- И начнём с той части, которая тебе всех милей, - рявкнул Роберт, сжигая Уилла полным ненависти взглядом. - Забирай её и вали отсюда, тебе ведь всё равно только она и нужна, братец, на неё ты променял свою страну.
- Довольно, - прохрипел капитан Ортандо, и Уилл понял, что лишь присутствие Лусианы удерживает его от достойного ответа лорду Норану примерно в тех же изящных выражениях. - Сир Уильям, разговор, полагаю, можно считать оконченным. Едем.
- Сейчас, - проговорил Уилл, бросая извиняющийся взгляд на бледную от гнева Лусиану. Для неё всё это было не меньшим унижением, чем для него, и, боже, ещё и здесь он был виноват, и он так от этого устал. - Роберт, ты не мог бы уделить мне минуту наедине?
- Что, собираешься прирезать меня втихую? Так я неспроста в латах, - осклабился Роберт, и Уилл покачал головой.
- Сира Лусиана, сир Ортандо, я прошу вас остаться с сиром Индрасом в качестве гарантии чести... с обеих сторон, - добавил он, глянув на Роберта, тут же стиснувшего зубы.
Лусиана кивнула, Ортандо тоже. Индрас бросил на Уилла пронзительный взгляд, но тоже не возразил.
Уилл развернул Бурана и неторопливо поехал через поле.
Люди Риверте, которых он сюда привёл, остались от него по левую руку, а справа были стены Тэйнхайла. Уилл ехал, слушая, как чавкает под конскими копытами влажная от дождей земля, и вдыхал всей грудью. Воздух тут был не их самых лучших, одно из ближних озёр, похоже, заболотилось, и оттуда тянуло гнильцой. Но это был воздух его дома.
- Ну? Чего? - грубо спросил Роберт, нагоняя его.
Уилл придержал коня, медленно обводя долину взглядом. Его брат гневно сопел в седле рядом с ним, явно с трудом сдерживая желание сжать латной рукавицей его горло - и только вид раскинувшихся на холме палаток со знамёнами Вальенского Кота его останавливал.
- Я хотел спросить, - проговорил Уилл. - Просто... спросить.
- Ну?
- О чём ты думаешь, когда смотришь на эту долину?
Роберт вытаращился на него. Потом сплюнул. Странно, раньше у него не было этой привычки - похоже, заточение в Тэйнхайле в компании гарнизона не слишком пошло на пользу его манерам.
- О чём думаю? Я думаю, что восемь лет назад на этом самом месте Риверте зарубил моего отца. Я об этом думал каждый проклятый день с тех пор, как мне велели не совать носа дальше этих холмов - из-за него, из-за этого сраного ублюдка, который воображает, что может хватать себе всё, что ему захочется. Ха, не так-то он стал самоуверен, когда его приволокли сюда! Жаль, ты его не видел, когда он там скулил внизу, как собака - стоило ждать столько лет ради такого зрелища, уж можешь мне...
- А я, - перебил его Уилл, на долю мгновения прикрыв глаза; нет, нет, просто не слушай его, он уже довольно сказал, теперь твой черёд, - знаешь, о чём думаю я, когда на всё это смотрю?
Роберт, набычившись, смотрел на него. Уилл кивком указал на один из дальних холмов, самый пологий, почти совсем лысый, покрытый куцыми зарослями валежника.
- Помнишь, мне было лет семь, а тебе, наверное, десять, и мы забрались туда набрать малины, она тогда только-только поспела. Ты сказал, что, если бы мы побежали наперегонки, то ты бы оказался внизу раньше, чем я одолею первый ярд. Я сказал, что это неправда, и мы побежали. Я очень старался, хотя не думал вправду, что смогу тебя обогнать, но мне хотелось хотя бы не отстать от тебя слишком сильно. Ты бежал впереди, так быстро, хотя за плечом у тебя была кадушка с малиной, и мне так хотелось быть таким же быстрым, как ты, таким же сильным, таким же большим... Я так старался не отставать, что не заметил корягу, споткнулся и упал, и расшиб колено, и лодыжку вывихнул. Я плакал, - Уилл слегка улыбнулся, не сводя глаз с подёрнутого дымкой холма, - ревел просто в три ручья, и всю малину рассыпал, а ты сказал, что я сопляк и мямля, и что от меня никакого проку, взял меня на закорки, и донёс до дома. Я тогда думал, какой ты большой и сильный, но ведь тебе на самом деле было трудно меня тащить, я же весил полсотни фунтов, а тебе было всего десять лет.
Он замолчал. Было ещё что-то в этом воспоминании - например, то, что Роберт, дразня его, утёр ему мокрый нос ладонью, и что в волосах у Роберта застряла малина, и Уилл украдкой вытащил её и съел, пока брат, пыхтя, тащил его к замку. Было так много всего в этом воспоминании, и было много таких воспоминаний - не то чтобы сотни и тысячи, нет, вряд ли больше десятка, но каждое из них, Уилл вдруг понял это, было прекрасным.
И он улыбался сейчас, стоя в подёрнутой туманом долине и вспоминая, улыбался и не думал о том, что на всё это скажет его брат. Это и не было важно. Просто он хотел вспомнить сам и разделить с ним эту память, вот и всё.
Он понял вдруг, что умолк и молчит уже давно, и Роберт тоже молчит. Уилл повернул голову и посмотрел в его лицо, тёмное, мрачное, враждебное, но всё равно какое-то неуловимо детское и слегка растерянное. Как будто в глубине души он тоже ещё это помнил. Как будто там, так глубоко, что-то было, и что-то ещё оставалось...
И Уилл сказал:
- Мне жаль, Роберт. Мне правда очень, очень жаль, что так вышло.
Не дожидаясь ответа, он развернул коня и пришпорил его, с места пуская в галоп. И знамёна Вальены были перед его глазами, а Тэйнхайл - за спиной.
Вечером того же дня Уилл сидел в стороне от костра, обхватив колени руками, и смотрел на сторожевые огни замка. Было холодно, и он накинул себе на плечи одеяло, думая о том, что ему не помешала бы пара крепких шерстяных перчаток, потому что у него ужасно замёрзли руки.
Ортандо со своими сержантами сидели в стороне, вполголоса обсуждая план штурма. При иных обстоятельствах все они предпочли бы осаду, но с Риверте в качестве заложника такой вариант исключался. Уилл подумал, что на самом деле не может быть уверен, что тот всё ещё жив. Наверняка он был жив, когда братья Нораны съехались на поле перед замком, но на что Роберт способен в порыве ярости, Уилл знал слишком хорошо. Он старался гнать от себя эти мысли и только потирал ладони, судорожным, механическим и бездумным жестом, тёр до боли, почти до крови, но они всё равно оставались ледяными и никак не могли согреться.
Он уронил взгляд на меч, лежащий на расстеленной попоне вместе с доспехами из Шалле, которые он собирался надеть завтра. Хороший меч, Уилл успел испробовать его во время одного из недолгих привалов, когда попросил капитана Ортандо устроить ему небольшую тренировку. Тот согласился, скептично изогнув бровь, но когда через час они разошлись, обливаясь потом, в тёмных глазах капитана явно прибавилось уважения. Шесть лет с сиром Риверте не прошли Уиллу даром во многих смыслах - вопреки злым языкам, господин граф заставлял своего любовника упражняться не только в постели и не только с разнообразными непристойными приспособлениями. Помимо этого, он учил его ценить хорошую поэзию и хорошее вино, и хорошо одеваться, и думать, и драться. О последнем Уилл сам его попросил, хотя и понимал, что из него никогда не выйдет воина - это был не его путь. Но он знал, что должен уметь постоять за себя, хотя бы ради Риверте, у которого со временем отнюдь не становилось меньше врагов. Уилл хотел снять с его плеч хотя бы часть заботы о его, Уилла, безопасности. Риверте сказал, что это благородное желание будет стоить ему семидесяти семи потов и стертых в кровь ладоней, но Уилл был полон решимости. Ему было хорошо рядом со своим Риверте, чем бы они ни занимались - любовью, стихами, войной.
И кое-чему Риверте его, похоже, всё-таки научил.
- Уильям? Я не помешаю? - раздался негромкий голос из темноты, подёрнутой сполохами сторожевых огней и шелестом ветра в траве. Уилл поднял голову, потом завертел ею, пытаясь прикинуть, на что можно бы предложить сире присесть.
Она разрешила его сомнения, подобрав ноги под себя и усевшись на пятки прямо на голую землю.
- Я хотела сказать, - проговорила она, сложив руки на коленях и глядя ему в лицо, - что там, на поле, вы держались очень достойно. Всё, что ваш брат говорил вам, и то, как вы отвечали... Он гордился бы вами.
- Вы думаете? - пробормотал Уилл. Кто "он", было понятно без слов, и Уилл, говоря по правде, сомневался, что, увидь "он" Уилла и свою супругу в этот самый миг, с "его" сахарных уст слетели бы сколько-нибудь цензурные слова.
Лусиана коротко улыбнулась Уиллу вместо ответа. Уилл в который раз подумал, до чего удивительна эта женщина - за всё время знакомства она не переставала преподносить ему сюрпризы один за другим. То холодная, то страстная, то искренняя, то надменная, то в роскошном подвенечном платье, то в мужской сорочке и сапогах для верховой езды. Сейчас в ней привычной и знакомой оставалась только причёска - она по-прежнему убирала волосы в косу и укладывала её на шее на хиллэсский манер. Интересно, значит ли это, что прежде она бывала в Хиллэсе? Уилл подумал , что надо будет когда-нибудь спросить её об этом.
- Если он узнает, что вы здесь, то убьёт нас обоих, - мрачно сказал Уилл.
Лусиана изогнула бровь. Потом широко улыбнулась. Уилл занервничал.
- Что?
- Вы не заметили, как забавно это прозвучало? Как будто мы с вами любовники и вы боитесь, что он нас застанет, - она засмеялась, когда Уилл залился краской. Потом смех стих, и она посерьёзнела снова. - Но в одном вы правы - вряд ли он будет рад меня видеть.
- Скажите мне, что завтра не пойдёте в бой.
- Я пойду завтра в бой, Уилл.
- Ну пожалуйста! - взмолился он, невольно подаваясь к ней и глядя на неё отчаянным взглядом. - Вы же беременны! Подумайте о своём ребёнке - о его ребёнке, господа бога ради! Не подвергайте себя такому риску, вы...
Он задохнулся, когда её маленькая белая рука легла на его запястье, и вздрогнул.
- Поберегите силы. Я не так вздорна и глупа, как кажусь. Я чувствую своё тело и знаю его. Обещаю вам быть настолько осторожной, насколько это возможно при штурме вражеской крепости.
- Хоть не кидайтесь в первых рядах с мечом наголо, - сердито сказал Уилл, с досадой выпрямляясь.
- Я и не собиралась. Лишний арбалетчик в прикрытии никогда не помешает.
Уилл насуплено смолчал, высказывая этим своё крайнее неодобрение. Но руку графини со своего запястья не сбросил, и она через какое-то время убрала её сама, оставив на его покрытой мурашками коже островок тепла.
- Сира Лусиана... почему вы это делаете?
Она не посмотрела на него, и ответила не сразу. Оплела руками колени, задумчиво глядя вперёд, на костры.
- Делаю что?
- Это. Спасаете его. Помогаете мне, - Уилл поколебался, когда она бросила на него насмешливый взгляд - в самом деле, большой ещё вопрос, кто тут кому помогает. - Нет, в самом деле. Вы могли бы сейчас быть с вашей дочерью в Вальене, в безопасности, в достатке. Ведь немилость короля Рикардо не распространяется на вас. Вы получили от этого брака всё, что могли получить, так почему же вы... - он неопределённо махнул рукой, не зная, как закончить.
Лусиана задумчиво опустила подбородок на колени. Сейчас, когда полумрак скрадывал мелкие морщинки и складки, она казалась удивительно юной и хрупкой, почти девочкой. Уилл вдруг подумал, что, наверное, вот такой она была, когда Риверте увидел её впервые и захотел.
Что-то кольнуло Уилла внутри - странное, незнакомое, новое для него чувство. Он не знал ему названия, и не был уверен, что хочет знать. Но сейчас, в этот миг, он подумал, что понимает Риверте. Если бы Уилл сам должен был жениться и мог выбирать, то из всех женщин мира он выбрал бы именно эту.
- Вы не поверите, сир Уильям, - медленно проговорила Лусиана Риверте, - но я не знаю. Быть может, я чувствую, что с ним поступили нечестно... несправедливо. Ведь с сиром Риверте король также заключил уговор, как и со мной. Я свою долю получила. Он - был обманут. Можно сказать, что я...
- Чувствуете себя виноватой? - подсказал Уилл, и когда она неуверенно кивнула, сказал: - Миледи, это не ваша вина. Вы своё слово сдержали, это Рикардо его нарушил.
- Дело не в этом. Понимаете, Уилл, иногда люди делают что-то, не думая, почему они должны это сделать. Я уже говорила вам, что у меня не было выбора - я не могла не прийти за ним, я не могла его бросить после того, что он ради меня делал. Потому мне трудно ответить на ваш вопрос прямо и... полно. Есть вещи, которые мы делаем не отчего-то, а просто потому, что так правильно.
Она подняла голову и посмотрела на него блестящими в огнях костров глазами, словно спрашивая подтверждения, понял ли он её. И - да, Уилл её понял. Он знал, о чём она говорит, знал лучше, чем можно было объяснить словами. Он смотрел во тьму перед собой и думал об этом, когда Лусиана Риверте вдруг наклонилась к нему, накрыла ладонью его лицо и поцеловала в губы.
В этом поцелуе не было ни страсти, ни вожделения. Это не был поцелуй любви или приглашения к соитию. В нём не было ни предвкушения грядущей битвы, ни страха перед возможной смертью. Лусиана Риверте просто коснулась губ Уилла своими губами в самом целомудренном, самом мягком и нежном поцелуе, какой только могла подарить женщина мужчине. Не как любовница - как сестра.
И Уилл вдруг понял, что она, зная о том или нет, любит Фернана Риверте. И его, Уилла Норана, она любит тоже - за то, что Уилл Норан влюблён в её мужа. За то, что, как и она, не оставил его. И их любовь, любовь к одному и тому же человеку, будучи такой разной, сближала их так, как никогда бы не сблизила общая кровь, если бы она текла в их жилах.
Она отстранилась, всё ещё держа ладонь на его щеке, и Уилл, взглянув ей в глаза, осознал, что всё понял верно. Лусиана слегка улыбнулась ему, и ветер забросил ей в лицо прядку, выбившуюся из косы.
- Спокойной ночи, Уилл, - прошептала она и ушла в свою палатку.
Уилл ещё какое-то время сидел на земле рядом со своими доспехами и мечом, сцепив руки на расставленных коленях и пристально разглядывая чёрный силуэт Тэйнхайла, застывший в ночи. Он подумал, не помолиться ли ему, но он не делал этого слишком давно, и совсем забыл все канонические слова - а впрочем, они и раньше вечно вылетали у него из головы в самый необходимый момент. Он давно ни о чём не смел просить бога, зная, что, после всего случившегося, не имеет на это права. Он повторил несколько раз про себя: "Господи, пожалуйста, прошу, помоги нам завтра его спасти", но и эти слова звучали слишком неуверенно, чтобы принести успокоение. Уилл знал, что бог его видит - бог видит всегда своих детей, и нерадивых, неблагодарных детей тоже, и прощает их всех. Он сидел и думал, что должен что-то сделать сейчас, в эту ночь, пока не настало завтра, должен обязательно, и невозможность понять, что же это именно, давила ему грудь. Он сидел ещё час или два, не в силах ни уйти, ни остаться, даже когда за спиной погасли костры и Ортандо скомандовал отбой.
И тогда Уилл понял, что должен делать.
Он забрался в свою палатку, нащупал в темноте сундук, в котором перевозил доспехи и куда, по привычке, бросил банку чернил, пачку перьев и пару листов бумаги. Он всегда так делал, когда они путешествовали с Риверте, и на этот раз поступил так не задумываясь - но теперь понял, что это была судьба, что именно так господь отвечает на его немую молитву. Выбравшись из палатки, Уилл увидел, что тучи рассеялись и на небе вышла луна, большая и яркая, освещавшая долину почти как днём. Уилл отошёл на пару шагов, выбрав то место, где совсем не было тени, сел на землю, расстелив пергамент на деревянной доске для письма, и торопливо смочил кончик пера в чернилах. От нетерпения у него подрагивали пальцы.
"Тэйнхайл, осень 1261 года", - судорожно нацарапал он, а ниже, поперёк всего листа, вывел заглавными буквами: "Сказка о Вальенском Коте".
Шесть лет он безуспешно пытался стать хроникёром Фернана Риверте и вот теперь, кажется, знал наконец, что писать.
Уилл Норан ненавидел войну. Проходя сквозь неё вместе с Риверте и ради Риверте, он ненавидел её чуточку меньше, только и всего.
Ясная ночь перешла в не менее ясное утро, что было на руку защитникам крепости и отнюдь не на руку нападающим. Рассвет застал армию, приведённую Уиллом и Лусианой в Хиллэс, на расстоянии полёта стрелы от стен Тэйнхайла, ощерившихся арбалетами и вёдрами с раскалённой смолой. У вальенцев не было никаких осадных орудий, и Роберт Норан, стоящий на стене под прикрытием толстого каменного зубца, довольно улыбался и недоумевал, как эти глупцы вообще собираются подступиться к Тэйнхайлу. Рашан Индрас, стоящий рядом с ним, его самодовольства не разделял и задумчиво подкручивал ус, глядя на неподвижно стоящее посреди долины войско.