— Ты считаешь, она — это Лиза?
— Нет, — отрезала Поппи. — Думаю, дело тут в другом.
— Но если так, почему она молчит?
— Мне это тоже непонятно.
Поппи уставилась на свои руки, лежавшие на коленях. Ее ноги, туго обтянутые джинсами, выглядели совершенно нормально. Только что не ходили. И она вдруг почувствовала себя такой же бесполезной, как и они.
Но кроме нее помочь Мике было некому. Значит, нужно попытаться.
— А если предположить, что с ней случилось что-то ужасное — настолько жуткое, что она бы сошла с ума, если бы думала об этом постоянно. Могло такое быть?
— И все-таки — почему она мне не рассказала?
— А ты бы смог это выдержать?
Мика застыл.
— Она любит тебя, Мика. И девочек твоих тоже любит. И если она не желает ворошить прошлое, то потому, что просто
* * *
В эту ночь Мика был очень близок к тому, чтобы посмотреть наконец содержимое рюкзака. Он даже вытащил его из-под поленницы и расстегнул застежку. Он твердил себе, что там, скорее всего, ничего нет — ну, может, какой-нибудь пустячок… чей-то подарок, сентиментальное воспоминание о прошлом.
Но тогда почему все эти четыре года Хизер прятала его в чулане? Почему не в шкафу? Нет, будь это связано с каким-нибудь дорогим ее сердцу событием, она бы обязательно показала его Мике. Он и сам был слегка сентиментален. Может, именно поэтому он не спешил перестроить сахароварню? Ведь два поколения его предков варили там кленовый сироп до него, и он пошел по их стопам просто потому, что это было делом семейным.
Нет, нет, конечно, не только поэтому, тут же поправился он. И за это тоже нужно сказать спасибо Хизер. Благодаря ее практичности это занятие стало намного более прибыльным. А нынешний сезон должен был принести еще большие барыши.
В общем, все, что делала Хизер, шло на пользу им обоим. И поэтому копаться в ее вещах за ее спиной выглядело чуть ли не предательством. Стало быть, придется подождать, когда она вернется…
Господи, бессмыслица какая-то! Сейчас, когда она за решеткой, когда над ней висят все эти жуткие обвинения…
Но тогда почему же он так и не решился открыть рюкзак? Боялся, что там ничего нет? Или наоборот?
Мика спросил себя, чего он боится больше всего. Наверное, своими глазами увидеть доказательства того, что Хизер — на самом деле Лиза. Немногим лучше показался ему вариант, если Хизер оказалась бы замужем… Но тогда, по крайней мере, стало бы понятно, почему она так упорно отказывалась выйти за него, Мику. Может, тот парень грозился убить ее? Может, побег казался ей единственным выходом?
А если она и вправду Лиза? Но тогда, выходит, она и в самом деле убийца и ее место за решеткой?
Тяжело вздохнув, Мика затолкал рюкзак на прежнее место, аккуратно прикрыл его поленьями и ушел.
Глава 9
Рано утром в воскресенье, когда встало солнце, он уже пушистым белым покрывалом прикрывал землю. Из окна спальни Поппи эта сверкающая белизна радовала глаз, но на сердце у нее по-прежнему лежала тяжесть. Провертевшись без сна почти всю ночь и только под утро забывшись беспокойным сном, она сейчас чувствовала себя старой и усталой.
Когда Поппи наконец заставила себя выползти из-под одеяла, то решила, что первым делом примет душ, а потом, для поднятия настроения наденет любимый пуловер цвета свежего лайма. Рассеянно пригладив руками растрепавшиеся волосы, она решила было взяться за работу, но потом передумала. Поппи вытащила из-под двери свежую газету и отправилась на кухню сварить себе кофе.
Бегло проглядев передовицу, она облегченно вздохнула, отметив, что о деле Хизер ничего нет. Потом принялась перелистывать страницы, гадая про себя, что же она, в сущности, ищет. К тому времени как кофе был готов, она так и не смогла ответить на этот вопрос, поэтому, отшвырнув газету в сторону, перебралась в гостиную и подъехала к окну.
Она долго сидела там, рассеянно глядя, как сыплется снег. Вытащив бутылочку с лосьоном из висевшей сбоку сумки, Поппи протерла им руки, время от времени любуясь на веселую мельтешню пары синичек за окном.
Ей всегда было нелегко возвращаться к реальности, особенно по утрам. Но сегодня почему-то это далось ей особенно трудно. Потянув, сколько возможно, Поппи наконец заставила себя сесть к телефонам, но и это не принесло ей облегчения. Все телефоны словно дали обет молчания. Обитатели Лейк-Генри, устроившись возле жарко горевших каминов, в этот час предпочитали обходиться без коммутатора. А может, отправились в церковь. Или в горы, где по случаю праздника были проложены новые трассы для лыжников и сноубордистов.
Включив автоответчик, Поппи вернулась к окну. Там она и сидела, когда на дорожке появился грузовичок Гриффина. Осторожно прокравшись мимо заднего крыльца, чтобы не завязнуть в снегу, он притормозил возле стоявшего там «блейзера».
Поппи не шелохнулась. Она и сама не понимала, что она сейчас чувствует — злость или просто легкое раздражение, вызванное тем, что ее привычное одиночество будет нарушено.
На крыльце Гриффин громко потопал ногами, стряхивая снег. Лежавший возле двери коврик был тоненьким, чтобы не запутаться в колесах инвалидной коляски. Толку от него было немного. Поппи злорадно представила, сколько ему придется скрести подошвой о край ступенек, чтобы избавиться от налипшего снега.
Через пару минут раздался стук в дверь. Поппи не отозвалась. Гриффин постучал снова, потом повернул ручку двери, просунул внутрь голову и завопил на весь дом:
— Кто-нибудь дома есть? — И почти сразу же увидел ее. — Ой! — улыбнулся он. — Привет. Как дела?
— Нормально, — с деланым равнодушием пробормотала она, не желая признаться, что рада видеть его. — Тебя всего замело.
Сбросив ботинки, Гриффин остался в толстых шерстяных носках. Теплая повязка на голове также была забита снегом. Стащив ее, он провел рукой по слегка намокшим волосам.
— Ну и валит, да? Просто светопреставление!
— На горе, должно быть, сейчас здорово. Я решила, что ты тоже туда поехал.
— А я уже вернулся, — улыбнулся Гриффин, так и стоя возле двери. — Думал, что застану тебя там. Мне показалось, тебе вчера было так весело.
— Вчера я была на озере, — буркнула она. — Там и таким, как я, можно повеселиться. А горы — дело другое. Там нужно кататься на лыжах и все такое.
— А ты когда-нибудь каталась на лыжах?
— У нас тут встают на лыжи, едва научившись ходить. А я из них, можно сказать, просто не вылезала.
— Нет, я хотел сказать, после той аварии.
У Поппи от удивления отвисла челюсть. Кому кроме Гриффина пришло бы в голову задать подобный вопрос?!
— Нет, — прошептала она, — у меня ведь… эээ… проблемы.
— Хочешь сказать, ты не слышала о том, что на лыжах можно кататься и сидя?
Странное чувство какой-то неловкости овладело ею.
— Что ты можешь об этом знать?
— Только то, что это здорово.
— Тебе кто-то рассказывал, да? Тот, кто пользовался ими?
— Да. — Он слегка расстегнул свою парку, и она успела заметить теплую фланелевую рубашку.
Выходит, ему известно о существовании лыж для таких, как она. Поппи еще сама хорошенько не понимала, нравится ей это или нет, но на всякий случай попыталась разозлиться. Но злости почему-то не было. Стараясь, чтобы голос ее звучал по возможности равнодушно, она поинтересовалась:
— Ты беседовал с этими людьми, когда разнюхивал подробности моего увечья?
Гриффин и ухом не повел — только в его голубых глазах мелькнуло нечто вроде безмолвного упрека.
— Зря ты так, Поппи. Я не разнюхивал. Мне просто было любопытно, вот и все.
Это она могла понять — Поппи и сама была любопытной, как муха.
— И что тебе удалось узнать по поводу моей… ммм… проблемы?
— Ты насчет нижней части позвоночника? Это называется «неполное увечье».
— То есть могло бы быть и хуже. Мне еще повезло, поскольку не все мои мышцы парализованы и я могу делать то, что не под силу другим паралитикам. Возможно, со временем даже смогу ходить, хотя и с трудом, и зрелище будет довольно жалкое. Итак, кто-то у нас в городе распустил язык. И кто же это?
— Если я скажу тебе его имя, ты разозлишься и больше не станешь с ним разговаривать.
— С «ним»? Кто это? Джон? Чарли? Мой физиотерапевт? Или массажист?
— Ух ты! В вашей глухомани и массажист есть? — съехидничал Гриффин. — Хороший?
— Гриффин!
Он примирительно замахал руками:
— Слушай, давай не будем ссориться. Вчера на озере ты казалась такой счастливой, вот я и заговорил про горы. Может, согласишься спуститься со мной на тобоггане[3]?
— Нет.
— А на снегокате?
— Нет.
— Это из-за аварии?
— Нет! — рявкнула Поппи, прекрасно зная, что это ложь. Лыжи, снегокаты и сани были неотъемлемой частью ее жизни, которая осталась в прошлом. За двенадцать лет, что прошли с того несчастного случая, у Поппи так и не хватило духу вернуться к своим любимым развлечениям.
— Боишься? — насмешливо прищурился Гриффин.
— И чего ты привязался? — вздохнула она.
— Потому что знаю — тебе это по силам. И мне до смерти хочется составить тебе компанию.
— Не могу, я ведь уже тебе говорила, — напомнила она и опять удивилась, что нисколько не злится — может быть, потому, что в голосе Гриффина не слышалось ни малейшего намека на сочувствие. — Если ты все еще на что-то надеешься, это твои проблемы. А я радуюсь и тому, что есть. Моя жизнь меня полностью устраивает.
— Ладно, — сдался он. — Ты действительно все очень доходчиво объяснила. Считай, что мне просто захотелось побыть с кем-то, кто относится ко мне по-дружески, потому как у вас в городе все шарахаются от меня, точно от прокаженного. Вчера на озере ко мне просто поворачивались спиной. Сегодня было то же самое, так что я плюнул на все и отправился к Чарли. У него тихо, словно на кладбище.
— Все отправились на гору. — Острая жалость к Гриффину вдруг шевельнулась в ее сердце.
— Кроме одной леди, — поправился Гриффин. — Она не из местных. Я встретил ее у Чарли, и мы разговорились. Представляешь, я и слова не успел сказать, как она открыла рюкзак, и оттуда выбралась кошка!
— Ух ты! — Поппи попыталась представить себе эту сцену. Впрочем, для нее это была не новость. — Шарлотта Бодо, — хмыкнула она.
Гриффин от удивления поперхнулся и с трудом откашлялся.
— Откуда ты знаешь?
— Ее прозвали кошатницей. Она подбирает бездомных кошек, выхаживает их, а потом находит им новых хозяев. Наверняка у нее в машине их было не меньше дюжины. — Вдруг неожиданная мысль пришла ей в голову. — Нет… не может быть! — Она подозрительно уставилась на слегка оттопыренную полу его куртки. — Только не говори мне, что ты…
Гриффин даже не пытался отпираться, и она вдруг поймала себя на том, что начинает испытывать к нему нечто вроде уважения.
— Но эта кроха… она такая славная!
— Так ты ее