигла. С протестующе-досадливым стоном пришлось просыпаться. Да я все что угодно сделаю, чтоб его больше не видеть. Хоть вообще больше спать не буду.
Но не тут-то, черт возьми, и было. Мое разочарование с завидной жесткостью стерло в пыль все хрупкие надежды. Ланкмиллер действительно нависал надо мной, опираясь на подлокотники кресла и внимательно заглядывая в глаза.
– Проснулась наконец-то, – констатировал извращенец и выпрямился.
Слов не было выразить, как он меня раздражает. Всего несколько дней, а почему-то уже тошнит. Еще и шея затекла дико.
– Вот скажи мне, Кику, – Ланкмиллер сцепил руки за спиной и отвернулся, вопрос был задан почти ласково, снисходительно уж точно, – неужели тебе неприятно хотя бы даже спать в одной постели со мной? Вот правда настолько противно?
– Спать в одной постели приятно с тем, кого любишь. С тобой ничего общего иметь не хочу. Вообще тебя видеть не хочу. Ах, зачем я это… Все равно ведь не поймешь.
– Естественно такому тирану, как я, не понять, – Кэри театрально развел руками и укоризненно взглянул на меня, – уж не настолько плохо я с тобой обращаюсь.
Я насупилась. Что-то сегодня он серьезный. Лучше бы отпустил насовсем. Но о таком просить я попросту не смела, зная, что мне ответят решительным отказом. По крайней мере, пока что какое-то время надо потерпеть.
– Кушать хочу… – тихо посетовала я.
– Тебе сейчас нельзя много, вон на столе тарелка. Собственно, за этим я тебя и будил, вовсе необязательно было материться.
Материлась? Я материлась? Ну, то что было спросонок, можно бы и мимо ушей пропустить. И чего он мне нотации читать взялся, и так голова тяжелая.
Тарелка на столике действительно стояла, плоская с темно-синей каемкой, в ней было нечто наподобие жидкой картофельной каши вперемешку с водой и без всяких излишеств. Но пахло вкусно.
Я было взялась за ложку, но тут же резко ее выронила и недоверчиво взглянула на Кэри.
– Это есть можно, – доверительно шепнул он, склонившись к моему уху.
Ну вот, а сам чуть было весь аппетит не обломал.
Ланкмиллер собрался уходить. Я понимаю, лезть туда, куда лезть не следует, а уж тем более напоминать ему о Николь и всем случившемся – худшая из идей, но все равно, это важно.
– Кэри! – он так быстро остановился, что я носом врезалась в его спину. – Ты неправильно поступаешь, что не ищешь виновника. Так нельзя, он же обязательно почувствует безнаказанность и будет продолжать. Очень легко решать проблемы, убивая людей! Понимаешь?
Я с надеждой заглянула в высокомерные глаза Ланкмиллера.
– Даже слышать ничего не хочу. Это кто-то из дома. Кто-то из дома последняя мразь и скотина, и… я не желаю знать, кто.
Кэри вышел, больше ни слова не добавив. Я открыла дверь обратно и, высунувшись в коридор, мрачно буркнула:
– Ну и дурак.
Потом молча взяла Ланкмиллера за рукав, так же молча вернула обратно в комнату и только после этого взялась за еду. Вопреки ожиданиям, много в меня не влезло. «Хозяин» смотрел на все это со скрытом интересом, выжидающе. А я закончила и, отодвинув полупустую тарелку, подтянула колени к груди.
– В заложники меня взяла что ли, – наконец фыркнул Кэри.
– Ты что, собираешься меня оставить одну? Среди своих… гарпий? Особенно сейчас? – я буду давить на жалость.
Внутри все ходуном ходит, как представлю, что останусь одна. В этой комнате на двоих.
– Ты четыре дня безвылазно провалялась чуть ли не в коме и ничего, жива и, похоже, очень даже здорова. Одно дело, что об этом я только совсем недавно узнал.
Это держали в тайне, или про меня забыли? Про меня забыли. Заебись. А он и сам не вспомнил. Хорош.
– Послушай, ты просто не имеешь права оставить меня одну. Раз приобрел, значит, и безопасность обеспечь!
– Если будешь ходить за мной хвостом, все станет только хуже, неужели не понимаешь? Жизнь такая, Кику, выживай или… – он резко склонился к моему лицу, заставив затылком вжаться в спинку кресла.
Я в ответ нахмурилась, стискивая лацканы черного пиджака. В молчаливом ожидании прошла минута.
– И не отпустишь?
– Нет.
– Ладно, собирайся. Я все равно хотел все лишнее из головы выветрить, значит, пойдем вместе. Сколько же с тобой хлопот…
А как ты думал наложниц заводить, Ланкмиллер? Надеюсь, понятие, «выветрить лишнее из головы» не подразумевает под собой ни светской тусовки, ни секса. К счастью, в «развратном бизнесмене» осталось еще что-то человеческое: на набережную меня привел. Но на какую. Она и близко не могла сравниться с той частью, что была неподалеку от бордель-кафе: грязная, заплеванная и замусоленная до основания, сквозь маленькие бетонные плитки, спускавшиеся до самой воды, болезненно-серыми клоками прорастала трава. Там кораблей было много и пятна мазута в море. Я даже не удивилась бы, узнай, что Ланкмиллер ее ни разу в жизни и не видел.
Эту часть впервые видела я. Набережная богатой части города проходила по обрыву. С одной стороны, не так далеко внизу плескалось синее даже в мрачную погоду море, с другой – сосны росли, скамеечки какие-то, аккуратный бордюр. Так высший свет жил.
Я порывисто вдохнула остро-морской воздух. Удивительно, ветер не принес ни запаха мазута, ни рыбы, только соль, хвоя и дождь немного. Судя по лужам, он совсем недавно кончился.
Быстро идти я еще не могла, поэтому, то и дело отставала от Ланкмиллера, а он останавливался и смотрел на меня таким взглядом, будто я вообще умственно-отсталая и потерянная для общества личность. В конце концов, Кэри останавливаться надоело, и он облокотился на белый парапет, уставившись в море. Ветер, из-за которого мне постоянно все плотнее и плотнее в пальто кутаться приходилось, действительно все хорошо выветривал. Я все же развязала неведомый узел длинного легкого шарфа и, схватив его за один конец, наблюдала, как он по ветру развевается, в конце концов, он из пальцев вырвался. Я и опомниться не успела, как Ланкмиллер его поймал и возвратил обратно мне на шею, с измученным и многозначительным вздохом.
– Здорово здесь, правда? Красиво так… – не удержалась я и, тут же спохватившись, выдавила скомканное, – прости, некстати… я тут… со своими восторгами…
– Говори грубо, говори тихо, как знаешь, говори. Не молчи. Только искренне.
– И птицы… – я бессовестно перебила его, даже шею вытянув.
Над нами огромная белая чайка пролетела, скользнула к морю, когтями царапнув воду, и так же резко снова взмыла ввысь.
Пронзительно заныло в груди почему-то и не отпускало, пока она окончательно из виду не скрылась. Эта слабость даже непозволительна. Но красиво-то как.
– Никогда не видела? – не притворно удивился Кэри.
– Нет, но они тут такие большие, здоровские, там встрепанные были, будто другой мир… – я положила голову на перила, – им хорошо. Летишь себе, куда захочешь… А я вот на всю жизнь обречена служить для плотских утех хозяина.
Интересно, он вообще способен понять, что у меня на душе? Теплая ладонь коснулась волос.
– Кику, в конце концов…
Я вывернулась, мрачно огрызнувшись:
- Хватит играть в доброго дядечку. Нихера в тебе души нет. Отпусти меня, всю жизнь же сломаешь.
– Еще раз, – вкрадчиво и негромко начал Ланкмиллер, придавившая меня щекой к парапету, – Еще хоть один раз ты снова заденешь эту тему – верну в бордель-кафе. Думаю, очевидно, что на должность официантки тебе больше рассчитывать не стоит.
Смахнув испарину с виска, он быстрыми шагами направился обратно к дому. Я сглотнула тяжелый ком, помесь обиды, отчаяния и еще чего-то не менее терпкого.
Из-за отдышки я решительно не успевала за Кэри и уже несколько раз просила его подождать. Потом просить перестала. Ну, уйдет он вперед, а я уйду в другую сторону. Если найдут его псы, сделаю вид, что потерялась просто и все дела. Но извращенец эту штуку быстро просек, вернулся и взял меня за руку. Ну как за руку, за запястье. До синяков. И потащил за собой.