После завтрака он принял душ, потом, пока я сидел на кровати и наблюдал за ним, начал бриться и одеваться. Все это время он молчал, иногда настороженно на меня поглядывая, но в конце концов с драматическим вздохом повернулся ко мне лицом.
– Господи боже, солнце, хватит кукситься. Выкладывай уже, что ты там хочешь сказать.
Его бесцеремонность вызвала у меня улыбку.
– Коул, мне нужно знать… – Я затих, не зная, как задать вопрос, что жил в моем сердце.
Не зная, ответит ли он, или хочу ли я услышать его ответ.
– Что именно, солнце?
Я не мог смотреть на него, страшась увидеть в его глазах насмешку. Опустил глаза в пол и сказал:
– Мне нужно знать, что будет с нами, если я перееду.
Сначала он ничего не ответил. Мы оба замерли. Я был не в силах поднять глаза. Сидел и в полной тишине, которая, казалось, растянулась на целую вечность, смотрел на его босые ноги. Когда я уже готовился попросить его забыть о своем вопросе, он вдруг подошел ко мне, и я почувствовал, как на макушку мне легко опустилась его ладонь, а пальцы начали перебирать мои волосы. С его стороны это было настолько необычным жестом, что в горле у меня вырос ком.
– Я не знаю, солнце, – сказал он. – Наверняка мне ясно одно: я живу здесь. И до Вегаса, и до Юты легко добраться. Но мой дом – в Финиксе.
Я взглянул на него, надеясь увидеть в его глазах нечто, что могло бы помочь, но его стены остались незыблемы.
– Ты хочешь, чтобы я остался?
– Пожалуйста, не пытайся переложить это на меня. Уезжать или оставаться – ты должен сам решить, чего хочешь.
– Ты мне не помогаешь. Скажи, чего хочешь ты.
– Я хочу, чтобы ты выбрал то, что ощущается правильным. – Он убрал с моих волос руку и отошел в сторону – прочь от меня, как поступал всегда. – Я не могу помочь тебе, Джонни. Ты должен определиться сам.
***
Днем мне предстояло обедать с отцом. Я пригласил с собой Коула, но он отказался, и в ресторан я пришел один. Отец сразу пустился в разговоры о баскетболе и о том, чтобы через неделю-две сходить со мной на игру, потом поведал о своем парикмахере, у которого он стригся последние десять лет и который вышел на пенсию, и наконец завел речь об отпуске – на работе настаивали, чтобы отец куда-нибудь съездил, но куда, он не знал. Я же все это время думал о Вегасе.
Мне потребовалось некоторое время на то, чтобы набраться храбрости и сказать слова, которые до сих пор я еще ни разу не произносил. По крайней мере, с шестнадцати лет – точно.
– Папа, – в конце концов прервал я его монолог о том, стоит ему или нет записываться в тренажерный зал. – Мне нужен твой совет.
Минуту отец рассматривал меня с совершенно ошарашенным видом.
– Серьезно? – в итоге спросил он. – На нас что, надвигается апокалипсис?
Я выдавил улыбку.
– Насколько я знаю – нет.
– Слава богу. А то я надеюсь перед смертью еще хотя бы раз позаниматься сексом.
Какого черта? Отец никогда – ни единого раза – не заикался при мне о своей интимной жизни. Я почувствовал, что краснею, и, пока он не успел развить тему, ринулся в бой:
– Помнишь, я говорил, что в нашей компании намечается реструктуризация? Несколько месяцев они раскачивались, но теперь процесс запущен, и мне предстоит решить, что делать.
– Какой у тебя выбор?
– Переехать в Юту или Вегас. – Колорадо я не стал даже упоминать. – Или остаться и согласиться на понижение.
– Юта или Вегас? Невелик выбор.
– Я знаю.
– Джон, все очень просто. Ты хочешь переезжать?
– Нет.
– Тогда не переезжай.
Свести всю мою жизнь к одному-единственному вопросу? Все было далеко не так просто.
– Пап, я много и тяжело работал, – принялся объяснять я. – Девять лет. В одной и той же компании. Я пробился наверх с самого низа. Ты серьезно считаешь, что мне следует дать им себя понизить?
– Никакие «они» тут не при чем, Джон. Это твое решение.
Он умолк, ожидая ответа, а я не знал, что сказать. Я чувствовал себя измученным и разбитым. Мне хотелось перенестись домой, забраться под одеяло и спать, пока все не закончится.
– Джон, – наконец заговорил он, – мне кажется, что в твоем случае все сводится в выбору между счастьем и честолюбием. Ты можешь разрешить управлять собой честолюбию. Бросить свою жизнь в Финиксе и погнаться за очередным повышением. А можешь забыть обо всем и делать то, что приносит тебе счастье. – Он повел плечами. – Лично мне хочется, чтобы ты остался. Но речь тут не обо мне.
Я не мог даже смотреть на него. Уставился в стол и сказал:
– Не думаю, что хочу уезжать из Финикса.
– А что думает Коул?
Я закрыл глаза в попытке вытеснить из головы и из сердца хаос.
– Не знаю. Он не говорит.
Мгновение тишины, а потом отец негромко сказал:
– Это хорошо.
– И чем, интересно, это хорошо, папа? – раздраженно отозвался я. – Если он никак мне не помог.
– Тем, что он не стал использовать твои чувства к нему – или свои к тебе, – чтобы навязать свое мнение. Он дал тебе возможность принять решение самому. – Отец пожал плечами. – По-моему, это замечательно.
– Я не хочу уезжать от него, – вымолвил я, и с моих плеч упал груз, о котором я если и подозревал, то смутно. Было таким облегчением произнести это вслух – и наконец признать, что главным фактором моих мук являлся именно Коул.
– Все настолько серьезно?
– Нет, – сказал я. – Пока что. Но я чувствую, что, кажется, стою на верном пути. Чего со мной не было уже очень давно. И я хочу узнать, куда этот путь ведет. – Отец отвернулся и уставился на какую-то точку за моим левым плечом. – Неужели это настолько плохо?
Вздохнув, он снова встретился со мной взглядом.
– Нет, – ответил он мягко. – Не плохо. Если бы ты оставался только ради него, я, может, и сказал бы, что ты поступаешь глупо. Но, Джон, здесь твой дом, и я… – Чтобы продолжить, ему пришлось опустить голову. – Джон, ты – все, что у меня осталось, и я не хочу, чтобы ты уезжал. Но я знаю, что в таких делах нельзя принимать в расчет постороннее мнение. Если оставаться, то ради себя. И если уезжать – тоже. Не отбрасывай свою жизнь просто потому, что кто-то от тебя это требует.
– Я не знаю, что выбрать.
– Прекращай так напряженно об этом думать. Ты пытаешься сделать выбор, основываясь на логике, но некоторые вещи логикой не измеришь. Я понимаю, это противоречит твоей рассудочности, – он пожал плечами, – но вот тебе мой совет: перестань думать. Выбери то, что ощущается правильным.
– Коул сказал в точности то же самое.
Качнув головой, отец улыбнулся.
– Кажется, этот твой пирожок начинает мне нравиться.
***
Когда я пришел домой, то Коула там не оказалось, хотя я был абсолютно уверен, что остаток выходных мы по традиции проведем вместе.
Я позвонил ему и, когда он ответил, расслышал в его голосе осторожность.
– Привет, солнце.
– Ты вернешься к ужину? – спросил я.
– Вряд ли.
– Значит, увидимся завтра?
– Нет.
– Коул, ты злишься? Прости, если я…
– Прелесть, я не злюсь.
– Тогда в чем дело?
– Маркус ждет от тебя решения в понедельник?
– Да, – сказал я, не вполне понимая, куда он клонит.
– Если хочешь, то в понедельник вечером я буду ждать тебя дома.
– Почему мне нельзя увидеть тебя сегодня?
– Потому что я не могу помочь тебе, солнце. Знаю, ты хочешь. Но я не могу. Нужно, чтобы ты сам решил, что для тебя правильно.
– Но Коул… – начал было я, чувствуя себя брошенным, но он перебил меня.
– Каким бы ни было твое решение, – сказал он тихо, – мы что-нибудь придумаем.
Я вздохнул. Мне по-прежнему хотелось, чтобы он сказал что-то еще, но после этого обещания на душе у меня стало легче. Мы что-нибудь придумаем.
– Хорошо, – сказал я.
– Тебя будет ждать бокал вина и твое любимое болоньезе. – Я улыбнулся. Паста в его исполнении и впрямь была одним из любимейших моих блюд. – И еще, солнце. У нас с тобой страшно давно не было десерта, – добавил он, и к моей радости в его голос вернулись привычные насмешливые нотки. – Предупреждаю, в понедельник ты от него не отвертишься.
Я рассмеялся.
– От десерта? Да ни за что.
***
Остаток субботы и половину воскресенья я бесцельно слонялся по дому.
Пока около четырех не позвонил Джулии.
– Составь мне компанию? А я куплю пиво и пиццу, – сказал я, когда она подняла трубку.
– Предложение, от которого невозможно отказаться, – ответила она, смеясь. – Через час буду.
С пивом и пиццей мы сели друг напротив друга в гостиной. Сначала она рассказала мне новости о своем муже и детях – старший ходил в театральную студию, младший играл в футбол, а средний в основном бил баклуши. Затем заговорила о своем брате Тони, который не умел хранить кому бы то ни было верность, но всегда удивлялся, почему мужчины его бросают.
Далее она поспрашивала меня о делах на работе, о Коуле и о том, что интересного мы в последнее время смотрели. И наконец спросила:
– Тебя что-то гложет?
– С чего ты взяла? – Она даже не озаботилась ответом. Допила свое пиво и открыла еще бутылку. И тогда я изложил ей свою дилемму. – А Коул с отцом повторяют одно: поступай так, как тебе покажется правильным, – подытожил я. – Но я понятия не имею, что делать.
Довольно долго она сидела и молча меня рассматривала. Я даже заерзал под ее испытующим взглядом.
– Вот, что я тебе скажу, Джон, – сказала она в итоге. – Мы разговариваем с тобой три часа. И всегда – всегда – при имени Коула ты улыбаешься. – Словно в подтверждение ее слов, я улыбнулся. – А при слове «Вегас», – тут я ощутил, как улыбка сползает с моего лица, – ты мрачнеешь. – Она пожала плечами. – Все просто. – Поставила пиво и встала.
– Ты уходишь?
– Мне пора домой, Джон. Но спасибо за ужин.
– Не за что.
– Дай мне потом знать, что ты выбрал.
Она ушла, а я остался сидеть и размышлять над ее словами. Все было до нелепого просто, и, хотя основывать на этом свое решение казалось глупостью, Джулия была совершенно права. При мысли о переезде в Вегас внутри меня все завязывалось узлом.
Я откинулся на спинку дивана. Закрыл глаза. И впервые за все время задумался об альтернативе. Запретив себе воспринимать понижение как позор, я начал думать о самой работе.
Став младшим менеджером по связям с клиентами, я буду работать из офиса в Финиксе. Мне придется много отвечать на звонки, но в основном в пределах рабочего дня. Да, моя зарплата уменьшится. Но незначительно. Зато станет меньше командировок.
Тут я остановился.
Не просто меньше. Их вообще почти не будет.
И узел в моей груди начал развязываться.
Я почти всегда буду дома. Я смогу пользоваться своими билетами в театр вместо того, чтобы отдавать их Джулии. Я смогу чаще встречаться с отцом, что сделает счастливей и меня, и, что еще важнее, его. Завязать с командировками значило вернуться к нормальной жизни. И перестать половину времени просиживать на чемоданах.
Быть может, я даже снова заведу кошку.
А Коул…
Я почувствовал, что улыбаюсь.
Да. А Коул каждый вечер будет ждать меня дома.
Я вспомнил, что чувствовал в пятницу, когда разбирал вещи. Насколько приятно и хорошо было вновь очутиться дома – с Коулом, который хлопотал на кухне. Я вспомнил свои ощущения настолько отчетливо, что в какой-то момент просто понял: так правильно.
Джулия, мой отец, Коул – именно об этом они мне и говорили. Все действительно было очень просто.
В понедельник я в прекрасном настроении выехал на работу, где озвучил свой выбор Маркусу. Он хоть и удивился, но заверил меня, что никаких проблем с этим не будет.
Перемены должны были вступить в силу еще через несколько недель, и до тех пор мне предстояло по-прежнему много ездить. Но теперь я видел в конце тоннеля спасительный свет.
После работы я вернулся домой и сказал о своем решении Коулу. И, хотя он постарался быстро отвернуться и спрятать свою реакцию, я успел увидеть на его лице облегчение.
Мне было плевать на ужин. Я выключил плиту. Взял его за руку и отвел в спальню…
И ощутил, что все правильно.
Глава 13
24 января
От Коула Джареду
В итоге Джонатан все-таки остается. Ты не представляешь, каким облегчением было услышать от него эту новость. И сам факт, что я испытал облегчение, испугал меня.
***
Я не ожидал всего через неделю узнать от Коула о том, что он уезжает. Когда я пришел с работы, мы мило поужинали, потом я помыл посуду и, пока он, устроившись на диване, читал, успел чуть-чуть поработать. Потом мы пошли в спальню и занялись любовью. И только после того, как я выключил свет, и мы, как обычно, легли каждый на свою половину кровати, он сказал:
– Завтра я улетаю в Нью-Йорк.
– Что? – Я опешил. – Зачем?
– Просто пришло время, солнце. Вот и все.
– Сколько тебя не будет?
– Не знаю. Неделю, наверное. Или две.
Я едва совладал с порывом ядовито осведомиться, собирается ли он встречаться в Нью-Йорке с Раулем.
– Со Дня благодарения мы провели вместе всего несколько ночей, – сказал я, стараясь, чтобы голос не звучал так, будто я ною. – Тебе обязательно уезжать прямо сейчас?
– Обязательно, солнце. – В его ответе была какая-то странная интонация, и я в который раз пожалел, что из-за темноты не вижу его лица. Он всегда дожидался ночи, чтобы поднимать неудобные темы.
– У тебя все в порядке? – спросил я.
– Конечно, – сказал он, но я ему не поверил.
***
Утром я встал и ушел на пробежку, а когда вернулся, его уже не было. Вот так. Он даже не попрощался. Я старался не испытывать боль. Старался не злиться. Я изо всех сил старался не представлять его в компании Рауля. И если в первом и во втором случаях я практически преуспел, то в третьем потерпел позорную неудачу. Снова и снова я повторял себе, что был идиотом.
Ведь понятие «верность» в наших отношениях никогда не присутствовало.
Я с первого дня знал о прочих его любовниках. Так почему мне вдруг стало настолько не все равно?
Мы встречались около девяти месяцев. В первые два-три у меня время от времени случались связи и с другими мужчинами. В этом не было ничего такого. Коул часто уезжал и никогда не сообщал мне, когда вернется. Но в какой-то момент лета у меня пропало желание искать новые встречи. Не то чтобы я принял пафосное решение хранить ему верность. Вовсе нет. Просто с ним меня все устраивало. Мне было хорошо, наши отношения были волнующими и удовлетворяли меня куда больше случайного секса на стороне. Рано или поздно он всегда ко мне возвращался, а я был согласен его ждать. Вот и все.
Но теперь я напомнил себе, что у меня, в конце концов, есть и другие варианты. Я мог пойти в клуб. Или в сауну. Никаких причин думать, что при желании мне нельзя спать с кем-то еще, не было. Я точно знал, что поможет мне отвлечься от Коула. Подцепить какого-нибудь безымянного незнакомца и оттрахать с ним друг друга до потери пульса. Раз за разом, передергивая в ду?ше, я твердил себе: «Сегодня ты пойдешь и займешься сексом с кем-то, кто не будет им».
Но так этого и не сделал.
Звонить ему я отказывался. Не хотел показывать свою слабость. Он тоже не звонил, поскольку не имел привычки связываться со мной во время своих поездок. И все-таки при каждом телефонном звонке я ничего не мог с собой сделать и надеялся, что это он.
Спустя неделю после его отъезда Маркус поставил меня в известность, что в понедельник я улетаю в Вегас – по его оценке на семь-десять дней. Смешно, но я вновь оказался перед дилеммой. Вежливость подталкивала меня сказать Коулу, где я. С другой стороны он настолько очевидно пытался установить между нами дистанцию, что сообщить ему о своем местонахождении значило выставить себя жалким.