Даже сейчас он шёл, подняв лицо к солнцу, вытянув руки в сторону, словно обнимал всю пустыню.
Его волосы, которые чуть ранее были идеально причёсаны, теперь были растрёпаны ветром, а намёк на улыбку придавал его внешности мальчишеское очарование.
Когда Лиллиана его догнала, он глянул на неё и улыбка превратилась в откровенно опасную.
Ох, опасной не в смысле смертоносной. А опасной в хочу-лежать-на-матрасе-с-тобой смысле.
Азагот внезапно остановился.
Лиллиана испугалась и тоже остановилась.
– Что случилось...
Азагот развернул её и заставил замолкнуть поцелуем. Ошеломлённая Лиллиана стояла как истукан, сердце колотилось так сильно, что его биение она ощущала губами, которые сминали губы Азагота.
Азагот запустил руку в волосы Лиллианы, углубил поцелуй, скользнув языком ей в рот, пробуя и исследуя, пока она не почувствовала, что её тело качнулось ему навстречу.
Да, определённо опасный.
– Спасибо, – пробормотал Азагот Лиллиане в губы.
И затем он снова пошёл дальше, оставив её стоять в песке с подкашивающимися коленями и внутренней дрожью от возбуждения, которого она не испытывала... ну, никогда. А Азагот шёл дальше, словно этот поцелуй, хоть и короткий, совсем на него не повлиял.
Бормоча ругательства так, чтобы и Азагот их услышал, Лиллиана тащилась за ним, пока он проворно шагал по бескрайнему простору пустыни, останавливаясь время от времени, чтобы посмотреть на небо или на песок под ногами.
Казалось, они шагали всего лишь несколько минут, когда в груди Лиллианы начало зарождаться давление. Их час подходил к концу.
– Нам пора, – сказала она.
Азагот повернул голову и смерил её пристальным взглядом.
– Куда?
Порыв ветра швырнул Лиллиане в лицо песок и прежде чем ответить, ей пришлось его выплюнуть.
– Отсюда.
Свет, которым искрились его глаза, тут же погас.
– Так скоро?
– Скоро? Не знаю как ты, но я бы не отказалась от стакана чего-нибудь жидкого и холодного.
– Я мог бы сходить за чем-нибудь освежающим, – протянул Азагот и, о, проклятье, её разум просто впитал эти слова.
Притворившись, что ни слышала ни слова, Лиллиана потянулась к нему.
– Думаю, хроногласс автоматически втянет нас обратно, но чтобы наверняка, дай мне руку.
Какое-то мгновение Азагот колебался, словно не прочь был тут застрять, но в конце концов неохотно протянул Лиллиане руку. И в то же мгновение её тело пронзило знакомое тепло, а Азагот, казалось, опять ничего не почувствовал.
Закрыв глаза, Лиллиана отпустила на волю чувства, когда от путешествия во времени завибрировала каждая клеточка в её теле. Гул нарастал, пока она не почувствовала, словно её разрывает на части... а мгновение спустя они с Азаготом вернулись туда, откуда начали – к зеркалу, глядя на своё отражение.
Азагот смотрел на блестящую поверхность, а Лиллиана гадала, видел ли он в своих глазах ту же печать, что видела она.
– Азагот, – тихо произнесла она. – Что случилось?
Воздух вокруг неё потрескивал от приближающегося шторма.
– Мне нужно идти. – Его голос был чуть громче нечеловеческого воя, пропитанного яростью и болью, и ещё несколькими эмоциями, которые Лиллиана не определила.
И затем он в спешке вышел из библиотеки, оставив её ошеломлённую и в одиночестве.
Ещё одна странность – помимо поведения Азагота – она привыкла быть одна. Лиллиана отлично с этим справлялась. С самого детства она поняла, что полагаться можно только на себя, и смирилась с одиночеством.
Но впервые за всю жизнь ей не нравилась компания из самой себя.
И Лиллиана ни за что на свете не хотела анализировать причину этому.
Глава 6
Азагот к чёртовой матери покинул библиотеку. Оставил Лиллиану. Убрался подальше от женщины, которая дала ему подарок выхода впервые за тысячи лет из его мира.
Которая разжигала в его крови пожар, когда он брал её за руку. И когда он её поцеловал. Огонь преисподней, да сегодня был его лучший день за миллиарды лет, а может... и за вечность.
Когда Азагот тащился в свой кабинет, он всё ещё чувствовал песок на ступнях и между пальцами. Коридоры были пусты, и это хорошо, потому что прямо сейчас он не ручался за себя, если бы кто-то попался ему на пути.
Сломя голову он ворвался в свой кабинет и громко захлопнул за собой дверь. Азагот целенаправленно закрылся в туннеле душ и направился прямиком к камину.
Пламя облизывало его обнажённые ступни, но Азагот, как обычно, ничего не ощущал. Странно, если учесть, что египетское солнце окутывало его теплом.
Дрожа всем телом он так сильно схватился за каминную полку, что камень под пальцами начал крошиться. К моменту, когда он снова обретёт контроль, останется чертова уйма его отпечатков.
Но мог ли он обрести контроль? Что, чёрт возьми, с ним произошло? К тому моменту, как он вышел из библиотеки и оказался в пустыне, вдохнул горячий, сухой воздух, что-то внутри него с силой открылось, освободив крохотную часть ощущения, опознать которое Азагот не мог.
Оно было знакомым и в то же время ему неизвестным, может тем, что люди зовут дежавю. Чем бы это ни было, оно оказалось чистым и приятным, наслаждением, которое не зависело от зла, жестокости или смерти.
Но в момент, когда Азагот снова оказался в библиотеке, ощущение превратилось во что-то гораздо менее приятное, как будто река эмоций, просочившаяся из трещины, стала грязной.
Испортилась так, как только могло это сделать злоба.
Его охватили ненависть, боль и желание что-нибудь разрушить. Он оказался не готов к стремительному наплыву чувств, и теперь его тело тряслось и корчилось в спазмах, как будто Азагот испытывал передозировку от какого-то человеческого оригинального наркотика.
Азагот закрыл глаза и тщетно попытался отогнать неудержимые эмоции, собрать их вместе и затолкать в ледяной склеп, в котором столько лет они покоились. Он был бы таким глупцом снова желать что-то чувствовать. Как он мог забыть, что эмоции были плохими-плохими вещами?
Он зарычал, услышав лёгкий стук в дверь.
– Уходи.
Дверь чуть слышно открылась и Азагот еще сильнее вцепился в каминную полку, когда крылья под кожей начали извиваться. Его истинный облик – тот, что буквально пугал до усрачки большинство демонов – так и норовил вырваться наружу, чтобы что-то – или кого-то – сломать и разорвать на части.
В помещении послышались тихие шаги и до Азагота долетело дуновение тёплого цитрусового уникального аромата Лиллианы.
И он мгновенно затвердел.
Ладно, на куски он её разорвать не мог, но, проклятье, сейчас Азагот не был готов с кем-нибудь разговаривать, оставить в покое женщину, которая затронула в нём то, что он никогда не ощущал.
"Это, чёрт возьми, твоя вина. Ты сам хотел пару, ангела, который согреет тебя снаружи".
Ну, что ж, он не думал, что его также согреют и изнутри.
– Не понимаешь значение слова "уходи"?
Он слышал её затяжной вдох, как будто Лиллиана собиралась с силами.
– Мне показалось, что ты расстроился. Хотела убедиться, что с тобой всё в порядке.
– Я Азагот, чёртов Мрачный Жнец, король своих владений. Конечно же я в порядке.
– Что, у Великого Азагота отсутствуют всякие чувства? – Лиллиана издала звук, подозрительно похожий на топот ножкой. – Неужели Великий Азагот настолько невежествен, что не может разговаривать с кем-то лицом к лицу?
Теперь уже раздражённый, Азагот повернулся к ней.
– Я же сказал не входить.
Лиллиана напряглась, но вместо того, чтобы, как ожидал Азагот, оправдать свои действия, склонила голову.
– Ты прав. Я не должна была врываться сюда и чего-то требовать, когда ты явно желаешь побыть один. – Она решительно развернулась и направилась к двери.
– Подожди, – выпалил Азагот прежде, чем мозг обдумал это действие. – Я не хотел вести себя как ублюдок.
Сказанные слова были для него неестественными и незнакомыми. Сколько прошло времени с тех пор, как он перед кем-то извинялся? Должно быть, тысячи лет. Неудивительно, что он всё позабыл.
Лиллиана медленно повернулась.
– Что случилось? Когда мы были в пустыне, ты казался таким расслабленным и счастливым, как будто был обычным человеком, а не Мрачным Жнецом. Сейчас ты уж слишком... жнец. – Она прочистила горло. – А ещё у тебя выросли рога.
Естественно.
Лиллиана смотрела на него так, словно он был разъярённой адской гончей, а когда её взгляд упал на его ноги Азагот рявкнул:
– Что ты делаешь?
– Ищу копыта.
Азагот был практически уверен, что его рога увеличились... как и член.
Раздражение от того, что он не мог контролировать свое собственное тело, не говоря уже об эмоциях, выводило его из себя. И он становился... как она сказала, через чур жнецом.
Лиллиана двинулась к нему, и при каждом шаге её длинные, струящиеся пряди волос ударялись о стройные бёдра. Когда она приблизилась, сосредоточием всего внимания Азагота стал её обнажённый животик, и внезапно все кружащие, сменяющие друг друга чувства сузились до одного единственного потока похоти.
Гораздо-гораздо лучше. Ярость, радость, печаль, вина... с этими эмоциями он справиться не мог. А вот с похотью... с ней он справится, и очень хорошо.
– Послушай, – начала Лиллиана, остановившись перед Азаготом. – В том, что мы вернулись, нет моей вины. Мы использовали весь час...
Её прервал тихий стук о дверной косяк, и они оба посмотрели на дверь, где, облачённый в кожу и при оружии стоял Зубал.
Скверный знак.
– Господин, для вас в столовой накрыли трапезу. – Зубал жестом указал на коридор. – И... у вас ещё один посетитель.
– Отошли его. На сегодня с меня хватит.
Зубал переминался с ноги на ногу в нетипичной для него неловкости.
– Господин... это Метикор.
Азагота внезапно охватила тревога, от чего он инстинктивно встал перед Лиллианой.
– Он один?
– Да. – Тон Зубала был мрачен. – Я заковал его в подавляющие силу наручники.
Наручники, разработанные нейтрализовать сверхъестественные способности, не были необходимы, не тогда, когда в этой реальности Азагот был самым могущественным существом, но в отношении Метикора это была разумная предосторожность. К тому же, быть скованным – оскорбительно, а Метикор это заслужил. И ещё чего похуже.
– Пусть ублюдок войдёт.
Зубал низко поклонился и вышел. Как только закрылась дверь, Лиллиана подошла ближе к Азаготу.
– Кто такой Метикор?
– Он – ничтожное подобие ангела, – прорычал Азагот. – Чума среди своего вида.
Она нахмурилась.
– Откуда ты его знаешь?
Азагот глубоко вздохнул, делая всё возможное, чтобы монстр, бьющийся внутри него, там и остался.
– Я знаю его, – неразборчиво пробормотал он, – потому что Метикор мой сын.
***
Ублюдок. Ничтожное подобие ангела. Чума своего вида.
Слова Азагота о собственном сыне полностью уничтожили всякие тёплые чувства, которые Лиллиана начала к нему испытывать. Они напомнили о реакции отца на неё.
Лиллиана была результатом специальной селекции, и когда четверть века назад подошла к своему отцу в попытке узнать его, он очень ясно дал понять, что не хочет иметь с ней ничего общего.
– У меня сейчас есть жена и сыновья, и мне не нужно, чтобы ты врывалась в наши жизни и всё портила.
Другими словами, его семья о ней не знала. Папочка выставил Лиллиану из своей величественной обители с приказом держаться подальше от него и его семьи.
Похоже, Азагот был не лучше её дорогого старика отца. Ей стоило бы это предугадать.
Когда Зубал привёл в комнату Метикора, гнев забурлил в Лиллиане от вида того, что парень скован цепью. Всего лишь несколько недель назад она сама была закована в кандалы, и воспоминание о состоянии беспомощности и зависимости от чьей-либо милости окатило её волной страха.
Метикор, сделав несколько шагов, остановился. Зубал остался снаружи, держа руку на клинке на поясе. Неужели этот мужчина и вправду был так опасен?
Или же Азагот действовал по сценарию её отца? В тот момент, когда отец понял, кем Лиллиана являлась, он призвал двух мелких сошек, которые встали по обе стороны от неё, будто дочурка приехала его убить, а не молить о том, чтобы он её принял.
– Отец, – протянул Метикор. – Обнажил рога в честь моего визита? Какая почесть. – Ростом и цветом волос сынок походил на отца, но был худее, и если взгляд Азагота полнился ледяным безразличием, то взгляд Метикора пылал ненавистью.
Лиллиана не знала что и хуже.
– Почему ты здесь? – Выражение лица Азагота как обычно ничего не выдавало. – Я велел тебе никогда не возвращаться.
"Боже ж ты мой, – подумала Лиллиана. – До чего же это знакомо". Азаготу и её отцу нужно бы встретиться, выпить и поведать друг другу жалкие истории о своих обременительных бастардах.
– Хотел лично рассказать тебе новость, – практически выплюнул Метикор в ответ.
Азагот мог с тем же успехом стоять и зевать, какой он представлял из себя скучный вид. Даже рога исчезли. И копыт по-прежнему не наблюдалось.
– О чём новость?
– О том, что ты, чёрт возьми, уволен. – Метикор мрачно улыбнулся, и сходство с отцом стало до жути явным. – С сегодняшнего дня все Мемитимы повышены до статуса полноценных ангелов... и нам дарована способность размножаться. С тобой покончено, засранец. Ты больше не нужен.
В глазах Азагота появилось и тут же исчезло удивление.
– И это всё?
– Нет. – Улыбка Метикора стала шире. – Также, с сегодняшнего дня, как только я уйду, для Мемитимов путь к твоим владениям навсегда будет отрублен. – Он гордо расправил грудь. – Конечно же, моих рук дело. Ты никогда больше не увидишь своих сыновей и дочерей.
Лиллиана в ужасе раскрыла рот, но Азагот абсолютно никак не отреагировал на слова Метикора. Неужели ему совсем нет дела до своих детей? Медленно, словно такая ситуация была обыденным делом, Азагот повернулся к сыну спиной и уставился на огонь.
– Ты мне не нужен, – тихо произнёс он. – Проваливай.
Сердце Лиллианы сжалось, как алюминиевая фольга, когда на лице Метикора отразилась боль. Она быстро была подавлена торжествующей ухмылкой, но Лиллиане не казалось, что на душе у Метикора всё хорошо.
Месть гораздо ядовитее для мстящего, чем для того, кому он мстит. Кроме того, казалось, что Азагота совсем не заботит, что он больше никогда не увидит своих отпрысков, так что победа Метикора была пустой. Лиллиане, по правде говоря, было его жалко.
Метикор показал Азаготу средний палец, направился к двери, но остановился на пороге.
– Женщина. – Его взгляд сосредоточился на Лиллиане, и сквозившее в нём оценивание заставило её почувствовать себя гораздо уязвимее, чем всё то, что делал Азагот. – Ты ничего, кроме холодного, как и сердце, члена от него не получишь. Пойдём со мной, и я дам тебе то, что он не может.
– Берегись, сын. – Спокойный голос Азагота содержал в себе зловещую угрозу и, казалось, что даже пламя в очаге отшатнулось. – Для некоторых видов существ характерно пожирать своё потомство.
Метикор, рыча, вылетел из кабинета. Как только за ним захлопнулась дверь, Лиллиана повернулась к Азаготу.
– Ублюдок, – выплюнула она слово, вложив всё презрение, на какое была способна. – Как ты можешь так жестоко поступать с собственным сыном?
– Я? Жестоко? – Азагот сжал руки в кулаки. – Но это не я отрезаю доступ к своим детям.
– Как будто тебе не плевать.
– Не плевать, – прорычал он. – Думаешь, узнала меня после нескольких часов хождения с надменным видом по моим владениям?
С надменным видом? Да она никогда в жизни не была надменной.
– Мне не нужно знать тебя, чтобы понимать твой вид.
Азагот резко обернулся, челюсть его была крепко стиснута и сурова.
– Мой вид?