1.
«С формальным обетом одеть монашеское одеяние, постричься в Монастырь Божьих Рабынь Воплощенного Слова, так скоро, как разрешится аннулирование уз брака», - читал Ренато. И с удивлением спросил мать: - Но что это? Ты мне объяснишь, мама?
- Это объяснится само по себе, Ренато. Я лишь хотела, чтобы ты успокоился. Моника считает, что таким путем она разрешит свои проблемы. Это копия прошения к Святому Отцу, и мы уже передали оригинал, подписанный должным образом, церковной власти, которая уполномочена отправить его в Ватикан.
Раздраженный и дрожащий Ренато, на грани возмущения, судорожно смял копию того документа, который мать вручила ему, словно давая принять сильнодействующее лекарство для его больной души. Они были в просторной и неприбранной библиотеке, где Ренато заперся один на целый день. Рядом с ним на столе стояла бутылка с остатками коньяка, которую он пил в одиночестве, глоток за глотком, пытаясь разорвать досадный порочный круг, сжимавшийся с каждым мгновением все сильнее. Однако этот удар был последним; он сам удивился, удостоверяясь, до какой степени его это ранит, приводит в уныние, мучает. Но внезапно боль сменилась свирепой злобой, и он воскликнул:
- Это была идея Айме, не так ли?
- Насколько я знаю, это была идея Моники.
- Нет, я не могу поверить в это! Ведь она окончательно отказалась от религиозного призвания. Я уверен, что сама она этого не делала. Кто-то приказал ей это сделать… снова искупительная жертва не совершенных грехов, и я прекрасно знаю, откуда это идет, знаю, кто сделал, и кто может пойти коротким путем…
- Куда ты, Ренато?
- Куда же мне идти, как не поговорить с ней?
В этот момент, крадущаяся тень пересекла большой задний двор, прячась за деревьями. Она дошла до потаенной калитки, повернула ключ и улыбнулась, разглядев стройную фигуру, быстро приближавшуюся к ней, и жестом заставила его замолчать:
- Ни слова! Рядом люди. Я не хочу сплетен от слуг.
Она взяла его за руку, увлекая за собой по пустынной улице, и когда уже старые стены особняка остались позади, она подняла черную кружевную маску, многообещающе улыбнувшись бесстыдными губами:
- Вы никогда не забудете последнюю ночь на Мартинике, лейтенант Бриттон. Я беру на себя смелость сделать ее незабываемой…
- Я думаю, что живу во сне, обладая невозможным! Вы… Вы… Но что я сделал, чтобы заслужить…?
- Иногда ничего не нужно делать. Удача сама приходит… Говорю вам, на случай, если вы решили, что вам повезло разделить со мной последние оставшиеся часы на мартиникской земле…
- Я не нахожу слов, чтобы выразить вам благодарность. Мое волнение и удивление столь велики, что боюсь, они покажутся вам смешными. Я не нахожу слов, но если бы вы могли видеть мое сердце…
- Я попытаюсь представить это, - пошутила Айме. – Вам не кажется, что мы должны найти хоть какую-нибудь повозку? Вы же не хотите, чтобы я задерживалась в этом возмутительном районе.
- Я взял с собой повозку, она нас ждет на другой улице. Я не осмелился привезти ее сюда, боясь неосмотрительности…
- Вы правильно сделали. Хорошо еще, что вы последовали здравому смыслу…
- Не смейтесь надо мной… Разве смешно сказать о любви?
- Пока еще рано… и скорее всего ошибочно, - кокетничала Айме. – Любовь состоит не только из слов…
- Я докажу ее жертвой, которую хочу совершить. Ничто мне не кажется таким огромным, только если вы сами оцените и поймете то, что переполняет мою душу… Я уже себе не принадлежу, Айме. Я ваш… ваш телом и душой… Я люблю вас… люблю…!
Он прижал ее, сразу нашел губы, одновременно прохладные и горячие, влажные и сладострастные, и она почувствовала, что в ней поднимается огонь от этого поцелуя, и все вокруг исчезает…
- Черт побери! – воскликнула удовлетворенная Айме. – Вы целуетесь как знаток, а не новичок. Хорошо, что так… А то я начала бояться, что вы один из тех, кто много говорит…
- Ана… Ана…! Айме! Айме!
С выражением еле сдерживаемого гнева Ренато прошел в прихожую, переходящую в спальню Айме и яростно колотил в запертую на ключ дверь. Волна злобы окрасила в пурпур его бледные щеки; когда наконец высунулось среди занавесок пепельное от испуга лицо служанки, и та пробормотала:
- Мой… хозяин… мой хозяин…
- Где твоя сеньора?
- А где ей быть, сеньор? – солгала Ана, мертвея от страха. – Там… там, в комнате…
- Ты лжешь! – разъярился Ренато. И с силой стуча в дверь, вопил: - Айме! Айме! Это я! Открой немедленно!
- Сеньора сказала, что ничего не хочет знать о вас, и чтобы ей никто не мешал, она закрыла дверь на два оборота и сидит там… И приказала мне сказать вам, что не откроет вам дверь, будь что будет…
С большим усилием Ренато Д`Отремон наконец отреагировал. В тумане разума, в своей вспышке злобы до него дошел смысл этих слов и воспоминание последней сцены с Айме в библиотеке. Он пил весь вечер, но не опьянел. Сильнее алкоголя было брожение страстей, кипящих внутри него: ненависть, ярость, любовь, отчаянное желание женщины, от которой все отвернулись, и свирепая злоба к женщине, которой дал свое имя… злоба, которую он теперь сдерживает под влиянием угрызений совести…
- Сеньора очень храбрая и поэтому сказала, что никому не будет отвечать… Вы же знаете, какая она…
- Да, знаю. Я довольно хорошо об этом знаю, но это… это… Это идет от нее, и поэтому она должна немедленно дать мне объяснения. Айме! Айме! Открой немедленно!
- Ренато, прошу тебя… - пробовала увещевать София, приближаясь к сыну.
- Это я должен просить меня сейчас оставить, мама! Это дело личное между мной и женой!
- К сожалению, в этом доме уже нет личных дел. Позабыта даже тень приличия, крики и вопли перед слугами, и все эти грязные следы на добром имени дома…
София гневно посмотрела на занавески, где только что, пользуясь случаем, скрылась Ана. Затем, смягчившись, подошла и взяла его за руку:
- Ренато, оставь Айме. Не думаю, что она могла принимать участие в прошении сестры. Прошу, послушай меня. Нужно прекратить скандал… Каталина со мной согласна. Когда мы пришли поговорить с Моникой, мы были приятно удивлены, что она добровольно подписала это прошение. Думаю, это лучшее, что могло случиться. Разорвать эти путы бесчестного брака, принять постриг, и мы попытаемся позабыть о существовании этого бандита, которого зовут Хуан Дьявол…
- Я не забуду и не позволю, чтобы Моника снова стала жертвой. Несправедливо, что все ее подталкивают, все упорно стремятся очистить преступление, которого она не совершала. Ты говоришь, что она добровольно приняла это прошение? Я не верю, мама. Я вижу в этом руку Айме. Я начал понимать, что она притворщица и интриганка…
- Она твоя жена и будет матерью твоему сыну. Если ты уже не можешь любить и уважать ее, то по крайней мере не настаивай на разговоре в таком состоянии, как сейчас. Уверяю тебя, Моника согласна. Если не веришь, поговори с Каталиной… Я оставила ее в своей спальне. Спросишь ее и убедишься, что никто не пытается принести ее в жертву. Пойдем к Каталине… Я постараюсь, чтобы Айме мне открыла, и не буду препятствовать тебе поговорить с ней, когда ты успокоишься. Иди… Прошу тебя, Ренато…
Ренато отошел по властной просьбе матери. Теперь она была одна в прихожей, и перед дрожащей служанкой, которая вышла из-за занавесок, София убрала маску сурового достоинства, ее губы скривились от охватившей злобы, а глаза засверкали, уверенно говоря:
- Твоей хозяйки нет дома, не так ли?
- Как это нет? Она там…
- Не лги больше! Перед моим сыном нужно притворяться, но не передо мной. Она вышла в твоей одежде… Ее видели и подумали, что это ты… Понимаешь? Мне сказали, что ты вышла, но увидев тебя, я поняла правду. Это была она… она… а ты отвратительная сообщница…!
- Ай! – пожаловалась служанка. – Я ни в чем не виновата…
- Тогда ты за это заплатишь! Завтра ты уйдешь из Кампо Реаль, и Баутиста тебя рассчитает!
- Нет! Нет, сеньора! – воскликнула испуганная Ана. – Я ничего не сделала… Я не виновата… Мне приказывала хозяйка, и если бы я не слушалась ее, она тоже бы сказала, что выгонит меня из Кампо Реаль…
- Это меня ты должна слушаться. Я твоя хозяйка… в моем доме ты родилась рабыней, и ела хлеб Д`Отремон в течение всех лет. Ты служила только мне!
- Вы мне приказали служить сеньоре Айме, приказали быть ее служанкой… Не выгоняйте меня из Кампо Реаль… Я сделаю все, что вы просите…
- Иди и найди ее! Как можно раньше… Через час, два… Войди также, как и вышла, чтобы мой сын обнаружил ее в спальне, когда откроется дверь. Поторопись! Сделай это, Ана. Чтобы Ренато не узнал об этом, или ты пожалеешь о том, что родилась! Поняла? Не теряй ни минуты! Беги! Уходи! Пусть она будет в этой спальне через час, или ты за все заплатишь!
В нижней богатой и густонаселенной части города Сен-Пьер, там, где располагался глубокий поворот к бухте, простирался район маленьких домов и узких улочек, доходящих до отрогов, взбиравшихся почти по склону горы Мон Пеле. Район таверн и моряков, притонов и гулящих женщин… беспокойный район праздников и скандалов, где сильное и горькое похмелье нарушало сердцебиение города. Там пылал карнавал алкоголя, хриплые взрывы смеха, дикие шутки… карнавал, на котором часто лились вместе ром и кровь. Теперь завсегдатаи одного их тех низкопробных заведений образовали круг багровых лиц, сладострастных глаз, с трудом сдерживающихся жадных рук, а в центре круга, под глухие и древние звуки африканского барабана танцевала женщина один из непристойных местных танцев со змеиными движениями и завываниями волка. Она танцевала… танцевала… пока лился пот, делая эбонитовую плоть блестящей… Опираясь на руку лейтенанта Бриттона, Айме де Мольнар улыбалась, была странно очарована ритмом танца, и понизив голос, сказала выразительно:
- Тебе нравится, Чарльз? Это танец ведьм. Первый раз, когда видишь этот танец, можно загадать три желания. Говорят, все три всегда сбудутся. Но нужно опустить два пальца в кровь. Теперь они перережут горло ягненку. Хочешь попробовать? Хочешь реализовать свое главное желание, Чарльз?
- Да. Хочу, чтобы эта ночь никогда не кончалась! Пусть она длится всю жизнь, и пройдет с тобой; но…
- Подожди… Подожди… Уже перерезали горло, несут кровь в этих чашках. Они предлагают всем, кто хочет. Быстро! У тебя есть монетка? Брось ее на дно и смочи пальцы…
- Это нелепо. Как представление оно может происходить, но…
- Быстро! – Айме вытащила из сумочки золотую монету, швырнула ее на дно чашки, наполненной красной вязкой жидкостью. Затем резко взяв руку лейтенанта, погрузила его руку туда, поторапливая:
- Проси… проси за меня… Попроси три раза одно и то же… Пусть сбудется то, что я сейчас прошу. Думай со мной… со всей силой… со всем желанием…
Второй, третий раз она заставила окунуть руку офицера в кровь ягненка, которую в чашке предлагал африканский юноша. Затем, пока он вытирал с отвращением руку платком, она отошла в сторону калитки, которая была чем-то вроде террасы, и вздохнула алчно соленый воздух, доносившийся с моря…
- Айме, что с тобой? Что такое?
- Ничего… Дышу… Не думаю, что есть что-то особенное в этом…
Озадаченный, ощупывая на запястье следы, оставленные ногтями Айме, заставившей обмакнуть его руку в кровь, лейтенант Бриттон приблизился к этой женщине, с каждым разом все более непонятной для него, и стоял некоторое время в тишине, пока не тряхнул головой, словно испугавшись химер, желая вернуться к реальности…
- Айме, почему ты делаешь это? Почему ты здесь со мной? Это отчаяние? Ревность?
- Какая тебе разница? Недостаточно просто это делать? О чем ты думаешь?
- Не знаю… У тебя такие странные предпочтения… Это место, эти люди…
- Типичный уголок. Куда бы ты хотел, чтобы я привела тебя на карнавал? На бал к губернатору? В зал моей обожаемой свекрови?
- Я не имел в виду ничего такого; но на самом деле, не знаю, что со мной. Чем больше я пытаюсь понять, тем меньше понимаю. Мы побывали по крайней мере в десяти тавернах. Ты ищешь кого-то в них?
- Как ты думаешь? Разве ты не понимаешь, что женщина задыхается в стенах дома Д`Отремон, и захотела ненадолго отвлечься?
- Я не могу судить тебя, Айме. Бесполезно понять тебя. Тебя не вдохновляет любовь мужа и Хуана. Добровольно ты одарила меня своим присутствием, своим обществом. Не думаю, что я вдохновил в тебе эту любовь… Почему ты делаешь это? Чего добиваешься?
- Хватит! – оборвала Айме мрачно. – Я начинаю думать, что ты совершенный дурачок…
- Да, где-то здесь… Оставь меня, идиот…
Голос, произнесший эти слова, дошел до нее, заставив подпрыгнуть, словно ее укусила рептилия. Быстро она надела маску. Дрожа, отступая, она схватила руку лейтенанта Бриттона, и вонзила глаза на дверь, откуда появился Хуан Дьявол в сопровождении старого нотариуса… Она дошла до центра естественной террасы, которую образовывали два ровных каменных крыла над песчаным пляжем, недалеко от места, где море усеивалось звездами, и повернулась, чтобы взглянуть на Ноэля. Только теперь она осознала присутствие этого неподвижного и выжидательного партнера… Айме завернулась в цветастую перкаль своего местного платья, представляясь служанкой. Лейтенант Бриттон, немного бледный, но совершенно спокойный, сделал шаг к нему, позволяя луне осветить его с ног до головы, и поприветствовал:
- Добрый вечер, Хуан…
- Лейтенант Бриттон, - удивился Хуан. – Это настоящий сюрприз видеть вас на этих окраинах. Я думал, вас уже нет на Мартинике…
- Я полностью в вашем распоряжении, если могу вам чем-либо служить.
- Благодарю, но у вас другое занятие. Занятие более приятное, как кажется. Я уже вижу, у вас хорошая компания… Тем не менее, если хотите, мы можем выпить рюмку…
Его орлиный взгляд пробежал с ног до головы ту женскую фигуру, в которой, несмотря на наряд, выделил что-то знакомое, тревожное… Напрасно он пытался увидеть ее руки и волосы…
- Я буду там рядом, где хорошо играют, и где также подают напитки. Можно поставить деньги на кон, есть бакара, рулетка… Вам бы хотелось попытать судьбу? Моя удача абсолютна. Если следовать за мной, то карманы всегда будут набиты. Что скажете, красавица? Полагаю, лейтенант взял на себя труд сопровождать вас…
- Премного благодарен, Хуан, но мы уже уходим. Уже поздно для нее… Мы как раз собирались уходить, и…
- Ваша подруга нема, лейтенант, или ее голос слишком легко распознать? Лицо выглядит плохо за черным кружевом…
- Осторожнее, Хуан Дьявол! – предупредил офицер зловещим тоном.
- Не волнуйтесь, лейтенант. Для меня было бы очень легко стащить эту маску, но раз вы возражаете, я не буду этого делать. Для чего? Здесь вы, здесь она… О, ваш платок! – Хуан быстро наклонился, поймав раньше лейтенанта кружевной платок, выпавший из рук Айме, и вздохнул глоток парфюма, который тот испускал, засмеявшись с сарказмом: - Аромат нард… Знакомый запах, слишком знакомый, хотя я знаю только одну женщину с этим запахом… Чудесно… Чудесно, лейтенант!
Хуан сделал шаг, приблизившись к Айме, смотря свирепо черными глазами сквозь отверстия в маске, покрывавшей лицо, и проговорил иронично:
- Какая легкая и ужасная месть для Хуана Дьявола, не так ли?
- Хватит… хватит! – прервал британский офицер. – Прошу вас следовать своей дорогой… Вы не имеете права…
- А какое имеет значение право? У меня есть средства на расстоянии вытянутой руки. То, что вы делаете – не более, чем усугубление ситуации, даете волю скандалу. Вы отдаете себе отчет? Мне достаточно сорвать черную тряпку, чтобы завтра утром весь Сен-Пьер взрывался от хохота над кабальеро Д`Отремон… Понятно, это вам будет стоить жизни, мой дорогой друг, и вы заплатите очень дорого, ужасно дорого за удовольствие, которое вы думали получить бесплатно…