— Сейчас, — сонно бормотнула Ася и стала медленно вставать. — Сейчас, сейчас… Я сейчас глаз его посмотрю, а потом уже ясно будет. Тетя Фаина, придержите его пока. В любом случае в душ я первая. Мне скоро уходить…
— А! — Тетя Фаина сделала выражение лица типа «а я что говорила». — Стало быть, Тугарин звонил. Ну, вставай потихоньку, смотри этому идиоту глаз, лезь в душ, а потом, за столом, все и расскажешь.
Но потом все рассказать за столом у Аси не получилось. Еще когда она смотрела Гонсалесу глаз, мыла, меняла повязку, а попутно вслух подозревала больного в бессоннице и других злостных нарушениях режима, — на домашний телефон позвонил Плотников. Сказал, что прямо сейчас приедет.
— Никакой необходимости, Игорь Николаевич, — бодро заверила Ася. — Ничего там… э-э… интересного. Обошлось.
— Так вот мне как раз интересно, почему это обошлось, — сварливо сказал Плотников. — Ты же его не на руках несла, ты же на этой своей шайтан-машине? И все равно — обошлось! С точки зрения современной науки этот факт объяснить невозможно. Придется искать другие точки зрения. Приеду с микроскопом — найду.
И ведь наверняка с микроскопом приедет. И наверняка уж чего-нибудь да найдет. С микроскопом-то… Ася опять начала было нервничать, но вовремя вспомнила то, чему сам же Плотников ее и учил, — микроскопы для офтальмологии выдумали исключительно для того, чтобы подтвердить общеизвестную истину: абсолютно здоровых глаз не бывает. При желании хоть к чему-нибудь придраться можно всегда.
Плотников приехал и вправду быстро. Его Светкин муж привез. И Светку тоже привез. И микроскоп из отделения. Когда они его упаковать успели? Коробка была большая, несли ее Плотников и Светкин муж, Светка руководила. На веранде разулась сама и приказала разуться остальным. Вытряхнула из пакета бахилы. Мама дорогая, как говорит Тугарин.
— Тугарин, — сказала тетя Фаина неодобрительно, выглядывая на веранду и протягивая Асе мобильник. — Половина восьмого! Утро! Так-то эти хирурги у себя за режимом следят!
— Мама дорогая! — Тугарин убедительно изобразил испуг. — Асенька, а тетя Фаина не придет в больницу разбираться с врачами? Не надо! А то у меня телефон отберут… Да, я чего спросить-то хотел… У вас там оживление какое-то с утра пораньше… Машина какая-то… Ящики какие-то таскают… Что-нибудь случилось?
— Господин майор, а вы-то откуда все знаете? — подозрительно спросила Ася. — Признавайтесь сейчас же: вы что, сбежали из больницы? Вы что, где-нибудь рядом?… Вы что, сидите в засаде и наблюдаете в бинокль?…
— Не, это не я наблюдаю, — с сожалением сказал Тугарин. — Я в больнице, где ж мне еще быть. Еще долго не сбегу… А ты скоро ко мне придешь? Асенька хорошая…
— Скоро, — пообещала она. — Как только глаз посмотрим — так и… Но только сначала придется микроскоп распаковать, установить, подключить… В общем, это на час работы. Минимум… А эти, которые наблюдают, могли бы и проявиться. Тетя Фаина их покормила бы. А потом заставила бы огород копать. А то что им без дела в засаде сидеть? Или дело для них все-таки… э-э… ожидается?
— Так это и есть их дело… — начал было Тугарин, но тут же догадался: — А! Ты боишься, да? То есть чего это я… Ты не боишься, ты беспокоишься. Нет, ничего уже не ожидается. Это мы так, на всякий случай. То есть… Это я для собственного спокойствия. Просто попросил ребят присмотреть за тобой. Неофициально. Потому что все время думаю. Понимаешь?
— Превышение власти, что ж тут непонятного, — строго сказала Ася. — Использование служебного положения в личных целях. Я вас по дружбе предупреждаю, господин майор: я на вас анонимку напишу. Чтобы впредь неповадно…
— Ладно, убедила… — Тугарин тяжело вздохнул. — Сейчас землекопы подойдут. Двое. Пароль: «Здесь продается славянский шкаф?» Отзыв: «Немедленно наденьте бахилы». Ничего, да? Или лучше вот такой: «Оружие мойте с хлоркой». А потом Светлана Алексеевна прокипятит их в автоклаве, протрет спиртом, намажет зеленкой — и тогда уж допустит до земляных работ. Асенька хорошая… Знаешь, как это называется? Это называется использованием моего служебного положения в твоих личных целях. Меня уволят по статье «За несоответствие формы и содержания». Вот ответь честно: ты этого добиваешься, да?
— Да, — честно ответила Ася. — Хотя вообще-то еще не добивалась… Господин майор, а чего это вы такой веселый? Или наркоз еще действует?
— Какой еще наркоз? — удивился Тугарин. — Никакого наркоза… Наркоз пять лет жизни отбирает, ты же должна знать, ты медицину проходила! Если бы каждый раз наркоз делали, так у меня бы уже никакой жизни в запасе не осталось… Это я радуюсь, что ты придешь. Ты ведь придешь? Проведать героя, раненного шальной бандитской пулей… Моральный дух поддержать… Асенька хорошая…
— Минуточку, минуточку! — Ася даже растерялась. — Вы хотите сказать, что операцию вам делали без общего наркоза?
— Подумаешь, операция, — легкомысленно сказал Тугарин. — Сон в летнюю ночь… Ой, мои говорят, что сюда доктор идет… Потом позвоню… А землекопы через пять минут… Асенька хорошая…
Отбой.
Ася помогала Плотникову возиться с микроскопом, вполуха слушала, как Светка опять за что-то ругает Гонсалеса и ни за что — своего Володьку, даже вспомнила, что сейчас, наверное, появятся потенциальные землекопы из команды Тугарина, и предупредила тетю Фаину, даже вполне членораздельно ответила на какой-то вопрос Плотникова, даже успела перехватить на подходе к Гонсалесу вставшего раньше остальных детей Митьку и убедительно объяснила ему, что сейчас и самому туда лезть не надо, и мелких следует придержать… В общем, вела себя, наверное, нормально. Во всяком случае, никто не смотрел на нее с подозрением. Что было странно и даже противоестественно. Потому что она была совершенно уверена: абсолютно каждый, включая и мелких, должен сейчас видеть, что с ней происходит…
Так, а что с ней происходит? Ничего особенного не происходит. Просто она очень сильно удивилась… Ну ладно, испугалась, не будем скрывать. Извлекать пулю из плеча без общего наркоза — для этого должны быть веские причины. Вот как раз эти причины, которые так легкомысленно, можно сказать — вскользь, упомянул Тугарин, ее и испугали: если бы каждый раз наркоз делали… никакой жизни в запасе не осталось бы. Каждый раз! Сколько раз? Уж во всяком случае — не первый… Вот как люди выбирают такую работу? Как сказал Алексеев, вряд ли родные одобряют такой выбор. Да уж, что вряд ли — то вряд ли… У родных, наверное, эти «разы», с наркозом или без наркоза, тоже по нескольку лет жизни отбирают. Правда страшно: твой муж, или сын, или брат, или отец уходит на работу, а ты вспоминаешь все прошлые «разы» и представляешь, каким может оказаться следующий «раз». Запросто свихнуться можно.
— Ну что, Ася Пална, хочешь полюбоваться? — отвлек ее голос Плотникова. Очень довольный голос, даже хвастливый. — Правда, там ничего интересного, как ты и предполагала. Или ты больного действительно на руках несла, а не на своем помеле катала?
— На помеле, — не разжимая зубов, сказал Гонсалес. Разжимать зубы ему не давала рама, плотно охватывающая лицо. — Именно на помеле… По воздуху летели. Но приземление было мягким… Хотя я не очень помню, я весь полет в глубоком обмороке был.
— Охотно верю… — Плотников поднялся, уступая Асе место, и мимоходом погладил ее по плечу. — Я до сих пор при виде мотоцикла бледнею и дрожу. И выпиваю литр валерьянки. А ведь уже года полтора прошло с того незабываемого вечера, когда Ася Пална меня впервые покатала…
— Ага, литр валерьянки, — саркастически пробормотала Ася, усаживаясь перед микроскопом. — А когда последний раз катала, пару недель назад, — что вы сказали, Игорь Николаевич? Вы сказали, что медленно еду… Так что нечего тут про полеты на помеле… За всю дорогу ни разу не тряхнула… Вы же сами видели: глаз идеальный! Так что, Игорь Николаевич, не только вы гений, я тоже молодец… Больной, прекратите смеяться, вы же мне смотреть мешаете… Хотя там и смотреть не на что, правда ничего интересного… И под душ уже можно, да, Игорь Николаевич? И все время лежать не обязательно. Конечно, боксом заниматься еще рановато… И с парашютом прыгать я бы не посоветовала… И без парашюта тоже… Вниз глазами… Больной, что здесь смешного? Я за эти прыжки вниз глазами вообще расстреливала бы. Еще в полете. В смысле-в воздухе… Ну что, Игорь Николаевич, пакуем микроскоп? А то уже завтракать пора. У больного режим все-таки.
Плотников стал высвобождать голову Гонсалеса из рамы, довольным голосом приговаривая, что без колдовства здесь, ясное дело, не обошлось. При этом хитро улыбался и подмигивал.
— Не обошлось, — неожиданно серьезно сказал Гонсалес. — Вот ведь какая жена будет, а?… Кошмар.
Ася уже хотела спросить, у кого это будет такая жена и что в этом кошмарного, но тут в комнату заглянула тетя Фаина, озабоченно позвала:
— Аська, выдь на минутку. Вы ведь тут все уже закончили?…
В коридоре тетя Фаина с некоторой растерянностью, совершенно ей не свойственной, понизив голос и даже оглядываясь в сторону кухни, удивленно сказала:
— А с этими-то, с охранниками-то, что делать? Есть отказались, только чаю попили. Они и вправду огород копать собрались. То есть один копать будет, а второй тебя в больницу повезет. На своей машине. Говорят — приказ получили. А сами ночью почти не спали. Так, по очереди, по два часа… Что ж это у них за порядки такие? Главное — приказ получили! Дикость какая… Как ему не стыдно?
— Врут, — уверенно ответила Ася. — Тугарин их неофициально попросил, а они на него поклеп возводят.
И пошла разбираться с охранниками. Разобраться с охранниками помогла Светка. Очень вовремя вошла в кухню, минуту послушала, как двое парней с красными, откровенно усталыми глазами виноватыми, но упрямыми голосами долдонят что-то о приказе, и свирепо зашипела на них:
— Цыть оба сейчас же! Приказ у них! Здесь приказы Ася Пална отдает! Говорит: завтракать — так будете завтракать! Говорит: спать — так будете спать!.. Скажет лезть на крышу и соловьем свистеть — полезете и будете свистеть! Вопросы есть?
У одного вопрос был:
— А что майор скажет?
— На глупые вопросы не отвечаю, — отрезала Светка. — Немедленно за стол! Неужели не видите — дети из-за вас есть не начинают, ждут, когда вы, наконец, сядете! Руки! Руки мыли?!
Парни переглянулись с одинаковым выражением лица типа «ну не отстреливаться же, в самом деле», обреченно вздохнули и гуськом пошли в ванную мыть руки.
А Светка потащила Асю из дому, на ходу деловито перечисляя:
— Вовка в машине ждет, отвезет — и вернется. Халат я тебе на всякий случай привезла. И бахилы. И апельсинов немножко. Для больного. Телефон при тебе? Хорошо. Ну, чего тормозишь? Езжай скорее, а то эти менты спохватятся — потом от них не отделаешься. Так и будешь под конвоем ходить.
— Погоди, Свет, — испугалась Ася. — Я что — прямо так поеду? Мне хоть одеться надо…
— Во что тебе одеться надо? — тут же рассвирепела Светка. — В кожаночку свою? Или, может, ты вечернее платье собиралась надевать? Я же тебе только что сказала: белый халат привезла! В машине лежит! И бахилы! А хоть бы и прямо так!.. Может, майору интересно на тебя вот именно на такую посмотреть!.. По улицам тебе не ходить, мы поедим здесь, а потом Плотникова с микроскопом в отделение отвезем, а потом тебя домой… Слушай, ты чего это, а? Ты, может, не хочешь к майору идти? Он, между прочим, нас от бандитских пуль собственной грудью закрывал! Я, между прочим, в семь утра за апельсинами в круглосуточный бегала! Даже Вовка, между прочим, еще не завтракал! Почти… Мы все тут стараемся ради твоего… в общем, стараемся! А ты кочевряжишься! Это как понимать?
— Между прочим, апельсины я и сама могла бы купить, — проворчала Ася, залезая в машину. — И между прочим, интересно было бы знать, ради чего «моего» вы все так стараетесь?…
— Ну, там видно будет, — уклончиво сказала Светка. — Вовка, мухой Асю Палну в больницу. Но очень медленно и осторожно. И сразу — назад. А то ты же не завтракал. Почти…
Всю дорогу до больницы Ася молчала и вздыхала. Переживала, что едет навещать Тугарина в таком виде — в старых, затрепанных донельзя джинсах и в старом, растянутом донельзя свитере. Хотя, конечно, халат надевать… Ну, все равно неправильно. Светкин муж тоже молчал и вздыхал. Уже перед хирургическим отделением сказал виноватым тоном:
— Ась, ты на нее не сердись. Она добрая. Даже очень добрая, правда… А кричит — так это потому, что слабенькая. Неуверенная в себе. Вот и нервничает…
— Это Светка неуверенная? — поразилась Ася. — Это Светка слабенькая? Вовка, мы вообще-то об одном человеке говорим?
— Да я знал, что ты не поверишь… — Вовка снисходительно улыбнулся и полез на заднее сиденье за пакетом с халатом и с апельсинами. — Ты слишком сильная, ты, скорее всего, даже не понимаешь, как это — быть слабой. А Светочка из-за всего нервничает и… и… и поэтому кричит. Чтобы никто не догадался, что она такая… нежная и ранимая. Понимаешь?
— А… да. Понимаю… — Ася очень явственно вспомнила Светкины хитрые коричневые глаза, Светкины семьдесят килограммов при росте метр шестьдесят девять плюс десятисантиметровые «шпильки», Светкину мгновенную реакцию на любые нештатные ситуации, Светкину бескорыстную любовь к мистификациям и авантюрам… В общем, Ася вспомнила весь цельный и недвусмысленный Светкин образ — образ главной в прайде львицы — и внимательно пригляделась к Светкиному мужу. На главного в прайде льва он никак не тянул. Он тянул на мишку-панду. Плюшевого. — Вовка, а с чего ты взял, что я сержусь? Я ведь Светлану Алексеевну уже почти десять лет знаю. Я к ней уже привыкла.
— Может, и я когда-нибудь привыкну, — неуверенно предположил Светкин муж. — Ты сама домой не уезжай. Ты нас дождись. А то Светочка опять будет на меня… нервничать.
— Дождусь, — пообещала Ася.
И еще долго стояла, глядя вслед давно скрывшейся за поворотом машине. И думала, что Светка гораздо мудрее, чем всем кажется. Гораздо, гораздо мудрее… Или прав все-таки один Светкин муж, плюшевый Вовка-панда?
Постояла, поулыбалась, вытащила из пакета белый халат — и вошла в отделение. Нет, сразу она не пойдет к Тугарину. Сначала она поговорит с врачом. Пусть ей расскажут про все эти «разы» с наркозом и без наркоза… Чтобы не было так страшно, она думала о том, что сказал Светкин муж: «Ты слишком сильная… ты даже не понимаешь, как это — быть слабой». Не очень-то это помогало.
— Ой, Анастасия Павловна, здравствуйте! — откровенно обрадовался ей дежурный хирург. — Вы меня не помните? Вы в прошлом году моей Оксанке глаз оперировали! Оксана Ставрогина! Восемь лет!
— Левый глаз, из рогатки попали, скрепкой, ничего особо серьезного, — вспомнила Ася. — Как она сейчас?…
Хирург стал было рассказывать о том, что Оксанка с рогатками уже не балуется, про глаз помнит, хотя с глазом давно все нормально… Спохватился, на полуслове резко сменил тему, озабоченно спросил:
— Вы к нам по делу? Что-нибудь случилось? Помощь нужна? Или у нас кто-нибудь из ваших лежит? Или близкого человека навестить зашли?…
— Вчера у нас в отделении ранили майора, — осторожно сказала Ася. — Пуля в плече… У вас прооперировали…Ну и что говорить дальше? Как ему объяснить, что зашла она навестить совсем чужого человека?… И не просто навестить, но еще и узнать о нем все, что можно узнать от врача. С подробностями. Что было, что будет, чем сердце успокоится. Полное нарушение профессиональной этики. Но хирург не стал ждать никаких объяснений, с готовностью, даже весело, заговорил сам:
— А, Мерцалов! Конечно! Как я сразу не догадался?… Ваши уже приходили, и доктор Алексеев, и кто-то из медсестер, и даже санитарки… Принесли всего… И ночью, говорят, кто-то из ваших звонил, беспокоился… Майор ведь у вас там по заданию был, да? Его здесь специальные люди охраняют. Такие экземпляры — это видеть надо! Где их таких выращивают? Но майор, конечно, — это что-то совершенно невероятное… Знаете, ему пулю под местной анестезией вынимали. У него до этого уже несколько ранений было. И пулевые, и ножевые, а спина вообще вся исполосована — говорит, мина взорвалась… И как люди такую работу выбирают? Правда, организм крепкий, я сегодня его уже смотрел, хорошая картина, этот быстро встанет…
Ага, быстро встанет — и побежит навстречу следующей пуле. Тьфу-тьфу-тьфу… Или следующему ножу. Тьфу-тьфу-тьфу… Мина взорвалась! Господи помилуй, в него еще и минами стреляют! Или что там делают с минами, чтобы они взрывались, исполосовывая осколками все вокруг? Ася слушала подробное описание всех травм и ранений Тугарина, а думала одно: и как люди такую работу выбирают? Хирург, отец Оксаны Ставрогиной — она так и не спросила его имени, — повидавший всякое, и тот удивляется. И Алексеев удивлялся. И тетя Фаина. Все удивляются. В солнечном сплетении противно дрожал тугой комок холода.