Однако далеко не всегда служанки подсматривают с целью выдачи. Например, служанка Инчунь из романа «Цзинь, Пин, Мэй», будучи еще юной безбрачной девицей, охотно помогает своей госпоже принимать любовника, бережет их от глаз мужа, но не от собственных — «Инчунь тайком подглядывает в первобытную щель». Наблюдая за разнообразием любовных игр, разумная девушка занимается самообразованием, узнает немало нового, интересного и полезного.
На другой картинке — «С Ли Пиньэр вдвоем, как два зимородка, парящих в воздухе» — та же служанка уже не подсматривает столь откровенно, но все равно присутствует. Как знак этого присутствия — очертания ее головы, повернутой в затылок, виднеющиеся в дальнем окне.
Наиболее везучей из всех служанок «Цзинь, Пин, Мэй» оказалась барышня Чуньмэй, ибо ее соглядатайство в итоге кончалось соучастием. На иллюстрации к десятой главе она «Спрятавшись, вожделенно подсматривает за госпожой Пань /своей хозяйкой/, затерявшейся в весне». Глава же эта кончается тем, что сама Чуньмэй перестает быть девственницей ко взаимному, вернее, к тройственному удовольствию.
На гравюре же к 82-й главе изображен момент подглядывания, предшествующий ее новому грехопадению, вослед своей госпоже — уже не с хозяином, а с его зятем — «Чэнь Цзинцзи забавляется с одной, но в итоге получается с двумя» (илл. 130).
На третьей гравюре с подглядывающей Чуньмэй — «Пань Цзиньлянь в ароматной ванне принимает полуденный бой» очень тонко и очень по-китайски, через аллегорию, переданы изящество и юная расцветшая, естественно от «употребления», красота этой девушки. Чуньмэй, что в переводе значит весенний цветок сливы мэйхуа, остановилась у косяка, тонко и упруго изогнувшись, подобно ветке, той самой, по-весеннему пышно цветущей ветке мэйхуа, что изображена рядом с нею на круглом панно на стене (илл. 131).
Подсматривающие женщины присутствуют не только на листах серии «Цзинь, Пин, Мэй», но также, например, на двух свитках из Эрмитажа и на некоторых других изображениях (илл. 16, 23).
То, что дамы чаще, нежели юноши, выступают в роли так называемых «третьих лиц», которые, кстати, согласно китайскому пониманию, не были такими уж лишними, объясняется множеством причин, но, в первую очередь, конечно, социальным устройством общества.
Узкий мир гарема, разумеется, был полон интриг, мелких или крупных (ежели сам гарем крупный, т. е. принадлежит императору или высшему сановнику). Но это как бы лишь одна темная сторона в целом положительного, во всяком случае небесполезного, явления.
В чем его польза? Во-первых, подглядывая друг за другом, конкурирующие дамы совершенствовались в искусстве любви, что не мог не приветствовать супруг.
Во-вторых, созерцая, женщина возбуждалась без всяких дополнительных усилий со стороны мужчины, который в итоге мог использовать это возбуждение во благо себе и ей. То есть подглядывание могло быть хорошей прелюдией к совокуплению.
В-третьих, оно могло стать его заменой, что тоже не так уж плохо и для мужчины, и для женщины. К сожалению, гаремные дамы, в силу условий их жизни, в силу строжайшего запрета иметь какие-ибо отношения с кем-либо, кроме мужа, вынуждены были страдать острой или чаще хронической коитусной недостаточностью, поэтому поиск замены, компенсации был крайне насущным вопросом. Вполне удовлетворена и даже довольна, счастлива несчастная девушка с альбомной картинки XVII в., которая нашла для себя такую замену. Она с восторгом, косясь на сношающуюся пару, занимается онанизмом.
В-четвертых, замена действия созерцанием и даже духовное превосходство бездеятельного созерцания над реальными деяниями — такова основа основ вообще китайского мировоззрения. Созерцание может быть двух родов: замкнутое медитативное самоуглубление — «нэй гуань», или «нэй ши» («внутреннее видение»), и отстраненное, внешне безучастное восприятие окружающих пространств. Причем, что интересно, физический пассив и эмоциональная отрешенность, в которых пребывает созерцатель, которые являются исходной точкой медитативного процесса, отнюдь не мешают, и даже наоборот, способствуют в дальнейшем достижению высшего экстатического состояния. Неподвижное, нереализующееся во вне переживание этого экстаза, согласно даосским представлениям, питает и вскармливает божественные сущности, живущие в человеческом организме, вскармливает, обессмерчивает дух, в то время как практические экстатические действия — секс — вскармливают, обессмерчивают тело.
Практика и созерцание — это два взаимодополняющих компонента одного и того же процесса. Высшей целью созерцания было чувственное постижение бессмертия еще в период здешней жизни. Кроме того, адептом руководило стремление узреть высшие существа, встретить богов, дабы прибегнуть к их помощи в восприятии тонкостей учения. Боги живут везде — и внутри человеческого тела, и в небесных гротах, где облака (инь) сливаются с горами (ян). Нужно только уметь их видеть, знать, где, когда, в какой момент они выйдут наружу.
Но одно известно точно. Весь сонм небожителей, полный девятиярусный даосский пантеон, присутствует в момент воссуществовления Великого Единого, в той точке, где инь и ян, сливаясь, образуют самое дао. Точка же такая, как известно, всегда возникает в момент проникновения пениса в вульву.
Таким образом, для ищущего бессмертия зрелище коитуса — истинный клад. Оно может принести ему невиданную удачу, осуществить его сакральную мечту о встрече с богами. Но, конечно, лишь в том случае, если подглядывающий сам уже достиг определенной духовной высоты.
Воистину парадоксальны идеи, заключенные в китайском эротизме. Но это только с нашей, европейской точки зрения. Если же размышлять с позиции даосов, то нет ничего парадоксального в том, что эротическое соглядатайство может применяться с целью внутреннего самосовершенствования и продления жизни вплоть до достижения высшего бессмертия.
И наконец еще один момент. Присутствие соглядатая, особенно если он (она) не тайный, но явный, полезно не только для того (той), что смотрит, но и для тех, на кого смотрят. Изощренные и многоопытные герои романа «Цзинь, Пин, Мэй» использовали порой этот способ приглашения третьего лица, чье присутствие приводило их в дополнительное возбуждение, предоставляло лишние возможности для утонченной любовной игры и демонстрации своих умений. Оно не позволяло «лениться» и «работать» вполсилы, надо было быть, что называется, на высоте. Каждый из двоих желал побороть другого на глазах у третьего. Женщина демонстрировала свои неотразимые «мягкие» возможности, а мужчина — свою всепобеждающую «твердую» силу.
Помимо прямых подглядываний за сношающимися, китайские «чунь гун ту» предлагают также иные варианты созерцательно-сексуальных практик, как то: подглядывание за животными или разглядывание картинок.
Возможен также еще более рафинированный уровень соглядатайства: подглядывание за подглядыванием. Так, на одной из картинок XIX века дама умиленно следит за любящими друг друга кошками, а за нею с неменьшим умилением тайком в окошко наблюдает юноша (илл. 31).
Или другой лист того же времени: «пара, рассматривающая эротическую картинку». Дама развернула свиток, а ее реакции ловит стоящий за нею мужчина. На этом листе происходит уже не двойная, но тройная игра последовательных подглядываний: картинка в картинке — картинку смотрит дама, даму видит юноша, и он же видит опять картинку, и, наконец, зритель видит и «внутреннюю» картинку, и даму, и юношу, и всю эту сцену, т. е. поэтапно воспринимает весь этот альбомный лист целиком.
Интересно напластование взаимосозерцательных и взаимовозбуждающих игр на картине, выполненной в технике слоновая кость на шелку из серии, датированной 1850–1880 гг. Дама рукой возбуждает мужчину. Мужчина, играя ее ножкой, смотрит в глубь другой дамы, лежащей перед ним с раздвинутыми ногами, т. е. говоря возвышенно и образно — углубился взором в разверстые недра «нефритовой пещеры», которая, кстати, очень мощно, рельефом выделена на изображении. В свою очередь лежащая «разверстая» дама полностью поглощена созерцанием эротической книжки, которую она держит в руках. То есть одна дама видит живой пенис юноши и живую вульву своей компаньонки вне коитусного процесса, а другая дама видит те же предметы в процессе коитуса, но в нарисованном виде. Причем первая дама, общающаяся с живыми реалиями, и юношу возбуждает тоже реально, действенно, вторая же, более «созерцательная», и юношу возбуждает тоже созерцанием (илл. 76).
И, наконец, еще один вариант постепенно развивающегося тройного соглядатайства представлен на альбомном листе XIX в. Прекрасная дама, возможно, она находится в помещении для омовений, ибо перед нею стоит таз с ароматной (?) водой и дощечкой сверху, предавалась созерцанию эротического свитка, который в настоящий момент лежит на столе. Посмотрев, возбудившись до нужной степени, она затем привязала к своей пяточке искусственный пенис и занялась самоудовлетворением, за ее действиями не без интереса наблюдает склонившийся над нею юноша, получая тем самым свою порцию тонких удовольствий, ибо, как известно, зрелище мастурбирующей женщины способно доставить представителю противоположного пола множество волнующих ощущений, и, как правило, все они приятны, в отличие от тех, что возникают у самих женщин при виде мастурбирующего мужчины (илл. 30).
Вообще женское самоудовлетворение через подглядывания, мастурбацию или посредством лесбийской любви было крайне распространенным явлением в традиционном Китае. Гаремы, обитательницы которых могли на долгие годы оставаться без внимания, были для этого идеальной социальной средой. Кстати, женщины, имеющие возможность заниматься хотя бы мастурбацией, должны были быть уже счастливы, ибо для некоторых и такое было недоступно, особенно это касается «осчастливленных» из царского гарема, ибо они могли до конца своих дней остаться девственницами. Регулярно специальные чиновники, как правило из евнухов (или псевдоевнухов-хитрецов, каковых было немало при дворе), объезжали страну с целью набрать новых «непорченых» красавиц для императора, но в дальнейшем этих отобранных красавиц император мог даже почти и не видеть. Не каждая, увы, удостаивалась чести разделить с ним ложе. Потерять же невинность иным способом, например при помощи псевдоевнуха, многие опасались, во всяком случае до тех пор, пока в душе еще надеялись на высшее благоволение, ибо если уже совершившая грехопадение потом все-таки попадала в опочивальню императора, то кончалось это великим позором для нее, для ее родни, избежать ужасных последствий которого можно было лишь повесившись.
Чтобы скрасить одиночество забытых мужем женщин, а также чтобы на всякий случай поддерживать их чувственность, китайцы придумали различные самовозбуждающие приспособления — искусственные пенисы. Торговцы на рынках бойко торговали подобными предметами, как это можно видеть на альбомной картинке.
Эти весьма насущные вещицы иногда изготовляли из различных материалов, иногда же применяли уже готовые природные формы, подвергнув их предварительной обработке.
Среди природных мастурбаторов наиболее известен сухой черный гриб с тугой прилегающей шляпкой, своей формой сильно напоминающий мужской половой член. Попадая во влажную среду влагалища, гриб приобретает живую упругость и теплоту. В случае одинокой мастурбации его прикрепляли к пятке, в случае же лесбийского общения привязывали к пояснице, дабы иметь возможность полноценно ублажать свою «ароматную наперсницу».
«Любовь к ароматной наперснице» — именно такой лирический термин применялся в Китае для обозначения лесбиянства. Интересно, что, несмотря на безусловную распространенность этого явления в китайской гаремной среде, и даже несмотря на в целом положительное к нему отношение, среди «чунь гун ту» лесбийские сцены не встречаются, во всяком случае, мне таковые неизвестны. Поэтому и картину использования черного гриба с целью «излечения» подруги от коитусной недостаточности мы можем представить себе лишь в японской интерпретации, например, глядя на гравюру знаменитого мастера конца XVIII века Утамаро.
В китайских же изображениях можно встретить лишь весьма целомудренные намеки на взаимную женскую нежность. Таков, например, свиток Цю Ина «Придворная дама, идущая в постель» (начало XVI в.). Но никаких физиологических откровенностей.
Видимо, действительно, законы традиционной китайской эротической живописи не позволяли изображать обнаженных дам при отсутствии мужчины. Даже на листе с мастурбирующей оказалось обязательным его присутствие. Видимо, в противном случае изображение вышло бы за границы жанра «чунь гун ту» и перешло бы в разряд европеизирующего «сэ цин хуа», которое до сих пор в Китае практически не развито, что не есть плохо. Плохо другое-то, что в настоящее время Китай переживает период вообще законодательного запрета на эротические сюжеты. Традиция «чунь гун ту», увы, умерла или, может, теплится где-то едваедва, но это нам, глядящим извне, неведомо по причине внутреннего запрета. Конечно, запретить свое внутреннее возможно, но невозможно полностью оградить от внешнего наплыва. Полуподпольно эротика, безусловно, проникает в Китай, но уже не в виде собственного традиционного искусства, а в виде низкопробной порнушки, дешевых японских, американских и европейских журналов с картинками «сэ цин».
Интересно, что законы, согласно которым китайцы былых веков избегали изображать однополые сцены, были сами по себе весьма однобоки, ибо обоюдомужская любовь на «чунь гун ту» встречается, а обоюдоженская — нет.
Единственным вариантом изображения откровенного лесбиянства были так называемые «трехсторонние сцены», т. е. две женщины и один мужчина. Я уже писала о философском осмыслении такого триединения иньской двойки с янской единицей. Условием полной его гармоничности, естественно, являются полнейшая слитость, неделимость двойки. Путем же практического воссуществления этой слитности, безусловно, является лесбиянство (илл. 80).
Однако, помимо высшей метафизики, такая трехсторонняя практика очень выгодна для мужчины. Ему не нужно тратить себя на возбуждение женщин, они сами возбуждаются друг от друга. Он же без чрезмерных усилий и, что важно, без самозатрат снимает причитающиеся ему «иньские сливки».
Тема любовного трио прослеживается не только в живописи, но и в классической литературе Китая. Этой теме посвящен один из романов Ли Юя. Его сюжетной канвой является история любви замужней женщины к поэтессе. История, которая после множества перипетий закончилась ко всеобщему удовольствию той самой Небесной гармонией, символом которой является цифра три.
Итак, лесбиянство, хотя оно и не изображалось в чистом виде на «чунь гун ту», тем не менее весьма органично вписывалось в целостный мир традиционной культуры, начиная от условий семейного быта и кончая философскими универсалиями.
Совсем иначе обстояло дело с мужским гомосексуализмом. Для чистой Небесной гармонии мужская любовь была явлением чужеродным, тем не менее она была распространена достаточно широко. Согласно свидетельствам, гомосексуализм был развит в Китае еще во времена великой Ханьской империи (II в. до н. э. — II в. н. э.).
По наблюдениям доктора В. Корсакова, жившего в Китае на рубеже XIX–XX вв., в основном это явление было обусловлено не физическими причинами, а социальными — низменным положением женщин, их намеренной необразованностью (образованы были лишь певички из публичных домов), духовной неразвитостью, т. е. неинтересностью для длительного общения, общепринятым неуважительным отношением к женщине, пресыщенностью хозяев гаремов и т. п.
Основываясь на записках Корсакова, можно выделить пять подвидов китайской педерастии.
Первый — это приятельская, которая сопровождала китайца всю его жизнь, начиная с самых первых пробуждений полового чувства.
В качестве второго подвида мужского гомосексуализма следует выделить подростково-профессиональный, который был в Китае своеобразным элитарным дорогостоящим удовольствием. Родители-бедняки продавали своих 4-5-летних мальчиков многочисленным «коммивояжерам» публичных домов (а нередко детей просто крали). Затем через одного или нескольких посредников мальчики попадали наконец в свои специализированные публичные дома, где они сначала воспитывались и обучались, а затем работали.
Согласно уже более зыбким сведениям, полученным от современных посетителей Китая, даже, скорее, слухам, нежели действительно сведениям, подобные «коммивояжеры», скупающие мальчиков и девочек и перепродающие их в так называемые «кабинеты массажа», располагающиеся в основном в зоне юго-восточного побережья, существуют и в настоящее время, только в более завуалированном виде. Хотя, еще раз повторяю, опираться на эти данные, как на нечто исключительно достоверное, не следует.