- Капитан… Капитан, куда вы? Что вы там увидели?
- Этот человек – Ренато Д`Отремон! Я хочу знать, зачем он приехал сюда!
- Хуан… Хуан…! – голос Моники ранил его, заставив остановиться на миг и повернуть голову, чтобы посмотреть, как она бежит к нему, крича: - Хуан! Нет… Не иди туда! Не приближайся к нему… не соглашайся!
- Это он меня ищет!
- Он не ищет тебя!
- Хуже, если тебя, если он осмелился прийти за тобой в моем присутствии! Клянусь тебе, что…! Оставь меня, Моника!
Он оторвал от себя руки Моники и, следуя к линии, где Ренато Д`Отремон соскочил с кoзел, дошел до границы, где его остановил офицер:
- До этой линии, сеньор Д`Отремон… до этой! Ни шагу больше!
- Я уполномочен губернатором войти, чтобы найти эту даму, которая должна вернуться в Сен-Пьер со мной! Вы не на моей стороне? Вы не слышали, что сказал мне губернатор?
- Губернатор дал разрешение, чтобы эта дама вышла, а не чтобы вы зашли!
- Вы…! – разъярился Ренато.
- Осторожнее, сеньор Д`Отремон! Не заставляйте меня принимать худшие методы! – пригрозил офицер. – У меня есть приказ стрелять не глядя, погасить этот мятеж до появления крови! – и чуть отойдя, приказал: - Оружие к груди, стражи! Приготовиться, чтобы стрелять против этого сброда, если он спустится!
Ренато смотрел на Монику… С гневом и досадой он видел, как та борется с Хуаном, насильно пытаясь остановить его, пока гневное стадо рыбаков тоже продвигалось вперед, следуя за людьми Люцифера, которые достали из-за пояса ножи.
- Быстро… Быстро… Позовите эту сеньору и заберите ее оттуда! Вы не видите, что этот сброд подстрекает к восстанию? – торопил возбужденный офицер, приближаясь к Ренато. – Пусть пересечет линию только она! Стреляйте против любого, кто двинется дальше!
- Моника, ты одна можешь стать свободна! Иди! Пройди через линию! Быстро! – кричал Ренато.
- Что? Что? Что они говорят?
Эта злоба, сильнее, чем слабые руки Моники, заставила остановиться Хуана всего в двадцати метрах от линии, охраняемой солдатами в два ряда. По приказу лейтенанта легли винтовки, устремленные на пеструю группу; но Хуан казалось, не заметил угрозу… он закрепил сверкающий взгляд на человеке, который, казалось, укрывался за солдатами полиции…
- Иди, Моника! – звал Ренато. – Выходи немедленно! Потом тебе не позволят выйти! Иди, Моника, выходи прямо сейчас!
- Почему бы тебе не поискать ее здесь? – яростно крикнул Хуан. – Трус! Негодяй!
- Поднимитесь! Поднимитесь, Хуан Дьявол или я прикажу стрелять! – угрожал лейтенант.
- Дай ей выйти! – настаивал Ренато. – Только она может перейти линию! Дай ей выйти! Если ты мужчина, позволь мне спасти ее…!
- Мужчина ли я? Увидишь! – слепой от ярости, вне себя, Хуан сделал несколько шагов, идя в направлении к Ренато, почти пересекая линию, защищаемую солдатами, и в это мгновение прозвучал выстрел, и Хуан упал на землю…
- Они ранили капитана! Они убили его! – крикнул взбешенный Сегундо, и подбивал толпу: - Негодяи… Убийцы…! Они! Они!
- Огонь! Огонь! – приказал лейтенант, отчаянно крича. – Вторая линия вперед! Огонь!
Мгновенно выскочил неистовый сброд, шум толпы, которая воодушевленно атаковала, можно было спутать с выстрелами и криками боли. И среди той суматохи приказов и криков, возвышался отчаянный голос Моники:
- Хуан… Хуан, жизнь моя!
11.
- Сеньора Д`Отремон… С вашего разрешения… Я видел и узнал ваш экипаж, мне сообщили, что вы ждали несколько часов, и я осмеливаюсь вам передать новости, которые вы, конечно же, ожидаете с нетерпением. Я могу говорить?
София Д`Отремон поднесла к губам кружевной платок, возможно сдерживаясь перед старым изменником-слугой, возможно подавляя всхлипывания; взволнованная порывом благодарности, заставляя себя протянуть руку Педро Ноэлю, которую тот поспешил пожать…
- Бедная сеньора! Понимаю, что вы чувствуете в этот момент…
Самая роскошная карета дома Д`Отремон остановилась на обочине, между зарослей кустарников, окаймлявших неровную тропу, ведущую к Мысу Дьявола, хотя и достаточно далеко от места случившихся событий, которые захватили все внимание Сен-Пьера. Стражи, размещенные во всех возможных местах доступа к месту событий, заставили Софию оставаться там, пока солнце этого горького дня медленно погружалось в воды пока что спокойного моря…
- Вы идете оттуда? – поинтересовалась София. – Я могу пройти? Мне позволят?
- Я воспользовался старыми дружескими связями, древней хитростью и лодкой, достаточно старой и небезопасной. Но дело в том, что я пришел и ушел…
- Вы видели моего сына? – беспокойно спросила София.
- Видел прекрасно… Но сдвинуть его с места не получается. Ни лейтенант, ни капитан, прибывший с подкреплением, этого не добились. Он пользуется поддержкой устного разрешения губернатора, чтобы добраться до линии, там вы увидите его, застрявшего на границе и ожидающего возможности поговорить с Моникой.
- Он до сих пор этого не добился? Разве она не понимает, что мой сын подвергается опасности, чтобы вытащить ее оттуда?
- К сожалению, я не смог пробраться дальше Ренато. Охрана очень строгая, и переход по мысу невозможен на лодке даже в тихий день. Я тоже не смог увидеть Хуана… Я знаю, что Сегундо и Моника вытащили пулю и перевязали его рану… Знаю, что, учитывая его крепость, мы не ждем, что его жизни угрожает опасность… Солдаты ранены, кто-то даже тяжело, их заменили другими, пока рыбаки после того, как выиграли стычку и завладели некоторым оружием, отступили, увидев приближение подкрепления. Среди них есть раненые и боюсь, что кто-то умер…
- Они отступили? – удивилась София. И с нескрываемой гневной критикой: - А солдаты отставили это так, спокойные после того, как позволили этим людям…?
- Эти люди оказались более опасными, чем думали солдаты, - сообщил Ноэль насмешливым тоном. – И к тому же они правы. Понятно, что до настоящего момента ничего из этого не имеет юридической силы…
- Вы, конечно же, на их стороне… Как бы то ни было, я очень вам благодарна, что вы передали мне новости о сыне, что он достаточно безумен и неблагодарен, и не думает, что я здесь переживаю и страдаю из-за него…
- Если совет того, кто был вашим другом мог послужить вам, я осмелился бы посоветовать вам отдохнуть, донья София. Не думаю, что Ренато подвергается опасности, потому что Хуан тяжело ранен по вине вашего сына…
- По вине моего сына? – принялась негодовать София.
- Да… да… Хуан не вышел бы из себя, если бы все это не имело личный оттенок. Я увидел, что вы смягчились, и буду с вами честен. То, что происходит, ужасно, донья София… Вы подруга губернатора, и можете поговорить с ним… Нельзя, чтобы первые власти острова содействовали подобной несправедливости. Если вы на самом деле огорчены ущербом, причина которого – ваш сын…
- Что вы говорите? Я огорчена ущербом, от которого страдает этот бандит?
- Вы не изменились, донья София… Был момент, когда я был в преддверии того, чтобы посочувствовать вам… Но это было ошибкой… Вы должны страдать бесконечно больше, чем страдаете и будете страдать... Страдайте, и пусть никто не сжалится над вами, потому что не заслуживает жалости тот, кто не способен сочувствовать!
- Ноэль… Ноэль…! Как вы осмеливаетесь…? – бормотала София в крайнем возмущении. – Вы наглец! Глупец!
Ноэль удалился и не слышал последних оскорблений дамы, которая яростно повернулась к большому кучеру цвета эбонита, и приказала ему:
- В дом, Эстебан! Мы немедленно возвращаемся в дом!
Через прикрытые окна в полумрак хижины проникали последние лучи уходящего дня, едва высвечивая темно-коричневый точеный профиль неподвижного человека на импровизированном ложе из травы… Улыбаясь, он казался погруженным в самый глубокий мучительный сон, а рядом с ним, с переплетенными ладонями, с напряжением в голубых глазах, Моника с болью смотрела на чеканное лицо, чья жизнь висела на волоске. Легкий шум в маленькой двери заставил ее с внезапным испугом обернуться …
- Я могу войти, хозяйка?
- Входи, но не шуми. Ему нужно отдыхать, у него сильная лихорадка… Нам нужен доктор, Колибри… но, как…? Как…?
- Не знаю, моя хозяйка.
- Я знаю, что ты не знаешь, бедняжка… Для чего ищешь меня? Что ты хотел?
- Сеньор Ренато там, - таинственно сообщил Колибри. – Он позвал меня, когда я подошел ближе, и приказал сообщить вам, что он не уйдет без вас…
Возмущение было ответом Моники на слова Колибри, в то же время она повернулась к лицу спящего Хуана, лежащего на ложе, волнуясь, что тот мог услышать неосмотрительную фразу, что могло ускорить ритм сердца, его биение эхом раздавалось на ложе, словно оно стало настолько своим, что без него нельзя было прожить… Нервно она отодвинула Колибри от Хуана и увела к прикрытой двери строящегося дома…
- Я не хочу уходить, моя хозяйка… Посмотрите туда… - маленькая смуглая ручка указала на неясные очертания, где начинались густые заросли. Отчетливо было видно длинную линию солдат, которые следили с оружием в руках, экипаж, брошенный на дороге, а еще ближе, рядом со заколоченными столбами, отмечающими границу, стояла изящная и гордая фигура последнего Д`Отремон и Валуа в своем непогрешимом белом льняном костюме, со смелой статью кабальеро, с неистовым упрямством страсти; провозглашенный законным сыном страстного и дикого острова, где все, казалось, кипело в том же ритме: суровые горы, густые леса, каменные берега, бурное море, потоки первых дождей, превращающиеся в ручьи, горячая кровь и исступленные сердца, яркие умы, в которых ужасающе часто вспыхивает искра безумия… Мартиника…!
- Он сказал, что способен войти и прийти за вами, если вы не выйдете, моя хозяйка…
- Ну так пусть осмелится…!
- Ай, моя хозяйка… Посмотрите…! Если бы Сегундо или Угорь понимали, они бы получили орудия. И если бы у меня было ружье…
Ренато приближался к возвышенности… Решительно он вывернул кошелек охране на линии, и они остались неподвижными, как будто не увидели его, а он твердым шагом поднимался по вражеской земле…
- Моника… Прямо сейчас… Пойдем… Я не уйду без тебя…
- Я не спущусь, это я говорю тебе, чтобы ты ушел, Ренато! Разве ты не понимаешь, что эти мужчины сошли с ума от боли и ярости? Ты глупо играешь жизнью!
- Какое значение имеет жизнь, если тебя нет со мной? Моника, жизнь моя!
- Пожалуйста, хватит! Я не пойду с тобой…! Ты еще не понял? Нет! Нет! Ренато! Оставь меня, отпусти меня, уйди уже! Зачем ты пришел?
- А твое обещание? Наш договор?
- Его уже не существует! Ты его расторгнул там внизу! Уйди и забудь…!
- Забыть? Забыть причину моей жизни? Бросить тебя, зная, что ты в опасности, учитывая, кем ты являешься для меня? Ты хоть понимаешь, о чем просишь? Я не оставлю тебя, не говоря уже о том, что ты хочешь вернуть назад слово, данное мне!
- Если я сдержу слово, ты уйдешь, Ренато? – с тревогой спросила Моника.
- Послушай, Моника… Отсюда никто не выйдет живым… Все дошло до предела… Губернатор в ярости… У них в изобилии материальных средств, чтобы подавить восстание Хуана, трех или четырех десятков сумасшедших, которые следуют ему. Если они немедленно не сдадутся, не сдадут оружие, то прольется много крови. Я слышал, они готовы на все… Поэтому я не могу уйти отсюда. Ты отдаешь себе отчет? Понимаешь? Ты не можешь упустить последний шанс, который я предлагаю тебе!
- Я не могу бросить Хуана! Я не сделаю этого, пусть даже это будет стоить мне жизни! Я на своем месте… Я дала тебе слово, дала его, но с одним условием: что ты немедленно уйдешь отсюда, вернешься в Сен-Пьер…
- Ты обещала мне…!
- Я обещала тебе встречаться в монастыре, а не здесь… туда я вернусь, когда смогу уехать отсюда точно также, как и приехала: одна и свободная… Отпусти меня!
- А если не отпущу? Хочешь или нет, я уведу тебя с собой!
- Отпусти меня или я позову на помощь!
- Ты способна дойти до такого? – Ренато был оскорблен и возмущен. – Хорошо… Будет так, как ты хочешь… Но помни, я предупреждал тебя… По твоей вине я ускорю дела… Я говорил с губернатором, как друг. Он был готов пощадить этих глупцов… - И почти умоляющим тоном предложил: - Я сделаю это, если ты пойдешь со мной прямо сейчас, Моника. Мы пойдем к нему вместе, под предлогом, что Хуан ранен…
- Хуан мне никогда этого не простит… Он будет презирать меня за то, что просила милосердия от его имени… Он не хотел бы получить жизнь такой ценой… и чтобы этого просил ты… Уходи, Ренато, уходи…!
Моника отошла назад, и достигла отрогов черных скал… На дороге из пляжа показалась тень… два человека шевельнулись за окном строящегося дома. Чувствуя жар раздражения на щеках, Ренато вышел с земель Хуана Дьявола…
- Почему ты не ушла, Моника?
Лежа на импровизированном узком и твердом ложе, похожем на носилки, Хуан спрашивал, глядя в лицо Моники, которая приближалась к нему, чувствуя, что ее ноги подкашиваются. Словно неживые из-за худобы, казавшиеся белыми и холодными, были щеки Хуана, и виднелись промокшие от крови бинты, покрывавшие плечо и грудь, но интонация голоса прозвучала спокойно и твердо:
- Наша ситуация критичная, Моника. Ты упустила шанс выйти…
- Как ты узнал…? Колибри?
- Колибри ничего не сказал. Несмотря на мои советы и нотации, в решающий час он был на твоей стороне, а не на моей. Полагаю, бедняжка – еще одна жертва твоего неминуемого влияния… Большую часть людей, которую я знаю, перестали убивать из-за тебя…
- Дело в том, что я…
- Я слышал, все, что сказал Колибри, когда зашел и позвал тебя… Затем я сделал усилие, выглянув в окно, и увидел вашу встречу… Конечно же, я решил, что ты не вернешься…
- Неужели, Хуан? – опечалилась Моника. – Ты бы хотел…?
- Меня раздражала мысль, что ты с ним; но в любом случае это был выход, и на этот раз кабальеро Д`Отремон вел себя искренне, как мужчина, не соглашаясь оставлять тебя в этом месте…
- Это все, что тебе пришло в голову?
- Если бы я понял, что кричал этот идиот, когда подошел к столбу… я бы дал тебе уйти…
Моника приблизилась к нему и села у узкой кровати из досок, заставляя его склонить голову на подушку, очень близко глядя на него пламенным и пытливым взглядом, будто гналась за волнением, которое тот скрывал, будто подглядывала за чувством сквозь бронзовое лицо…
- Ты на самом деле не понял, чего он хотел?
- Возможно понял, но в тот момент я ослеп от гнева. Я бы предпочел убить его и тебя, прежде чем позволил…
- Ты дошел бы до этого, Хуан? – спросила Моника, чувствуя какую-то радость.
- Да! Какая глупость, да? В конце концов, я такой же до дурости высокомерный, как если бы был законным Д`Отремон. Иногда я сам испытываю отвращение и раздражение от приступа гордыни и самолюбия, которое мне уверенно передал дон Франсиско Д`Отремон, который по грустной случайности был моим отцом…
Моника еще сильнее наклонилась к раненому, взяла белыми руками его большие, загорелые и суровые ладони… Она чувствовала, что душа наполняется пониманием и нежностью; и всеми своими силами пыталась сдержаться, чтобы не переполниться ими, не сдаться устало и побеждено; одновременно боясь, что его выдаст свет во взгляде, Хуан закрыл свои черные итальянские глаза…
- Ты бы на самом деле хотел, чтобы я ушла, Хуан?
Моника волновалась, ожидая ответа, чувствуя, что ускоряется биение пульса Хуана под ее красивыми пальцами, но вечная недоверчивость и ожесточенность охватили сердце мужчины, и вместо того, чтобы дать ответ, он спросил:
- А почему ты не ушла? Какая причина, какой мотив есть у тебя, чтобы оставаться здесь?
- Мне нравится платить по счетам, - заявила гордая Моника де Мольнар с легкой улыбкой на губах. – Я ничего не забываю… Я помню такую же кровать… Я помню, что была больна, лишена сил, уже безнадежная, ожидая смерти, а человек, которого я считала своим главным врагом, сидел у изголовья такой же кровати, состязаясь со смертью моей грустной жизни. Теперь мы поменялись ролями, и, хотя ситуация другая, мы можем их сравнивать… Ты загнан в угол и ранен, как я была больна и безнадежна. И, как ты меня не бросил тогда, я не брошу тебя, Хуан, не дам тебе умереть…!