А все остальное… Да не во сне ли оно было – в сплошном тумане на пустынном берегу? Сказал же Юра тогда: «Никогда я не буду жить так, как должен жить твой муж, и ты это поймешь сразу, как только на землю ступишь в Домодедове». И добавил, порывисто сев на бревенчатом топчане: «Женя, милая, да ведь развеется когда-нибудь туман, подберут нас когда-нибудь!» И глубокая, до поры скрытая синева на мгновенье мелькнула в темных его глазах…
Женя тряхнула головой, зажмурилась. Туман развеялся, и надо было жить.
В конце декабря неожиданно прилетела с Сахалина Ленка Василенко. Позвонила утром и сказала, что сидит в гостинице «Балчуг-Кемпински» и очень хочет поскорее увидеться.
Василенкин звонок насторожил Женю. Не потому, конечно, что подружка хотела с нею увидеться. Но как-то странно это было сказано… Прежде Василенко уж точно заорала бы в трубку что-нибудь вроде:
– Ой, Женька, я где сижу – ты упадешь! Номер люкс, из окна до Кремля рукой могу достать! Приезжай скорее, в бар пойдем, я тут двоих англичан видела – умереть не встать, как есть два принца Уэльских! Или хочешь, я сама сейчас приеду?
Так сказала бы прежняя ее Василенка, и поэтому сердце у Жени слегка екнуло. К тому же Ленка была единственной, кому, задыхаясь от слез, она рассказала обо всем, что с нею произошло на берегу залива Мордвинова. Это было сразу после того, как прямо из вертолета Женю отвезли на машине МЧС по Василенкиному адресу. После того, как она долго смотрела Юре вслед, но он так и не обернулся, и она поняла, что все действительно кончено…
Больше она не рассказывала об этом никому. И ни при ком больше не плакала – ни по этому, ни по любому другому поводу.
У Ленки изменился не только голос, но, кажется, даже внешность.
– Василеночка, да что с тобой?! – ахнула Женя, когда та вошла в ее квартиру на Бронной. – Ты не заболела?
Женя подружилась с Ленкой сразу же, как только поступила в институт. Все однокурсники тогда удивлялись: что общего у Женечки Стивенс, очень себе на уме даже по сравнению с другими инязовскими девицами, с этой провинциальной хохотушкой? Но Жене всегда плевать было, кто, что и по какому поводу о ней думает, так что на досужие разговоры она внимания не обращала. А Василенка сразу вызвала у нее приязнь, и это чувство не претерпело изменений за все годы их дружбы.
Ленка приехала в Москву из города Урюпинска – как будто из анекдота! Но внешность у нее была не только не анекдотическая, но прямо-таки картинная. Настоящая русская красавица – в точности такая, каких представляют при слове «Раша» иностранцы. Не приходилось удивляться, что японец, к которому Ленку прикрепили переводчицей на время институтской практики, сдался сразу же, как только она решила заняться им вплотную.
И характер у Василенки был соответствующий. Что такое уныние, ей вообще было неведомо.
– В Москве – да унывать? – не раз повторяла она. – Это ты, Женька, Урюпинска не видала! Вот где Бермудский треугольник, вот где в омут-то головой…
Ленка могла в одну минуту все перевернуть вверх дном, мгновенно закрутить роман, завершить его так же мгновенно и в тот же день хохотать как ни в чем не бывало, рассказывая Жене, как вытянулось у этого лицо, когда она… а он… а тут…
Москва Москвой, но Ленка и на Сахалине совсем не изменилась, хоть и проклинала на чем свет стоит паршивый городишко – «прям, Жень, как родной, ей-Богу»! Даже, наоборот, похорошела на свежем морском воздухе и морепродуктах, зеленые глаза засверкали еще ярче и хитрее.
Женя понять не могла, что могло случиться за те восемь месяцев, которые они не виделись. То есть случиться, конечно, могло что угодно, но что так повлияло на Василенку? Глаза потухли, волосы – роскошные, до пояса – стали какие-то тусклые. Даже голос вроде бы тихий!
– Да ничего такого не случилось, Женька, – усмехнулась Василенка, когда, разливая свежесваренный кофе, Женя подступилась к ней с расспросами. – Что со мной могло случиться? Осточертело все…
Когда она вот так безрадостно усмехалась, две тоненькие морщинки проступали у ее губ. Раньше их тоже помину не было.
– Все – это что? – осторожно поинтересовалась Женя.
– Да жить с ним, – объяснила Ленка. – Жить с ним сил моих больше нет, вот что! И не смотри ты на меня так, – едва заметно улыбнулась она. – Никакой там разницы менталитетов, или как это еще называется. Не люблю я его и жить с ним поэтому не могу, будь он хоть японец, хоть Федя из Козлова.
Вот это да! Это с Ленкиным-то веселым цинизмом!
– Василеночка, – с облегчением вздохнула Женя, – да ты что? Можно подумать, ты за своего Хакимоту по великой любви выходила!
– Дура была, – ничуть не смутившись, заявила та. – Ну, Жень, вроде ты не понимаешь! Что все думают, то и я думала: не в Урюпинск же возвращаться. И потом, о деньгах не биться, копейки не считать – тоже, знаешь… А великую любовь, думала, я себе на стороне о-ох как неплохо организую!
Женя не выдержала и рассмеялась последней Ленкиной фразе. Та наконец тоже улыбнулась со знакомой хитрецой во взгляде.
– И что? – спросила Женя. – Не организовала разве?
– А разве ее организуешь? – с неожиданной серьезностью переспросила Ленка, заглядывая Жене в глаза. – Она же сама собой… Нет, я понимаю, у меня ее и раньше не было – великой-то. Сашка Войтюк не в счет, с ним так, самолюбие играло. У тебя-то хоть неделю всего, а была, есть из-за чего всех мужиков посылать. Ну, пусть у меня и не было. Но не бревно же я все-таки! Как проснусь утром, как увижу Хакимоту – все, так бы и удавилась. Пока на работу его не выпровожу, даже зубы чистить неохота, вот чтоб упасть! А как вспомню, что вечером опять придет, да ночью опять… Нет, Женька, лучше уж встать спокойно у «Кемпинского» – хоть будешь знать, когда у тебя рабочая смена кончается!
Тут Ленка, кажется, выговорилась – и расхохоталась наконец знакомым беспечным смехом. И хорошо, что расхохоталась, иначе наверняка заметила бы, как Женя на минуту побледнела и быстро отвела глаза…
– Так ты, выходит, совсем от Хакимоты упорхнула? – спросила она ровно через минуту. – И куда? В «Кемпински»?
– А плевать куда! – махнула рукой Ленка. – В «Кемпински» – это я, конечно, так… Подурачиться хотелось. Ой, Женька, там из окна Кремль рукой достаешь! А я же по Москве знаешь как соскучилась…
– Принцы Уэльские толпами бродят, – через силу улыбнулась Женя.
– А то! Ну, фиг с ними. А насчет моей дальнейшей судьбы это пусть Хакимота теперь думает. Хочет – пускай развод дает с соответствующим обеспечением. Не хочет – пускай содержит законную супругу. У них все-таки, знаешь, законы не то что у нас. «Не мои проблемы», – ему никто сказать не позволит.
Пока Василенка болтала – теперь уже окончательно успокоившись, в привычном своем духе, – Женя тоже немного пришла в себя после ее рассуждений о великой любви, снабженных выразительными примерами.
– Так куда же ты все-таки? – зачем-то повторила она, хотя настроение стало такое, что уже безразличны были Василенкины дальнейшие планы. – Жить-то и у меня можно, если хочешь.
– Да уж в Урюпинск не поеду, – хмыкнула Ленка. – Квартиру сниму, присмотрюсь немного. Английский-то не забыла вроде. Слушай, – вспомнила она, – у тебя там на телевидении никем нельзя пристроиться? Не уборщицей желательно, но вообще-то мне все равно.
– Наверное, можно, – пожала плечами Женя. – Я спрошу. Все теперь можно, было бы желание.
У нее самой в этот день не было не только желаний, но даже того, что принято неопределенно называть настроением. Куда только девалась ее хваленая самодостаточность! Все валилось из рук, все вызывало раздражение.
Просматривая приготовленные к эфиру материалы, Женя поругалась с редакторшей, чего в принципе никогда себе не позволяла. Она с самого начала щепетильно относилась к своему положению президентской дочки и понимала: то, что с чьей угодно стороны будет воспринято как проявление обычного звездного каприза, в ее исполнении расценят как наглую безнаказанность.
Конечно, редакторша Катя Морозова явно схалтурила. Одно из коротеньких сообщений, которые она готовила к эфиру, было написано в ненавидимом Женей стебном тоне, который, наверное, по замыслу автора, должен был звучать очень стильно.
– Да они образованность хочут показать, вот и говорят о непонятном! – орала Женя, еле сдерживаясь, чтобы не разорвать в мелкие клочки злополучный текст. – И ты вместе с ними! Катя, – попыталась она взять себя в руки, – ну хоть что-то надо же было сделать! Хоть «как бы» эти идиотские повычеркивать. «Жители Дерьмова и не догадываются, что в названии деревни как бы заложен генетический код их кармы», – зачитала она. – И это я, по-твоему, должна в эфир выдавать? Да еще «на самом деле» через слово!
– Ну и посмотрела бы заранее! – обиделась Морозова. – Являешься за пять минут до тракта и начинаешь претензии предъявлять. Когда теперь переписывать?
– А плевать мне, когда! – еще больше обозлилась Женя. – Снимай совсем, мое какое дело? Хоть сама эту чушь зачитывай! В другой раз будешь думать.
– Да ладно тебе, Жень, – примирительным тоном заметил второй ведущий, Антон Кузьменков. – Что там особенного? Полстраны так говорит, чем мы лучше? И как их поправишь, три предложения всего! Могу и я зачитать, если ты не хочешь.
– Читай, – буркнула она, передавая ему листок. – Только хотя бы про карму вычеркни.
– Конечно, почему бы нам не поорать… – краем уха услышала Женя, когда Морозова выходила из студии.
Она едва смогла успокоиться, пока шел тракт, и все-таки чувствовала себя в эфире как никогда некомфортно. Может быть, никто этого не заметил, но Жене было достаточно собственного впечатления, чтобы настроение испортилось окончательно.
А когда, уже спускаясь по лестнице на первый этаж, она увидела входящего в нижний холл Несговорова, ей и вовсе стало тошно. Сегодня они не договаривались о встрече. Кажется, он собирался на какую-то презентацию в дом приемов своего босса.
– Ты что, Олег? – спросила она издалека. – Случилось что-нибудь?
– Да ничего, – широко улыбнулся Несговоров. – Почему сразу «случилось»? Гулянка в самом разгаре, вот, приехал.
– С какой это радости? – Он потянулся губами к ее лицу, и Женя машинально подставила щеку. – С собой, что ли, приглашаешь?
– Конечно! Я специально на экран поглядывал. Подумал, как только отстреляешься…
– Очень мило! А что я усталая выйду, про это ты не подумал? – поинтересовалась она. – Самое мне сейчас время для банкета!
– Женечка, – наконец поморщился Несговоров, – что ты как бабка столетняя? Подумаешь, два часа поработала! Наоборот, глянь, щечки как горят! Выпьешь, расслабишься в хорошей компании…
Что являет собою хорошая компания, Женя представляла прекрасно: элита политики, бизнеса и, для респектабельности, искусства. Олег обожал таскать ее на мероприятия, которые время от времени устраивал его шеф – едва ли не самый богатый и влиятельный человек в телевизионном мире. И не только в телевизионном. Иногда Жене казалось, что влиятельность нынешнего несговоровского хозяина даже несколько преувеличена – так много ему приписывали всевозможных дел, интриг и глобальных решений. Впрочем, ее это мало интересовало, особенно сейчас.
А Несговоров хочет лишний раз появиться с эффектной подругой на глазах у бомонда. И, собственно, в этом нет ничего для нее оскорбительного. Во всяком случае, никогда она из-за этого не раздражалась. Конечно, Олег тщеславен, не упустит лишней возможности обратить на себя внимание. Но Женю-то он действительно любит, а не только комплексы свои изживает с ее помощью; уж это-то она сразу бы заметила. В принципе, можно доставить ему это маленькое удовольствие… Тем более что он почти не пьян – значит, в самом деле дожидался конца ее эфира – и полон веселого куража.
– Не хочу, Олег, – покачала она головой. – Предупреждать надо. Что я, в свитере пойду?
– А ты обратно переоденься, – немедленно откликнулся он – пожалуй, как-то слишком поспешно. – В чем эфир вела. Очень стильный был костюмчик, все обратили внимание. Карденовский?
Тут Женя почувствовала, что разговаривать спокойным тоном ей снова становится трудно. Ах, значит, все внимание обратили? Ну конечно, и теперь он хочет сделать красивый жест: привезти свою стильную девушку прямо из телевизора. Елки-палки, десять с лишним лет человек на ТВ!..
– Вот что, дорогой, – прищурившись, заявила она, – дешевые эффекты прибереги для своих «Доводов». А я тебе не электорат, с адреналинчиком у меня все в порядке. Переодеваться я не пойду, и никуда я сегодня не поеду. Завтра созвонимся, если хочешь, у меня выходной.
– Женька, не бесись! – примирительным тоном произнес Олег.
Он вообще становился покладистым в подобных ситуациях – когда она разоблачала его… ну, не ложь, а легкую и даже вполне безобидную недоговорку. Отчасти Женя потому и не церемонилась с ним в таких случаях: знала, когда Несговоров будет как шелковый.
– Ну, хотел покрасоваться, – улыбнулся он. – Что такого? Да ты себя сегодня не видела! Глазки так и сверкали, вся на взводе… Ладно, давай на улицу выйдем, по ходу решим.
Решать по ходу Женя ничего не собиралась. Но не гнать же его! Олег распахнул перед нею двери особнячка.
С утра ей показалось, что сегодня наконец похолодает. Сколько можно, Новый год через неделю, а ниже нуля температура и ночью не падает! Женя даже специально надела шубу: с детства осталась наивная привычка торопить холода.
Шубка у нее в этом году была новая, из серо-голубого мутона – «из милицейских шапочек», как это называлось когда-то в народе. Олег еще осенью привез ей эту шубу из Греции, отметив таким образом начало новой жизни, и Женя приняла презент без смущения.
Год назад, впервые столкнувшись с тем, что ей придется как-то организовывать свое существование в мире мужчин, каждый из которых не прочь по-своему распорядиться красивой женщиной, она дала себе совершенно детский зарок: «Ничего я у них не возьму, чего сама не могла бы себе позволить, даже колечка паршивого, даже букетика!» Критерий был избран, возможно, и смешной, но зато эффективный. Во всяком случае, с тех пор Женя четко знала, каких подарков принимать нельзя, а какие не должны вызывать у нее стеснения.
Мутоновую шубу она могла бы себе купить сама – значит, это спокойно можно было позволить и Несговорову.
Шубу она расстегнула, едва выйдя на улицу. Не сбылся ее прогноз, изморось стояла в воздухе, над фонарями словно блестящие воздушные шары покачивались.
– Зря ты пыхнула, – примирительно продолжил Олег, беря Женю под руку. – Женька, да ты же и сама такая – умеешь приятное с полезным сочетать.
– И что же я для тебя, приятное или полезное? – усмехнулась она.
– Едина в двух лицах! И вообще во всех лицах, знаешь же… Так почему бы людям это лишний раз не показать?
– Особенно боссу, да? А ты не боишься, Олежек, что я ему слишком сильно понравлюсь? – сладким голосом поинтересовалась она. – А вдруг он поставит тебя перед трагическим выбором? Вот смеху будет – как в мелодраме!
– Слушай, Женька! – Он наконец начал сердиться. – А ты не боишься, что мне твои штучки могут и надоесть? Какого хрена ты выделываешься? Тоже хочешь мне сказать, что я с потрохами продался олигарху?
Вот как раз этого она говорить ему не собиралась. Конечно, еще до их «второго дыхания» Женя прекрасно знала, какую репутацию имеет теперь Несговоров: беззастенчивого киллера политической журналистики. За те полгода, на которые они расходились, Олег сделался почти персоной нон грата – не в том, конечно, смысле, что его не хотели видеть в обществе; пожалуй, даже наоборот. Но среди большинства коллег стало хорошим тоном морщиться при упоминании его фамилии.
И вот именно потому она не считала нужным высказываться на эту тему. Что бы она ни думала про себя о его деятельности, но присоединяться к снобам – это увольте! Женя работала на телевидении всего год и любила свою работу, но едва ли не с самого начала не питала в связи с ней никаких иллюзий. Ей просто повезло с отцом и с «ЛОТом», а сложись иначе – пришлось бы долго искать местечко, где можно и кой-куда сесть, и рыбку съесть.