- И то, что этим вечером она вернется в монастырь, чтобы ждать там, когда расторгнется не знаю какой союз…
Хуан побледнел так, что стали казаться белыми загорелые щеки. На миг его темные глаза сверкнули, а затем погасли. Наконец, он повернулся спиной к мальчику, который сделал за ним несколько рассеянных шагов, спрашивая:
- Капитан… Капитан… вы сердитесь? Вам и вправду неважно об этом знать…?
- Мне ничего не важно. К тому же, ничего нового ты не сказал, Колибри. Только одну плохую вещь ты сделал: пошел ее искать. Мужские дела улаживаются мужчинами, Колибри, не забывай этого больше!
Моника спускалась, обходя опасные места, почти непроходимые тропинки, идя по ним вслепую, когда ушла от Хуана, уклоняясь от любого возможного сопровождения. Как будто избегая опасности, она искала ее еще больше, спускаясь через скалы к морю, где был кусок пляжа, такой похожий на тот, который в нескольких лигах выше открывался рядом с ее домом. Только море было еще более буйным, волны более яростными… Оставался почти край, узкая полоса песка, и это концертное рычание гремело, когда она скрылась в той щели, где Хуан ребенком прятал свою лодку… Нет, ничем на самом деле не казался тот клочок дикой природы, закрытый мхом грота с мягким и белым полом… Тем не менее, почему она так одержима этим пейзажем? Почему в каждой разбивающейся волне звучит как эхо страсть к Хуану…?
Любовь… страсть… безумие… Да… с безумием… так они любили… так продолжал любить он свое воспоминание… воспоминание более сильное, чем все море…!
Она прислонилась к твердым скалам. Закрыла глаза и сквозь веки, через которые просвечивали последние лучи уходящего солнца, пронесся фантастический сон ее ревности, принимая жизненные очертания, изображения… Словно она почувствовала возрождение прошлого, которого никогда не помнила, словно безумно вспомнила сцену, которую никогда не видела, но тысячи раз представляла: Айме в объятиях Хуана!
Большая волна ударилась рядом, омывая омраченную женщину, находящуюся в экстазе болезненного сна. Удар холодной воды заставил открыться глаза Моники, словно из ада она возвращалась на суровую землю, на которую лились такие горькие слезы, как воды этого окружающего моря…
- Сеньора Моника… Сеньора Моника… Где вы?
- Я здесь! Кто меня ищет? Чего хотят?
Прыгая через острые камни с ловкостью моряка, Сегундо Дуэлос оказался рядом с Моникой и остановился, секунду глядя на нее, не говоря ни слова от удивления… Он опустился почти до самой глубины ужасного грота, туда, где, когда море было спокойно, он иногда причаливал. Теперь, гигантские ревущие волны приближались к каменному ущелью и, удар за ударом, пена полностью омыла его. Одежды Моники намокли, руки были ледяными, к лицу приклеились влажные волосы, и в тусклом свете фонаря, который держал в руках Сегундо, сверкали голубые глаза на бледном и перекошенном лице…
- Черт побери! Вы меня так напугали! Капитан спросил о вас и послал за вами… Я обогнул все скалы здесь, а Колибри с другой стороны тоже вас искал… Но как мы могли подумать, что вы окажетесь в этой дыре? Никто бы не догадался спуститься сюда…
Медленно Моника успокоилась, возвращаясь из своего драматичного внутреннего мира, стоя перед обветренным, грубом и наивном, лицом Сегундо Дуэлоса, и взглядом охватила окружавший их зловещий пейзаж…
- Мы боялись, что вы прошли через солдат, и попали в их грубые руки… Ладно, не хочу даже думать. Вечером избили двух женщин в деревне. Они дикари, хозяйка. Скажу вам, что еще не сказали капитану, потому что когда он узнает… Я хорошо знаю и знаю, как он их… Идемте, хозяйка, идемте! Любая волна может унеси одного из нас… Вы совершенно вымокли и сделали себе плохо… Вы должны принять что-нибудь горячее и сменить одежду… Идем…
Он протянул ей руку, но не осмелился коснуться, остановившись, когда Моника казалась погруженной в размышления в напряженной борьбе своих чувств… Резко она, казалось, решилась:
- Сегундо, вы умеете грести и управлять лодкой, правда?
- То, что делают в море другие мужчины, то умею делать и я. Это мое ремесло, хозяйка…
- Вы не смогли бы увезти меня этой ночью в Сен-Пьер?
- В Сен-Пьер на лодке? – крайне изумился Сегундо. – В такое море? В такое время?
- Однажды вы высадились с Люцифера в маленькую лодку в такое же море, как сейчас. Я прекрасно помню…
- Вы помните, что это был капитан… Он греб собственными руками…
- Вы же сказали, что делаете все, что делает человек в море…
- Ах, черт! Но не уточнил, что с капитаном это возможно. Он в море больше, чем человек. В море и на земле, хозяйка… и это вы должны знать лучше, чем кто-либо…
- Возможно… Но не в этом случае… Речь идет о том, чтобы вы не рисковали, когда будете везти меня…
- Нет, я не сумасшедший. Это было бы так, словно броситься очертя голову в омут. Простите меня, хозяйка, но прикажите другое. У нас есть приказ капитана слушаться вас всегда, но этого я не могу сделать… - И изменившись вскоре он воскликнул: - О… капитан!
Он увидел его, держа фонарь. Тот был рядом, лишь в паре метров от них… У него не было ни фонаря, ни светильника, и он прогремел, как будто за штурвалом своей шхуны:
- Выходите оттуда немедленно… Неужели не видно, что волна нарастает? Любая может унести… Быстро… Наверх…! Выбирайтесь оттуда! Это место достаточно опасное!
- То же самое я говорил сеньоре, капитан… - Хуан оттащил Монику, не дав ей времени возразить, избежать железных ручищ, которые подняли ее, как перышко, взобрался с ней на камни, и донес до разрушенной лачуги, посадив на деревянную скамейку, почти единственную мебель, что была там. Она могла показаться каменной пещерой с небелеными стенами, и тщательно очищенным от земли полом. Два корабельных фонаря освещали золотым светом и горел веселый огонь в переносной печи, стоявшей рядом с дверью…
Со скамейки Моника молчаливо смотрела на него. Он снова оделся в одежду моряка, ту одежду, которая была далека от того, чтобы делать его грубым… она делала его более гибким, стройным, придавая ему жар и пугающую привлекательность. Но в потрясающих итальянских глазах его гордыня проявлялась еще сильнее… Тем не менее, они горели странной страстью, когда посмотрели долго и напряженно на Монику …
- Почему бы тебе не подойти к огню? Ты дрожишь, совершенно вымокла, и не думаю, что кто-то может дать тебе плохую одежду среди этих деревенских несчастных…
- Нет необходимости… Так хорошо… Не беспокойся сильно обо мне…
- Я не беспокоюсь, но предпочитаю не давать случая прекрасному Ренато говорить, что я убил тебя в пещере, на своем Утесе Дьявола…
- Хуан, прошу тебя оставить эту тему…
- С тобой я предпочитаю оставить все темы. Думаю, нам действительно не о чем говорить. Я напрасно пытаюсь… Ба…! Для чего продолжать?
Он закусил губы в гневе, и Моника почувствовала странное облегчение перед этим глухим гневом… Она не знала, почему он чувствовал против нее агрессию и жестокость, но этот тон вызывал в ней нелепое и грубое утешение… Да, лучше так. Но почему он так раздражен на нее? Возможно он услышал то, о чем она попросила Сегундо Дуэлоса? Или сохранил злость за опасную прогулку? Голос Хуана словно отвечал на ее внутренние вопросы:
- Я выйду, чтобы ты сняла одежду и попыталась обсохнуть у огня. Затем можешь прилечь на один из тех гамаков и попытаться уснуть. Ночи не длятся долго на Мысе Дьявола, а мы не знаем, сколько придется пробыть здесь. Я знаю, что ты сделаешь любую ерунду, чтобы только отдалиться от меня, но я не позволю тебе угодить в любую даже незначительную опасность. Я постараюсь разумными путями вытащить тебя из этой ловушки, если будет так продолжаться. Но пока я не располагаю этим, и ты должна смириться. Ты слышишь?
- Прекрасно. Я не глухая… я могу слышать все, что ты говоришь.
- Я надеюсь, мне подчиняются, когда я приказываю, потому что мы находимся почти в положении блокады, и все должно двигаться как на корабле в открытом море, по моему голосу.
- Корабле в открытом море? – повторила Моника как-то насмешливо.
- Да. Закончились ночные прогулки, волновые спуски и бессмысленные проекты, как ты это делала с Сегундо.
- Вижу, ты нас подслушивал…
- Я вас слышал, а это не то же самое. И чтобы отрезать корень зла, не выходи из этой хижины без моего разрешения… Я предпочитаю передать тебя в тюрьму, чем похоронить. Мы находимся в самом центре опасностей, которые ты можешь только себе представить…
- Разве это не предлог, чтобы передать меня жандармам?
- Твоим жандармом буду я сам. С тобой нельзя верить в хорошее… есть только потрясения и обманы. То же самое с Сегундо, Колибри, все всегда заканчивается тем, что они делают то, что приказываешь и говоришь ты. Я прикажу обустроить для тебя хижину, но мы должны будем поделить ее… Больше я тебя не напугаю, нет причин для беспокойства. Меньше места было в каюте Люцифера, поэтому я не приближусь к тебе.
- Что значит не в монастыре? Она даже не прибыла в монастырь? Что ты говоришь, Янина?
- Это то, что сказали Сирило. Он оставил цветы и письмо… Не знаю, сделал ли он хорошо. Он оставил их, потому что понял, что сеньора Моника не задержалась, говорит, что, выйдя, на самом углу он услышал о событиях на Мысе Дьявола… Кажется, кучер принес эту новость, нанятый кучер, который отвозил сеньору Монику туда… Этот человек рассказал…
- Что рассказал?
- Он был в бешенстве. Солдаты выгнали его оттуда, заставив его отказаться от обратной поездки и покинуть свое место. Кажется, хозяин поместья, где он должен был проехать, перекрыл путь. Не знаю правда это или нет, потому что я слышала, как Сирило сказал, что вы пришли из того места… и что никто не обратил внимания…
- Мне дали пройти… Там были солдаты, но мне дали пройти… Теперь я вспомнил, да! В таком случае, Моника… Нет, это невозможно! Я поеду туда прямо сейчас…
- Сирило заверили, что дело серьезное, что несколько рыбаков подняли восстание, и сам губернатор сказал…
- Карету! Коня… немедленно! Я пойду за Моникой, вытащу ее оттуда… и никто мне не помешает!
- Ренато… сынок…!
Ренато Д`Отремон остановился, плохо владея недовольством и гневом, а София подошла к нему и положила руки ему на грудь…
- Поговорим позже, мама… Пока это невозможно…! Ты не знаешь, что произошло!
- Я знаю. Я только что говорила с Сирило… Поэтому я хочу поговорить с тобой, узнать, о чем думаешь, прежде, чем уйдешь… То, что происходит – серьезно, очень серьезно…
- Чем серьезней, тем скорее нужно приехать…
- Не делай ничего, что бесполезно. Солдатам приказано стрелять по всему, что приближается к линии.
- Я уже пересек ее однажды и ничего не произошло. Не беспокойся, они не выстрелят в меня.
- Прошло уже несколько часов… Теперь все иначе… Глаза всего Сен-Пьера устремлены на это несчастное дело. Янина сказала тебе, что губернатор отправился туда.
- Еще одна причина, что у меня не возникнет препятствий…
- Но разве ты не понимаешь, что твое поведение доведет до предела сплетни?
- Какое это имеет значение, когда речь идет о Монике? Для меня она на Мысе Дьявола! Для меня она окружена врагами! И ты хочешь, чтобы я бросил ее, мама?
- Я пытаюсь вразумить тебя, дабы избежать скандала, ради нее самой. Ты забыл, о чем думают люди, что вокруг тебя ходят подозрения? Не мне напоминать тебе, что кровь твоей жены еще свежа…
- Пусть думают, что хотят, пусть говорят, что хотят! Я встретил Ану, допросил ее… Она сделала меня игрушкой своих капризов, насмехалась над нами, мама. А тебя сделала жертвой еще более жестокой насмешки. И несмотря на это, ты надеешься остановить меня, говоря, что ее кровь еще свежа? Несмотря на это ты думаешь, что человеческое уважение воспрепятствует мне пойти туда, куда меня зовет долг настоящей любви? Теперь никто не заставить меня молчать о том, что я люблю Монику! И она любит меня. Она дала мне понять, сказала мне, дала клятву и обещание… Я считаю ее своей невестой!
София Д`Отремон подбежала к боковой двери, куда вышел спешащий Ренато… Она раскрыла окно, чтобы выглянуть на улицу, свет которого изменился, словно большое красноватое облако затмило ярким светом горящий полдень. Вскоре, против ее желания, удар грома, далекий и глухой, испугал ее… Она искала взглядом, кого бы спросить, но никого не увидела на тихой улице, самой старой и роскошной в этом районе Сен-Пьера… Слабый шум, казалось шел из-под земли, небо немного покраснело, а затем побледнело… Но София не смотрела в небо, не поднимала взгляда на суровую вершину Мон Пеле… спящий уже шестьдесят лет вулкан… Никто не боялся ужасного великана, у подножья которого бурлила многолюдная роскошная жизнь, амбициозная и лихорадочная, полная борьбы и страстей… Она лишь смотрела на роскошный экипаж, прошедший перед ней быстрым ходом, управляемый руками ее сына… Только огонь неукротимых страстей управлял им, и он приговаривал:
- Я должен защитить ее… Я должен спасти ее сам!
- Видел, Сегундо? Ты слышал три грома?
- Да… видел и слышал… Оставь меня в покое…
Сегундо Дуэлос, опираясь локтями в самое высокое окно, чтобы наблюдать за дорогой, смотрел долгим взглядом в подзорную трубу, как уходят и приходят униформы за линией, охраняемой солдатами, между режущим хребтом утесов и тесной зеленью заросшего поля…
- Меня напугали эти залпы, которые идут не с неба. Я их чувствую, как будто они под камнями, как будто море ходит прямо здесь под ногами… И солнце сделалось некрасивым…
- Некрасивым, но теперь оно снова прекрасно. Ты оставишь меня в покое, Колибри?
- А ты не видишь этого вон там, на горе? Поверни трубу и посмотри, Сегундо.
- Я должен смотреть на то, что приказал капитан, на солдат, которых нет как раз там наверху.
- Но посмотри на секунду… Ты видел хоть раз черное облако, как чернила? Есть маленькое облако, черное-черное… Посмотри… другое! Это гора испускает их там сверху! Что это, Сегундо? Там есть люди?
- Люди на Мон Пеле? Не говори глупостей. Разве не видно, что они не смогут туда подняться? Даже наполовину никто не поднимался. Мон Пеле был вулканом, но он потух, когда ни ты, ни я, ни наши матери еще не родились. Моя бабушка говорила, что видела, как она однажды горела, когда была молодой…
- Ах вот как? Горела гора? И как горела?
- Выпускала из жерла горящие камни и огненные реки, которые уничтожили там все поля. Говорят, земля дрожала, а дома падали…
- Уже стерлось облако, Сегундо… исчезли оба! – указал Колибри с искренним восхищением.
- Да… исчезли, а ты меня отвлек, - пожаловался раздосадованный Сегундо. – Куда ушли те повозки и солдаты, которые были на дороге? Капитан приказал мне смотреть, откуда и куда. Это куда важнее, чем чернильные облачка. Теперь, если он меня спросит, я должен ответить, что это из-за тебя…
- Сегундо… Угорь… Мартин…! – прервал голос Хуана, властно подзывая.
- Что случилось, капитан? – спросил Сегундо, приближаясь ко всем замолчавшим. Все побежали к двери, откуда доносился голос Хуана. По дороге на пляж поднимались и молодые рыбаки, держа в руках топоры, весла и ножи, как свое единственное доступное оружие…
- Смотрите все… смотрите…! – указал возбужденный Хуан. – Губернатор только что уехал… пыльное облако – единственное, что он оставляет после себя. Он отказал в том, что просили, отказался слушать наши доводы; продолжают копать канавы и возводить заборы… Нам отказали в праве требовать справедливости! Но мы не допустим этого! Если они не хотят слушать, мы снесем этих солдат-ищеек и потребуем справедливости своей собственной рукой…
- Капитан… вернулась повозка! – предупредил Колибри.
- Прибыла повозка… да. Но это не губернатор… Это маленькая повозка, - объяснил Сегундо.
- Его задержали! Нет… уже пропустили, но он не идет!
Хуан продвинулся вперед, проскочив через острые камни. Он хотел узнать молодого человека, одетого в белое, который стоял на козлах своей повозки, и казалось, яростно спорил с солдатами полиции… За ним бежал Сегундо, который позвал: