Он неторопливо скользнул пальцами под футболку, провёл по мягкому животу, по рёбрам, в это же время зарываясь носом в приятно пахнущие волосы. Алекс, кстати, пах чем-то непонятным. Это не был запах шампуня, дезодоранта, геля для душа. Это было что-то смутно приятное, не имеющее названия, почему-то очень остро чувствовавшееся. Алекс пах сам собой, никак иначе это было не описать. Мэтт не мог сказать, был ли этот запах знакомым, был ли он на что-то похож, но это, чёрт возьми, был самый приятный запах, который ему доводилось ощущать в жизни. В нём было столько естественности, столько простоты, что рядом с ним дорогие духи мэттовых бывших подстилок казались чем-то вульгарным и нелепым. Разве не лучше пахнуть в постели так — кожей, сном, самим собой, в конце концов.
Мэтт спустился чуть ниже и уткнулся лицом в футболку. Точно так же пахла и она — Алекс спал в ней около недели или полутора, и она как следует пропиталась его дурманящим естественным ароматом. Мэтт поймал себя на том, что ведёт себя как наркоман. Он прижимался лицом к тёплой, равномерно вздымающейся груди и не мог перестать дышать этим странным, притягательным запахом.
Алекс всегда спал крепко, и теперь долго не просыпался, не реагируя на прикосновения. Настолько долго, что Мэтт, нехотя оторвавшись от его ароматной шеи, крепко обнял его и шепнул:
— Алекс.
Мальчик заворочался, замычал и проснулся, сначала испуганно вздрогнув.
— Тшш, детка, ну чего ты так боишься. Это же я.
Алекс расслабился. Кажется, он догадался, что Мэтт разбудил его неспроста, и, прежде чем он успел припомнить хотя бы одну секунду их первой ночи, в его животе почувствовалась приятная тяжесть. Он сглотнул и доверчиво посмотрел на Мэтта, который неторопливо поглаживал под футболкой его тёплый бок.
Мэтт склонился и поцеловал его. Жадные пьяные поцелуи были не в счёт. Это был первый настоящий — тягучий, нежный, заставивший Алекса мелко задрожать. Теперь это было совсем иначе: не та слепая страсть, что в первую ночь, не те вынужденные и нежеланные ласки после неё. Мэтт с удовольствием покусывал опухшие губы, ловил сладкие вздохи, возбуждаясь всё сильнее, всё настойчивее стискивая покорного Алекса.
Да, это можно было назвать их действительно первым поцелуем. Если, конечно, не считать тех коротких поцелуев, которые Алекс не спешил дарить по своей стеснительности, а Мэтт, откровенно говоря, и не горел желанием получать.
Алекс очень быстро размяк и превратился в постанывающую, вскрикивающую и дрожащую лужицу воска, смешную кукольную пародию на самого себя. Мэтт долго, умело и нарочито медленно целовал его, куда придётся, кажется, поставив себе задачу покрыть поцелуями его всего. От одной этой догадки Алекса потряхивало. Дневная стыдливость прошла, и он скулил и всхлипывал от нетерпения, ощущая, как горячие, чуть шершавые губы перемещаются с чувствительных боков на живот, прижимаясь то там, то здесь.
Мэтт, кажется, впервые понял, насколько красивое, по-юношески стройное и лёгкое тело оказалось в его безграничной власти. Принадлежало ему целиком и полностью. Куда там было всем этим потрёпанным жизнью Антонио и Джонни по сравнению с ним. До Алекса Мэтт никогда не засматривался на подростков; они просто не интересовали его. Мэтт даже никогда не задумывался, как мальчишки в шестнадцать лет бывают чувствительны, легко возбудимы. А уж если ещё и влюблены по уши…
Мэтт смачно лизнул розовый сосок, а потом сжал зубами; Алекс не издал ни звука, но дёрнулся и вцепился пальцами в неразбериху одеяла и простыни под собой. Мэтт отстранился, довольно хмыкнул, снова лизнул и снова укусил, на этот раз побольнее, и Алекс тихо вскрикнул, прогибаясь в пояснице.
После Мэтт отстранился и посмотрел вниз. Алекс лежал перед ним, разведя ноги, всё ещё в спальных шортиках, скрывавших его возбуждение. Он смотрел на Мэтта бессмысленным счастливым взглядом, как пьяный, а может, как наркоман. А Мэтт так долго и так жадно изучал его взглядом, сидя между его разведённых ног, что Алекс, кажется, готов был уже от одного этого кончить. Тонкие светлые волоски на его руках и ногах встали дыбом, мурашки пробежались по коже, заставляя содрогаться, и Мэтт, решив, что можно его не мучить, протянул руку и чуть сжал возбуждённый член через ткань шортов.
Алекс застонал низко и хрипло, приоткрыв рот и разведя ноги ещё шире, и Мэтт плотоядно улыбнулся ему.
Мешавшие шорты быстро оказались сняты и теперь сиротливо лежали на самом краю постели, норовя упасть. Стало намного лучше: прикосновение кожи к коже. Алекс всхлипнул и дёрнулся, когда тёплая ладонь обхватила его член и двинулась вверх-вниз, задрожал всем телом, и развёл ноги максимально широко, заставив Мэтта отстранённо удивиться подобной гибкости.
Мэтт лениво дрочил ему, зная, что и этого неторопливого ритма Алексу хватит. Так, наоборот, получалось растягивать удовольствие. Мэтт, хоть и помнил их первую ночь смутно, точно знал одну вещь: Алекс, как и все мальчишки, кончает чересчур быстро. Мучить его долго вряд ли получилось бы, но всё равно хотелось.
Он убрал руку с члена и провёл полной ладонью по груди и животу, влажным от пота, по шее. Алекс протестующе замычал, и ладонь бережно, совсем не страшно сдавила его горло. Было совершенно очевидно, что Мэтт не собирается на полном серьёзе душить, но сама мысль о том, что он может это сделать, что он сильный, что, в общем-то и целом, Алекс перед ним беззащитен, сделала своё дело. Стоило ладони сжаться чуть сильнее, как Мэтт с лёгкой досадой понял, что первую победу на его сегодняшний счёт можно уже записывать.
Алекс лежал перед ним всё так же, раскинув руки и до упора разведя ноги, расслабленный первым оргазмом, с белесым пятном спермы на животе.
— Нет, ну надо же, — посетовал Мэтт, подтягивая шорты с края постели и протирая ими по-детски мягкий живот, — кто бы знал, что чтобы ты кончил, тебя надо держать не за член, а за горло.
Алекс был не в силах рассмеяться, поэтому только улыбнулся, устало склоняя голову набок.
— Ты там что, спать собрался? — Мэтт нахмурился, ухватил Алекса за правую лодыжку и, задрав ногу чуть ли не до плеча, звонко шлёпнул по подставившейся ягодице.
Алекс крупно вздрогнул, и его глаза опять заволокло бессмысленной дымкой. Мэтт снова отбросил шорты, но на этот раз на пол, и сам встал с постели. В нижнем ящике тумбочки было всё необходимое: тюбик смазки и презервативы. Глянув на развалившегося в бесстыдной позе Алекса, Мэтт взял несколько, чувствуя, что если даже в процессе Алекс заснёт, это не заставит его остановиться.
Вернувшись на постель и, снова устроившись между разведённых ног, Мэтт положил сбоку ненужные пока презервативы и ещё раз прошёлся руками по груди и бокам, переходя на бёдра; огладил острые коленки, спустился дальше по тонким загорелым икрам, царапнул выступающие косточки, а потом, крепко обхватив ступни, прошёлся большими пальцами по внутренним сторонам с удивительно нежной кожей. Алекс ахнул и вскинулся. Мэтт хмыкнул и провёл ещё раз, и ещё, и ещё, с чувством глубочайшего удовлетворения видя, как мальчика подбрасывает на постели от его прикосновений.
— Кажется, я нашёл у тебя точку G, да? — задумчиво протянул Мэтт и, устроив левую ногу у себя на плече, вторую поднёс к губам и лизнул от пятки до самых пальцев.
Алекс издал непередаваемый отчаянный звук и, предательски упёршись левой ногой Мэтту в грудь, попытался вырвать у него из рук правую, но, к счастью, безуспешно. Мэтт только сильнее сжал худую лодыжку и, хищно улыбнувшись, вобрал в рот большой палец. Алекс зажал рот рукой и жалобно глянул влажными от слёз глазами поверх собственной ладони.
— Да ты кричи, кричи, не бойся, — Мэтт куснул выпирающую косточку. — Мы с тобой в доме одни, так что не сдерживайся.
На этот раз он взял в рот сразу несколько отчаянно поджимающихся пальчиков, и Алекс заизвивался, как угорь, сначала вскрикнул, а потом заскулил на одной высокой ноте, будто плакал. А Мэтт не отказывал себе в удовольствии послушать настолько искренние, настолько жалобные стоны. Закончив с правой ногой, он принялся за левую, и Алекс хныкал, чуть не плакал, просил остановиться, а потом, убедившись, что его мольбы не будут услышаны, потянулся рукой к члену. Мэтт вовремя это заметил, пресёк всякие попытки передёрнуть, но и ноги оставил в покое.
Он подумал, что раз уж у Алекса дело дошло до дрочки, то с прелюдиями и впрямь пора завязывать.
Он опять приподнял его ногу, удерживая за лодыжку, и прижал к плечу, сгибая Алекса пополам; одной рукой попытался отвинтить крышку тюбика, но тот выпал, и Мэтт, подобрав его из шёлковых простынных складок, передал Алексу.
— А ну-ка открой и выдави мне на пальцы.
Алекс вспыхнул; щёки его пошли красными пятнами, но он послушно отвинтил крышку и выдавил Мэтту на руку прозрачной вязкой массы, коснувшись пальцами его пальцев. Почему-то его смутило именно это: не то, как Мэтт осыпал его грудь и живот поцелуями, не то, как ласкал его член, сжимал горло, вылизывал ноги, а именно это — прикосновение руки к руке. Это было что-то из старого мира, когда они ещё не были любовниками, а были отцом и сыном, и в подобном прикосновении не было никакого подтекста. Когда Мэтт облизывал и покусывал его соски, это было непривычно и так же ново, как их отношения. А вот касание пальцами пальцев было привычно, было отголоском их дружбы, и потому показалось чем-то неестественным.
Его меньше смутило даже то, как Мэтт опустил руку и погладил сразу сжавшееся тугое отверстие, а потом, глядя Алексу в глаза, проник внутрь сначала одним пальцем, потом двумя, задевая простату. Это было нормально. Все так делали. Кто именно эти все, Алекс не знал, но знал точно, что подобные прикосновения — не артефакт их старой жизни, а что-то естественное для двух мужчин, занимающихся сексом. Но это всё равно было неловко и стыдно, поэтому Алекс отвернулся, стараясь не встречаться с тяжёлым немигающим взглядом Мэтта.
Движения внутри отзывались чем-то странным и даже не очень приятным. Алекс просто чувствовал что-то инородное в месте, где по идее ничего быть не должно, чувствовал горячую ладонь, теперь державшую его под коленкой, но возбуждение чуть улеглось. В прошлый раз Мэтт был пьяный, и Алекс надеялся, что утром он даже не вспомнит того, что произошло. А теперь Алекс знал, что ему предстоит каждый день видеть Мэтта и знать, что он тоже всё прекрасно помнит. А ещё ему предстояло смотреть на его пальцы и каждый раз при этом припоминать, где они побывали.
Мэтт заметил, к счастью, что энтузиазма у Алекса поубавилось, провернул пальцы, вызывая тихий вскрик, и нарочно проехался ими по простате. Алекса передёрнуло. Раз за разом массируя одно и то же чувствительное место, Мэтт вскоре убедился, что его действия возымели результат: мальчик снова смотрел расфокусированно, бессмысленно, но вместе с тем так жалобно и умоляюще, что было ясно — долго он не продержится.
Продолжая массировать простату, Мэтт отпустил алексову ногу, сразу безвольно опустившуюся, а сам наклонился и лизнул мокрую от смазки головку. Алекс, сейчас стимулируемый в двух самых чувствительных местах одновременно, не продержался и минуты. Подвывая и до хруста прогибаясь в пояснице, он кончил снова. Мэтт, уткнувшись лицом ему в живот, не спешил вытаскивать пальцы, вокруг которых всё ещё конвульсивно сокращались мышцы.
Судя по виду, Алекс утратил последние силы, и было бессмысленно просить его держаться в одной позе хотя бы пять минут. Он лежал, безвольно раскинув руки и ноги, мокрый, встрёпанный и совершенно ничего не соображающий. Мэтт только хмыкнул, приподнял его и помог перевернуться на живот, сразу подкладывая под бёдра подушку. Алекс сообразительно прогнулся в пояснице, подставляясь, и это было последним, на что у него хватило сил. Правда, Мэтт ничего особо от него и не требовал — ему как раз льстило, что Алекс чуть ли не в обморок падает от одних его прикосновений. Окинув взглядом новую развязную позу, он зацепился взглядом за трогательные ямочки на пояснице и, наконец, склонился к ним, как давно хотел. Он не был уверен, что вспомнил о них в тот первый пьяный раз, и теперь с неожиданным для себя благоговением прильнул к ним губами, отчего Алекс слабо вздрогнул.
После, натянув резинку и проталкиваясь внутрь, Мэтт бережно придерживал его за бедро, а потом навалился со спины, прижимаясь щекой к горячей коже, чувствуя, как вздымаются от его движений лопатки, остренькие и худые. Казалось, ещё чуть-чуть, и кожа под ними и вовсе лопнет, не выдержав напора.
Это было так трогательно и так подчёркивало возраст Алекса, что Мэтт наравне с похотью и возбуждением почувствовал нежность. Всё-таки Алекс был его мальчиком, его сынишкой, знакомым и успевшим стать родным, и ебать его так же безэмоционально, как одноразовых давалок, не получалось. Потому что Алекс не был одноразовым, Алекс не был незнакомцем. Похоть удивительным образом смешивалась с той теплотой и отеческой любовью, которая никуда не исчезала, а ещё она болезненно переплеталась с утихающей ненавистью, и это тоже придавало остроты.
Алекс был тёплый, влажный, весь состоящий из таких вот нелепых подростковых угловатостей: косточек, ямочек, впадинок и выпуклостей, и невозможно было не задохнуться от нахлынувшей внезапно нежности. Это было очень кстати, потому что Мэтт, вообще-то, опасался, что Алекс просечёт его равнодушие, почувствует наигранность. Но теперь, когда ни равнодушия, ни наигранности не было, бояться было нечего. Мэтт запустил пальцы в волосы Алекса и чуть потянул назад — осторожно, чтобы не причинить боли — и тот послушно запрокинул голову.
— Какой же ты сладкий, — на грани слышимости прошептал Мэтт, продолжая размеренно толкаться в горячее скользкое нутро, теперь послушно расступающееся и принимающее его без сопротивления. — Такой сладкий, узкий… блядь, как же с тобой хорошо… Алекс… м-м-м… я люблю тебя.
Это не было неправдой. Мэтт правда любил его — как и раньше, как и месяц, и два назад — и эта ласковая отцовская любовь сейчас так тесно смешалась с возбуждением, страстью, так остро в неё вплелись нотки физического удовольствия, что сказанное было чистейшей правдой. Сейчас Алекс был для Мэтта центром вселенной, каждая его клеточка, а не только тугая задница. Каждый взмокший от пота волос на голове, острые локти и мягкие ступни, вздымающиеся, как у зверька при броске лопатки, эти блядские ямочки на пояснице, его тонкая шея, его жалкие мяукающие стоны. Всё это было дорого, ценно, важно, всё это было его, Мэтта, сокровищем.
Алекс кончил первым, безмолвно содрогаясь и пачкая подушку, а потом окончательно обмяк. Мэтт всё ещё двигался в нём, уткнувшись лбом как раз между лопаток, которые теперь были почти не видны, а Алекс уже чувствовал, что сознание уплывает от него. Он всё ещё ощущал приятные движения внутри, липкую влажность между животом и подушкой, тёплую грудь Мэтта, прижимавшуюся к его спине, но это было как сквозь туман, сквозь мутную плёнку. Ему только очень хотелось спать. И чтобы Мэтт обнимал его, чтобы ещё раз сказал, что любит.
Но Мэтт не привык обходиться одним разом за ночь. Он только-только кончил, но возбуждение никуда не ушло, и он вышел и отстранился, чтобы перевернуть Алекса на спину. Тот был послушный и мягкий, как безвольная кукла, и взгляд у него был совершенно бессмысленный и тупой. Мэтт наскоро поменял резинку, бросив старую на пол, и улёгся на Алекса сверху, сразу проникая внутрь.
Ему очень хотелось бы снять презерватив и почувствовать Алекса по настоящему, целиком и полностью, как это было в их первый раз. Он помнил прикосновение шелковистых стенок, влажных, скользких, но теперь такая неосторожность была недопустима: ведь всего несколько дней назад он подцепил какого-то сомнительного мужика и, хоть с ним он, разумеется, соблюдал осторожность, лучше было перестраховаться. Мэтт даже думать не хотел о том, что будет, если Алекс, его сладкая невинная овечка, случайно заразится какой-нибудь дрянью.
Мэтт прекрасно понимал, что с Алексом он попал надолго и серьёзно, но в этом был и несомненный плюс: он в ближайшие же дни проверится на наличие заболеваний и, убедившись, что у него самого ничего нет, будет трахать Алекса без резинки.
Эта мысль изрядно подстегнула его, и он, отстранившись, посмотрел Алексу в глаза. Теперь его взгляд не был бессмысленным и обдолбанным, как считанные минуты назад. Алекс смотрел на него с такой любовью, с такой нежностью, так преданно, что Мэтт на секунду забыл, как дышать, а потом склонился и поцеловал опухшие, болезненно алые губы. Поцеловал нежно, долго, влажно, и Алекс тихо постанывал ему в рот, не имея сил даже обнять.