Мир же только просыпался, но уже готов был учиться жить по-новому. Теперь по-настоящему готов.
8
Путешествие выдалось не из легких. Но Рамирату нравилось. Он развлекался. Вивиен была просто очаровательна в своем желании досадить навязавшемуся на её голову провожатому. Но не преуспела. Почему? Да, потому что девчонка-бабочка дракону нравилась, пусть и могла показаться любому другому редкостной стертой. Но только не Томассо. Он сам был еще тот стервец. К тому же тем временем в столице вокруг предстоящего карнавала масочников разгорались нешуточные страсти.
Король с королевой, приглашенные на праздник лично Шельмом, активно включились в приготовления. Но больше всех усердствовали приглашенные на карнавал драконы. Им тоже хотелось нарядов, праздничного одеяния, подчеркивающего их особый статус и роль, но, к сожалению, далеко не все из приглашенных были бронзовыми и умели принимать человеческое обличие. Так что Рамират, наблюдавший за всей этой суетой издалека, лишь посмеивался. В его во всех смыслах почтенном возрасте было совсем не трудно постоянно поддерживать контакт сразу с несколькими сородичами. Но чаще всего он обращался в мыслях к Драконьему Лекарю, ведь именно Ставрас, с легкой руки своего неугомонного шута, неизменно оказывался в центре событий. На что ворчал неимоверно, но сдавался на волю случая и Шельма, который развернулся вовсю.
Так что именно от него Рамират одним из первых узнал душещипательную историю о том, как масочники драконов обряжали. Это была та еще сказка. Ведь, как уже говорилось, обычным, человеческим нарядом тут было никак не обойтись. Пришлось ухищряться. Хотя, если верить мнению самого Томассо, на что масочники и горазды, так это на ухищрения. В общем, с горем пополам драконов обрядили. Томассо, узнав во что и ценою каких усилий, весь день посмеивался в седле, вызывая вящее недовольство мнительных бабочек во главе с Имаго, которой постоянно казалось, что смеется он именно над ней. Ведь вокруг только леса и поля, над кем бы еще ему так сдавленно и невнятно хихикать? Наивная, право слово. Что в её ледяной красоте и напускной неприступности может быть смешного? Такую только пожалеть можно, даже утешить язык не повернется, рука не поднимется. Почему? Потому что таких, как она, не за что утешать. Так что косясь на хмурую Вивьен, Рамират веселился от души, но вовсе не бабочка была первопричиной.
Тот же Ставрас рассказал ему как обстоят дела в Драконьем Доме, временно оставшемся без хранителя. Как Тиль и Кузя чуть не подрались, когда Гиня наконец представил им эскизы их будущих костюмов, и оба дракона неожиданно решили, что один будет выглядеть лучше чем другой. Как Жерель смущенно опуская глаза тихо-тихо просила все того же Гиацинта, чтобы их костюмы с королевой Камбеллой, в отличие от нарядов Палтуса и Тиля, отличались по цвету. Почему? Да, потому что лиловый ей совсем не к лицу, а королева выбрала именно его для своего карнавального платья. Или как Тай и Савелий разругались в усмерть и чуть не довели Ставраса своими истериками до тихого бешенства, так как Лий вдруг решил, что спать им все же стоит по отдельности, и не только в разных кроватях, но и в разных комнатах. Тай вроде бы согласился, причем с такой безразличной миной на лице, что сразу становилось понятно — врет безбожно. Тем не менее, камнем преткновения стала их малышка-дракониха, которую каждых хотел оставить при себе, не желая уступать другому.
Мирить их первым отправился Вольф. Провел две душещипательные беседы. Оба, и масочник, и человек, благоразумно покивали на все его пространные рассуждения и доводы, но, как только встретились в одном из коридоров Драконария вновь, разругались еще сильнее, чем было до того. Пришлось призывать на помощь тяжелую артиллерию. Думаете Шельма? О нет, в этом случае всех спас Мур, который неожиданно предложил свою кандидатуру в качестве душеприказчика обоих. Сначала он отвел в сторонку Лия, поговорил совсем недолго и отпустил. Потом подозвал к себе Тая. Разговор с масочником тоже много времени у него не занял. Мальчишки разошлись по углам и до вечера избегали встречаться. А к ночи Лий первым пришел мириться, неся в руках подушку, которую успел перетащить в одну из пустующих комнат Летнего Дворца. Как они там объяснялись друг с другом никто, конечно, не видел, но, судя по тому, что сейчас в Драконарии наблюдалось затишье, все завершилось обоюдным примирением. Вот и хорошо.
А потом всем стало совсем не до ссор и выяснения отношений. Почему? Потому что близился срок, когда во сне к новорожденным драконам и их людям должен был явиться Радужный Дракон и, наконец, даровать малышам имена. И все бы ничего, но именно вокруг этого события разгорелись нешуточные страсти. Юные масочники хотели называть сами, по крайней мере, всячески пытались обработать Ставраса, чтобы он назвал их малышей так, как они ему скажут. Ригулти упирался всем, чем только мог. Даже рогами, если бы они у него, конечно, были. Шельм громко ржал, Макилюнь и Мур тихо посмеивались, Гиня, принявший сторону Кэт и Тая с Лием, всячески им сочувствовал и помогал упрашиваться Радужного дракона. И только Гибискусмилш поддержал Ставраса в его стремлении не давать никому поблажек, сказав, что традиции — это то незыблемое, что не стоит отвергать бездумно и неоправданно, особенно, из-за недостойного порыва сделать поблажку тем, кто дорог и любим.
Смешно, но Ставрас чуть не прослезился, когда услышал прочувствованную речь в свою поддержку. Детки после такого увяли на корню и теперь ходили переваривали, ожидая часа икс, когда во сне к ним явится грозный Радужный Дракон и из вредности, в отместку за издевательства, обзовет малышей так, что мало никому не покажется. Особенно после того, как Ставрас сам признался, что Рамират, с которым они все время поддерживают связь, предложил свои услуги по выдумыванию особо заковыристых имен. Так что настойчивые уговоры быстро сменились мольбами. Но Ставрас, хитро ухмыляясь, был неприступен, как скала. Правда, Томассо сильно подозревал, что если во все это безобразие вмешается Шельм, то недолго Ригулти оставаться неприступным. Но Ландышфуки давить на своего дракона не спешил, что, признаться честно, вызывало некоторые подозрения, если не сказать опасения.
Так что скучать в своем путешествии Томассо не приходилось. Бабочки же демонстративно его сторонились, хоть и позволяли проводить ночи у одного с ними костра. Вивьен все больше молчала и за каждым поворотом ждала от него подвоха. Но старый дракон не замышлял ничего такого. Просто наслаждался весенним, теплым солнцем, свежестью воздуха, шелестом листвы и объятиями молодой травы. Наслаждался и не думал обижать девочек-бабочек, которых добровольно вызвался сопроводить до Оракула Серпокрылых.
Границу они пересекли как положено, через заставу, хотя и могли бы пройти по дикой земле, исчезнув из Драконьего Королевства незамеченными. Но Вивьен явно горела желанием лишний раз в издевку продемонстрировать Томассо свою благонадежность и законопослушность.
С пограничниками со стороны Драконьего Королевства проблем не возникло. Их и не могло быть, так как о том, что бабочки в компании Томассо скачут в их сторону, драконы-пограничники, несшие службу вместе со своими людьми, были осведомлены задолго до того, как на дороге показались их кони. А вот Верлиньские пограничники учинили Рамирату форменный досмотр, но даже усмешка Имаго, которой та его наградила, с высока смотря на это форменное безобразие, не испортила дракону настроение. Унижение досмотра было с лихвой компенсировано вытянувшимися лицами как досмотрщиков, так и бабочек, когда обнаружилось, что в двух объемистых седельных сумках нет ничего, не считая одного дырявого одеяла и сухой, прошлогодней листвы. Только тогда Вивьен, в своей неприязни к Томассо оказавшаяся весьма невнимательной, осознала, что ни разу не видела, чтобы навязанный им провожатый, принимал вместе сними пищу. Но Рамират демонстративно не повелся на вопросительный взгляд. Подарил барышне лучезарную улыбку, и, переночевав на заставе, они продолжили путь.
До Оракула Серпокрылых осталось всего пару дней пути. Бабочки на своей территории ощутимо расслабились, Рамират же, напротив, напрягся. Он был слишком стар для этого мира, чтобы безоглядно верить в чудеса. Предчувствия его еще ни разу не обманывали. И он был согласен с молоденьким шутом и Радужным, прожившим не многим меньше чем сам Томассо, что-то прогнило в Верлиньском Королевстве. Ой, прогнило! И этот едва различимый даже для драконьего нюха душок преследовал его всю дорогу, что они передвигались по территории королевства бабочек. И старый дракон не ошибся.
Все началось, когда до Оракула Серпокрылых оставалось всего-то несколько часов быстрой езды. Они, конечно, могли бы остановиться и переждать ночь в лесу, но бабочки спешили. Им не терпелось к своим. Поэтому даже в сумерках продолжали погонять лошадей. Но Рамират почувствовал засаду. И притормозил коня. Спешащие бабочки могли бы и не заметить, что он отстал от них, но их кони в один миг тоже встали как вкопанные, чуть не сбросив седоков.
— Это твоих рук дело? — прошипела Вивьен, обернувшись.
Черты прекрасного в своей холодной красоте лица исказились, стали, казалось, еще резче и холодней, словно выточенные из цельного куска льда.
— Моих, — спокойно отозвался Рамират, но в глазах его не было больше ни насмешки, ни легкости.
Бабочка могла бы возмутиться, могла бы поднять крик, но и она, казалось, что-то ощутила. Поэтому спросила осторожно, без лишнего шума.
— Почему?
— Впереди засада. Пошли девчонок проверить.
— О чем ты го…
— Или сплети нити судьбы, я знаю, тебе, Серпокрылой, они подвластны не в том объеме, в каком повинуются представителям иных оракулов, но, думаю, на свою личную судьбу, твоих способностей хватит.
— Откуда ты знаешь о таком? — почти с возмущением выдохнула Имаго, подъезжая к нему вплотную.
И тогда Рамират позволил себе улыбку. Печальную и мудрую, такую, которую Вивьен и не думала увидеть на лице довольно молодого на вид мужчины.
— Я слишком давно знаю этот мир, девочка, — произнес он и позволил повиснуть многозначительной паузе.
Бабочка долго смотрела ему в глаза, потом, все же решившись, сделала знак рукой. И близняшки-куколки, спешившись, скрылись в лесу беззвучными тенями.
— Нет резона стоять на дороге, — обронил Рамират и, подцепив под уздцы лошадок близняшек, направил своего коня в лес.
Вивьен, лицо которой стало сосредоточенным, а взгляд отстраненным, молча последовала за ним. Она сплетала нити. Плетение ложилось так, что страх подступал к горлу, а перед глазами вставала пелена.
— Этого… — прошептала она, даже не замечая, что они оказались на небольшой лестной поляне, и Рамират уже расседлал лошадей.
— Все возможно в этом мире, — раздалось над самым ухом, Имаго моргнула и подняла глаза.
Мужчина стоял совсем рядом. Близко-близко. Если бы такое позволил себе кто-нибудь из Верлиньских мужчин, уже давно остался без головы. К Серпокрылым не стоило приближаться так близко. Особенно к Имаго. Бабочки этого оракула не терпели внедрение в их личное пространство. Но Томассо был родом не из Верлиньи. Да и Вивьен, рассмотрев плетение узора собственной судьбы, поняла, что рядом сейчас только он. Единственный, кого она сможет задействовать в ритуале.
Ей нужно было прорваться к своим. Через любые жертвы нужно. Ведь она везла с собой важные сведения. Она знала, что ответит, когда настоятельница спросит, нужна ли Верлиньи война? Оправданы ли обвинения, брошенные на совете оракулов в сторону Драконьего Королевства? Все просто. Драконы, да, невыносимы. Судьба обтекает их стороной. Но ничто человеческое им не чуждо. С ними можно договориться не враждуя. К тому же, после того, как крылатые ящеры заключили союз с масочниками, вряд ли победа дастся легко. Все это она должна была сказать. Но судьба вынесла приговор. Этой ночью Жрице Имаго уготовано умереть. И у Вивьен остался только один способ поспорить с судьбой.
Когда-то это назвали Танцем Бабочки. Когда-то, так давно, что и не вспомнить теперь, хотя, будь рядом дракон, наверное, он бы вспомнил и не такое. Его танцует посвященная Имаго, когда прощается со стезею жрицы, когда готова принести в жертву случаю свой дар, расставаясь с невинностью. И вот когда судьбе заступает дорогу случай, Жрица Бабочка выбирает из своего окружения мужчину и танцует для него свой танец, и, расставаясь в его объятиях с даром провидицы, высвобождает силу, способную перетянуть случай на сторону Судьбы. И тогда свершится то, что не было предсказано, и даже рок не сможет ничего изменить.
Нет ничего сладостней объятий Танцующей Имаго, нет ничего смертоноснее. Наутро мужчина сходит с ума, бабочка лишается зрения, тем самым открывая дару предвидения иной путь, но живет совсем недолго. Редко, когда больше пяти лет после исполнения своего танца. Не потому что дар, пришедший через пустые глазницы, выпивает жизнь. Вовсе нет. Такой дар даже сильнее изначального. Она убивает себя сама, каждым вздохом, каждым ударом сердца. Судьба не терпит случайностей, и бабочка винит себя в том, что позволила случаю слиться с Судьбой в момент, когда она сама сливалась со своим первым и единственным мужчиной. Чувство вины разъедает сильнее, чем кислота. Оно убивает.
— Почему кони… не привязаны, — голос бабочки, принимающей судьбоносное решение, был тих, но Рамират, стоящий рядом, услышал.
— Предпочитаешь забрать их с собой на тот свет?
— Я не собираюсь умирать здесь и сейчас! — с вызовом воскликнула она, вскинув голову.
Томассо улыбнулся. Той самой мудрой, всепонимающей и всепрощающей улыбкой.
— И что же ты сделаешь тогда?
— Я… — она замолчала, подбирая слова. — Станцую для тебя. — И неожиданно даже для себя самой, спросила, — Можно?
Рамират улыбнулся и подыграл, понимая, что правду ему все равно никто не скажет. По крайней мере, не сейчас. Он не подал вида, но просьба в голосе Имаго его удивила.
— Хочешь провести какой-то ваш ритуал?
— Да.
— Что мне нужно делать?
— Ничего.
Он искусно разыграл сомнение во взгляде. Бабочка продолжила начатую партию, у нее не было выбора, только один шанс, и Томассо не спешил его у нее отобрать.
— Просто не отводи взгляд.
— Просто смотреть и все?
— Да. Просто смотреть на меня.
— Как просто, — он хмыкнул и отвернулся. Посмотрел в ночное небо и снова опустил взгляд на Вивьен. — Мне можно сесть или лучше стоя?
— Сядь, — почти приказала она, лишь в последний момент слегка смягчив повелительные нотки. Что поделать, её приучили видеть в мужчинах лишь средство. Средство убить себя так, чтобы не было мучительно больно за утраченный шанс, за упущенный случай. Вот и все.
Рамират сел на землю прямо там, где стоял. Огня они не разжигали. Ночь опускалась на поляну плавно, но скоро тьма поглотит все вокруг. Имаго собиралась управиться раньше. Много раньше. Один танец, и бессчетное число поцелуев. Легкая боль, и плетение судьбы, вывернутое наизнанку. Она принесет хорошую весть, не позволит тем, кто решился задержать её, остановить себя. Принесет, и умрет в лучшем случае к концу лета, в худшем, промучается еще несколько весен. Но она надеялась на лучшее. И для себя, и, как не странно, для Томассо. Начиная свой танец, она просила у Судьбы даровать дерзкому гордецу легкую смерть, а не затянувшееся на годы безумие. Просила, а ноги сами уже пустились в пляс. Руки поднялись к небу, взывая о снисхождении.
И Рамират смотрел. Не мог оторвать взгляд. Смотрел и улыбался, как блаженный. Танец бабочки не то зрелище, которое можно пропустить, особенно, если она танцует только для тебя одного. И Вивьен танцевала. Без музыки, под шепот ветра в черных кронах, под вздохи шелковистых, молодых трав, под блики звезд, роняющих свои отсветы на лица мужчины и женщины, вставших перед Судьбой и отказавшихся покорно принять сотворенное ей плетение. Бабочка танцевала. Дракон смотрел. И мир застыл в ожидании смертельного для обоих чуда. И…
Чуда не произошло. По крайней мере того, которое ожидала бабочка, танцующая первый и единственный раз.