Самый легкий выбор - "Elle D." 9 стр.


Сидеть с ним взаперти в замке Даккар, осаждённом руванскими войсками, было уютнее, приятнее и лучше, чем быть без него в роскошном особняке в самом центре вальенской столицы.

Когда Уилл впервые встретился с Лусианой Далнэ лицом к лицу, это произошло для него совершенно неожиданно. Шла вторая неделя пребывания графини в Сиане, до свадьбы оставались считанные дни, и дел было особенно много - Риверте теперь, даже встретив Уилла на лестнице, проносился мимо него, не удостаивая даже кивка. Да что там, слуги - и те не удостаивали Уилла кивка, совершенно сбившись с ног под неумолчным ором Гальяны, который, ясное дело, чем дальше, тем меньше был всем доволен. Уилл спасался от всего этого сумасшествия в библиотеке - единственном тихом месте, остававшемся его негласной вотчиной, его фортом, где он всегда мог укрыться, заслонившись от остального мира толстым слоем книжной пыли. В библиотеке не было ничего интересного для тех, кто поставил особняк с ног на голову - а значит, именно там должен был Уилл искать убежища.

Была вторая половина дня, утренняя суета немного унялась и переместилась на задний двор, где принимали повозку с тремястами фунтами живых цветов, коим собирались украсить бальный зал завтра и послезавтра, ко дню свадьбы. Гальяна поднял было крик, что цветы уже теперь не первой свежести и к завтрему совершенно завянут; словом, завязался скандал, и Уилл укрылся от бури в библиотеке, благо она выходила окнами на другую сторону холма. Неожиданно для себя он подумал, что ему хочется написать письмо брату Эсмонту. Уилл какое-то время поддерживал с ним переписку в первое время после того, как решил остаться в Вальене. Он пытался объяснить брату Эсмонту свои поступки, пытался оправдать их своим новым взглядом на мир, открывшийся ему в Даккаре. Брат Эсмонт ответил, что Уилл не должен извиняться, что господь наш мудр и всякого направляет тем путём, который единственно верен, и так далее, и тому подобное - три страницы обтекаемых фраз, из которых Уилл заключил, что его решительно отказываются понимать, и что лишь знаменитое смирение брата Эсмонта мешает ему проклясть своего воспитанника и заклеймить предателем, отступником и мужеложцем. Но Уилл знал брата Эсмонта всю свою жизнь и любил его, поэтому ещё какое-то время пытался поддерживать переписку, что было сложно, поскольку Риверте, покинув Даккар, пошёл войной на Руван, и письма брата Эсмонта порой достигали того места, из которого Уилл писал ему, лишь когда Уилл это место уже покидал. Так что со временем переписка заглохла, и Уилл чувствовал по этому поводу даже некоторое облегчение, потому что, хоть он и нисколько не жалел о своём выборе, вина его перед братом Эсмонтом за эти годы не ослабла и никуда не ушла.

Сейчас, сидя в пустой, тихой, светлой комнате среди пахнущих стариной книг и чувствуя себя таким одиноким, как никогда прежде, Уилл подумал, что, быть может, он неправильно поступил, отмахнувшись от этой вины. Страсть, восторг, да что там - чистая похоть застили ему рассудок, как и утверждал (очень мягко и осторожно, впрочем) почтенный монах. Он думал, что его счастье с графом Риверте, счастье с мужчиной, любовником которого он так безрассудно стал, продлится вечно. И, конечно, это было очень глупо, но Уиллу всё равно было плохо, плохо, плохо и всё, и ему отчаянно нужен был друг, которому он мог бы об этом сказать.

С этой неожиданной мыслью Уилл решительно вытянул из стола лист пергамента, обмакнул перо в чернильницу - и только тогда понял, что не знает, что написать.

В тот миг, когда он в замешательстве положил перо обратно на стол, позади него негромко скрипнула дверь.

Уилл был настолько уверен, что это Риверте, что, оборачиваясь, уже открыл рот, правда, ещё не решив, в каком тоне должно быть приветствие. Что будет лучше - ограничиться холодным: "Доброго дня, монсир", или просто молча подойти к нему, ухватить за загривок и...

- Доброго дня, монсир, - сказала Лусиана Далнэ, останавливаясь на пороге. - Простите, я не знала, что здесь кто-то есть. Шторы опущены.

Она не извинялась и не оправдывалась - говорила, как есть, её голос был бесстрастен, а лицо - непроницаемо. Уилл смотрел на неё, впервые видя её так близко, и пытался понять, что ему делать.

- Нас не представили друг другу, - после краткой, но очень густой тишины сказала сира Лусиана. - Но, я полагаю, вы знаете, кто я. А вы, думается, - сир Уильям Норан, хроникёр моего будущего супруга?

Уилл пробыл в столице совсем недолго, но с лёгкостью и живостью мог представить, как эту фразу сказала бы любая сианская дама - сира Ирена, например, или сира Висконе. Довольно было бы подпустить в голос на самую малость небрежности, довольно было бы еле заметно изогнуть губу, произнося его имя, довольно было бы едва уловимо выделить интонацией слово "хроникёр", окрасив его чуть ощутимым сарказмом - и обычная формальная фраза превратилась бы в жестокую насмешку, граничащую с оскорблением. Любая женщина на месте Лусианы Далнэ сказала бы эту фразу именно так.

Но Лусиана Далнэ имела иные манеры, нежели знатные дамы Сианы. Лусиана Далнэ просто сказала то, что сказала, похоже, имея в виду только это и ничего больше. И лицо её, красивое и необычное, было так же спокойно, а голос так же бесстрастен и ровен, как и минуту назад.

Уилл сглотнул. Бесспорно, она знала, кто он такой, и каково его истинное положение при её женихе. Но она задала вопрос, и он ответил, вставая с кресла:

- Вы правы, сударыня, я - Уильям Норан, и для меня большая честь встретиться с вами.

"Ещё бы - для вас это честь", - сказала бы, изогнув губы, сира Ирена или сира Висконе, а Лусиана Далнэ лишь молча протянула ему руку - ребром ладони вверх, словно не для поцелуя, а для пожатия. Уилл осторожно взял её за запястье и коснулся губами холодной белой кожи на тыльной стороне ладони. Потом выпрямился, и женщина тут же опустила руку.

- Странно со стороны сира Риверте перезнакомить меня со всей своей челядью - и позабыть о том, чтобы представить вам. Вы ведь знатного происхождения?

- Да, сударыня. - Волнуясь, Уилл, как всегда, переходил на хиллэсскую манеру обращения к собеседнику. - Род Норанов - один из древнейших в королевстве Хиллэс.

- Ах, да. Припоминаю. Вас ведь именно поэтому отправили заложником в Вальену шесть лет назад? Простите, если я кажусь грубой, - сказала Лусиана и посмотрела на него в упор, словно ждала от него оскорбленной тирады в ответ. Но Уилл лишь коротко улыбнулся, инстинктивно пытаясь защититься этой улыбкой от её внимательного взгляда.

- Ничего подобного, сударыня. Это правда, я был заложником в Даккаре, но потом всё изменилось.

- Да. Эту историю я слыхала. О ней много говорили тогда. Хорошо, что вы здесь, сир Уильям - может быть, вы мне поможете, - безо всякого перехода сказала она, поворачиваясь и кидая взгляд на книжные полки, бесконечным рядами тянущиеся вдоль стен и теряющиеся в пыльных глубинах библиотеки. - Я пришла сюда, чтобы найти одну книгу.

Правду ли она сказала? У Уилла не было никакой возможности узнать. Он уже напрягся, готовясь к неприятному разговору, когда она так внезапно ушла от опасной темы - сама, словно её вопросы и в самом деле не значили ничего сверх того, что она сказала.

- Конечно, монсира, я помогу вам, если сумею. Что за книга?

- Один из трактатов Гильема Лакрозы.

Уилл медленно кивнул.

- Гильем Лакроза... хм... кажется, видел я здесь что-то из его трудов. Это ведь поэт эпохи Раннего Абсолютизма, верно?

- Нет, - сказала Лусиана Далнэ, и на лице её не дрогнул ни единый мускул. - Медик, живший во времена Рикардо Первого.

- О, простите... конечно, - пробормотал Уилл. - Сейчас посмотрим. Должно быть, это где-то здесь, в отделе времён Второй Войны за Святую Веру... Сир Риверте предпочитает расставлять свои книги не по алфавиту, а по хронологии, так проще и...

- Вы что-то путаете, сир Норан. Вторая Святая Война была не при Рикардо Первом, а при Аугусто Краснолице, на сто лет ранее. Может быть, я поищу сама?

- Нет. Не стоит. Я сейчас, - сказал Уилл, позорно сбегая с поля брани в спасительную тень книжных полок. Его лицо и шея пылали так, что он сам сейчас заслуживал прозвище Краснолица не меньше, чем древний вальенский монарх. Обе его неуклюжие попытки загнать графиню Далнэ в западню провалились с треском - она ориентировалась и в литературе, и в истории, оба раза исправляя его намеренные ошибки быстро, уверенно и точно. Уиллу стало стыдно. Чего он хотел добиться, расставляя для неё столь грубые ловушки? И чего добился теперь, когда она в них не попалась? Да, оказалось, что она образованна - но это ничего не значило. Сира Ирена, бесцеремонно забравшаяся в постель к Риверте в ночь его приезда в столицу, была образована тоже. Но женился-то он не на ней.

- Вы уверены, что я вас не обременяю своей просьбой? - холодно спросила сира Лусиана, пока Уилл рассеяно на пялился книжные корешки перед собой, и он, вздрогнув, очнулся.

- Нисколько. Одну минуту.

Лакроза был одним из самых выдающихся лекарей современности и жил без малого полтора века назад, во времена разгула Серой Чумы. Этой мрачной странице в истории Вальены сир Риверте отвёл четыре верхние полки на южной стене библиотеки. Они были под самым потолком, и Уиллу пришлось подтащить к ним кресло, чтобы добраться. Взбираясь на сидение, он чувствовал на себе каменный взгляд сиры Лусианы и молил бога, чтобы только не свалиться с этого кресла, ничего не задеть и не обрушить с полки лавину книг. Волнение всегда делало его страшно неуклюжим, и сиру Риверте безумно нравилась эта его черта - он мог умиляться ею и издеваться из-за неё над Уиллом часами, что и делал с огромным удовольствием. Уилл этого удовольствия не разделял - и уж тем более сейчас. Поэтому он старался всё делать аккуратно и неспешно, судя по всему, произведя этим на сиру Лусиану впечатление бестолочи, копуши и бездельника.

Литтан, Лаккару, Линдрашат... Да где же этот чёртов Лакроза?!

- Так значит, вы, сир Норан, летописец графа Риверте? И много вы уже написали?

Голос нёсся снизу и издали, и, наверное, именно от этого прозвучал для Уилла зловещим гудением колокола - хотя он был почти уверен, что тон сиры Лусианы нисколько не изменился: её голос, похоже, вообще не был богат интонациями. Рука Уилла, судорожно перебиравшая труды деятелей времён Рикардо Первого, дрогнула, и увесистый том гравюр какого-то Лубнеки, о котором Уилл в жизни не слышал, стал опасно крениться вниз. Уилл в панике вцепился в него обеими руками, покачнувшись на кресле и балансируя на самом его краю, задыхаясь от пыли, ударившей в нос, и чувствуя неподвижный, холодный, жёсткий, как крахмал на её юбке, взгляд Лусианы Далнэ.

Гравюры Лубнеки, слава господу всеблагому, передумали покрывать голову Уилла несмываемым позором и перестали валиться с полки. Уилл судорожно запихнул их подальше от края - и увидел, что Лакроза стоит прямо за ними. Ну наконец-то!

- Н-не очень много, - проговорил он, вдруг осознав, что ему задали вопрос. - По правде, я ещё толком не начинал... Я нашёл вашу книгу, сударыня.

Он вытянул с полки том в зелёном кожаном переплёте, смахнул с него пыль и спрыгнул с кресла на пол, переводя дух. Сердце болезненно стучало в горле, и уши, кажется, всё ещё были излишне розоваты.

- Не начали, вот как, - сказала Лусиана, стоя там, где он её оставил, с по-прежнему сложенными на талии руками. - За шесть лет?

- Я собираю материал, - нервно ответил Уилл. - Сир Риверте - неоднозначная личность, к тому же о нём уже и так много написано. Я решил сперва ознакомиться как следует с имеющимися трудами.

- Весьма разумно. В вас сразу видно глубоко личное отношение к столь ответственному делу, - заметила графиня Далнэ, и Уилл понятия не имел, говорит ли она всерьёз, имеет ли в виду только сказанное, намекает ли на что-то, или, может быть, попросту над ним издевается.

И это внезапно настолько напомнило Уиллу манеру разговора самого Риверте, что он застыл на миг, недоверчиво глядя на неё.

Сира Лусиана встретила его взгляд спокойно и непоколебимо. Потом опустила глаза на книгу, которую он положил перед ней на стол, и тронула пальцем кожаный корешок обложки.

- Да, это именно тот трактат, который я искала. Благодарю вас, монсир, - сказала она и взяла книгу со стола, но прежде Уилл, машинально проследивший взглядом за её рукой, успел заметить название труда Гильяма Лакрозы.

Оно было кратким: "О ядах".

Уилл стоял, слегка приоткрыв рот, и смотрел, как Лусиана Далнэ, будущая графиня Риверте, неторопливо выходит из библиотеки, и пыль клубится в солнечном луче, тянущемся за нею вслед.

Тем же вечером сира Лусиана через Гальяну передала Уиллу любезное приглашение отужинать с нею и сиром Риверте в большой столовой, ровно в девять. Да, приглашение поступило именно от сиры Лусианы; нет, Гальяна не думает, что сиру Риверте об этом известно, потому что он уехал рано утром, не оставив никаких распоряжений на этот счёт, и до ужина вряд ли вернётся.

Уилл не знал, что и думать, и уж тем паче не знал, что делать. Идти совершенно не хотелось; не идти было нельзя. Заглавие трактата мэтра Лакрозы не шло у него из головы полдня, а тут ещё приглашение на ужин - не для того ли, чтобы побеседовать о содержимом сего выдающегося медицинского труда? А то и, глядишь, устроить небольшую практическую демонстрацию?..

Чушь. Вздор. Господи, да попросту бред! Не станет она его травить перед самой свадьбой - зачем ей это? Это сломает ей все планы - Уилл не сомневался, что в случае его внезапной кончины Риверте отложит на время свои матримониальные изыскания и не успокоится, пока не разберётся во всём. Да и вообще, зачем Лусиане Далнэ его травить? Риверте даже не здоровается с ним с тех пор, как она здесь - неужели она так не уверена в себе и ревнива, что готова уничтожить любую тень соперничества даже такой ценой?!

Самым отвратительным было то, что Уилл не знал ответа ни на один из этих вопросов. Он не знал Лусиану Далнэ. Он видел, что эта женщина холодна, как лёд, сдержанна, как монахиня, и бесстрастна, как профессиональный палач. Она запроторила в монастырь - Уилл почему-то был совершенно уверен, что против воли - родную дочь. Так пощадит ли она совершенно чужого ей человека, который так или иначе стоит у неё на пути?

С такими вот безрадостными и совершенно не способствующими аппетиту мыслями Уилл прослонялся по своей комнате до вечера, а потом ровно в девять спустился в столовую, где уже был накрыт стол - на троих.

Сира Лусиана сидела в дальнем конце стола. Уилл подошёл, пожелал ей доброго вечера, и она сдержанно пожелала ему того же. Поколебавшись, Уилл сел напротив неё - так, что между ними остался свободный стул во главе стола. Уилл растерянно посмотрел на тарелки с закусками, бутылки с вином и графины с водой (сира Лусиана, похоже, вина не пила, по крайней мере, сегодня, и Уилл от этой мысли невольно вздрогнул), на блюда и приборы. Всего этого было много, и всё это громоздилось преградой между ним и графиней, но, увы, не создавало сколько-нибудь надёжного чувства защищённости.

Женщина сидела неподвижно, сложив руки на коленях, и молча смотрела в сторону, мимо Уилла. Уилл вторил ей и позой, и взглядом, и вот так они сидели в чудовищно неловкой и давящей тишине, пока в коридоре не раздались отрывистые шаги, которые Уилл узнал бы среди тысячи отбивающих марш пехотинцев.

Дверь распахнулась, сир Риверте вошёл в столовую, сделал четыре шага - и встал на месте, как вкопанный.

- Доброго вам вечера, монсир, - любезно сказала Лусиана, не меняя позы, лишь повернув к нему свою изящную черноволосую головку.

Уилл робко посмотрел на Риверте снизу вверх. Тот был слегка взъерошен - видимо, день он провёл, носясь по городу, и, идя на ужин со своей невестой, не удосужился глянуть в зеркало - что, к слову сказать, было на него совершенно непохоже. Обычно сир Риверте придавал большое значение своему внешнему виду, и любая кажущаяся небрежность в его одежде или причёске всегда была тщательно продумана - но не сейчас, сейчас он самом деле казался слегка растерянным, и Уилл смотрел на него во все глаза, отказываясь им верить. Впрочем, колебание было мимолётным - недоумение, смешанное с досадой и лёгкой тревогой, промелькнуло в лице Риверте и исчезло так быстро, что Уилл усомнился, не было ли это плодом его воображения. Граф взглянул на графиню, спокойно сидящую по правую руку от его места, и сказал:

Назад Дальше