— Ведьмой?
Мужчина грустно усмехнулся.
— Ты думаешь иначе? После вчерашней встречи? Конечно, она тебя не замечала. У нее дар такой — она может не видеть человека. Особенно если она хочет, чтобы этот человек не существовал.
Кэрри продолжала смотреть на него. Что он говорит?
Господи, да что же он говорит?
— Не понимаю, — пробормотала она. Мужчина улыбнулся. Не слишком хорошей улыбкой.
— А ты и не должна понимать. Ты должна ложиться на спину и обеспечивать благородному Алексеусу ночные удовольствия. Взамен ты получаешь дорогие красивые платья и разные, значительно более дорогие, сверкающие штучки. Уверен, ты очень дорого стоишь, детка.
Кэрри подняла камень. Совершенно неожиданно синие глаза стали совсем другими. Из них исчез лед. И мерзкая улыбка пропала.
— Господи, да что же я набросился на тебя. Ведь вчерашний вечер мне очень даже кстати, — он остановился и развел руками, но Кэрри было достаточно.
— Я не представляю, о чем вы. Если вы действительно брат Алексеуса, предлагаю вам пойти и найти его. Он отправился на виллу, скоро должен вернуться.
Вновь смех. И опять невеселый.
— Вряд ли скоро, если он пошел к ведьме. Она ему сейчас нашептывает на ушко. Мозги промывает. Убеждает. Внушает. Возможно, он ее дорогой, любимый сыночек, но вчера он все ее старания перечеркнул, когда извлек тебя на божий свет таким странным...
Опять Кэрри услышала только малую часть из того, что говорил этот... брат Алексеуса.
— Как вы сказали? — глухо переспросила она.
— Думаешь, она сможет обойтись без внушений? После вчерашнего? Она такие надежды возлагала на этот вечер — отыскалась женщина, достойная ее обожаемого сыночка. Наследница Саваркос, ни больше, ни меньше. Винить ведьму нельзя. Хотела, чтобы Алексеус зацапал эту награду. Деньги Саваркосов впечатлили бы нашего уважаемого папашу.
Кэрри продолжала смотреть на него непонимающим взглядом, не в силах поверить услышанному.
— Значит... вы говорите... эта женщина на вилле... на вчерашнем обеде... мать Алексеуса?
Он уставился на Кэрри своими синими глазами.
— Твой любовничек не сказал тебе, кто она?
Кэрри медленно покачала головой. В горле ее нарастал ком, тяжелей камня в ослабевшей руке.
Брат Алексеуса что-то произнес по-гречески. Что-то, звучавшее совсем невежливо. Потом подошел к ней. На этот раз Кэрри не отшатнулась, не бросила в него камень. Она стояла молча, часто моргая и ощущая застрявший в горле ком.
Неужели такое возможно? Алексеус взял меня с собой на обед в дом матери, ничего не сказав?
Но почему?
— Ты и не подозревала? — на лице мужчины было выражение жалости, смешанной с презрением. — Ладно, садись и слушай. Это чуточку сложно, поэтому напряги свою единственную мозговую извилину. — Он взял ее за руку, подвел к топчану, потянул вниз, усаживая, и присел рядом.
Она автоматически отодвинулась к краю, глядя на него с мрачной осторожностью.
Он цинично и безрадостно улыбнулся.
— Ладно, слушай. Даже ночные красотки имеют право знать, когда дело касается их. Я — Янис, младший брат Алексеуса. Мы с ним братья только по отцу. Его мать Беренис Николадеус, также известна под кличкой ведьма. Когда Алексеус был маленьким, старик Николадеус сделал свою любовницу беременной. Поскольку Беренис не могла больше иметь детей, мой не очень уважаемый папаша решил отправить ее на свалку и жениться на своей шлюхе. Возник грандиозный скандал, Беренис взбесилась так, будто в ней атомный заряд. И тем сильнее, что старик построил для своей шлюхи любовное гнездышко и поселил ее там, — Янис кивнул на летний домик. — Ты удивлялась, почему там внутри все как в будуаре проститутки? Потому что это и есть будуар проститутки, — его губы сжались, во взгляде мелькнул гнев. — Во всяком случае, развод произошел как раз перед тем, как ваш покорный слуга появился на свет, — он преувеличенно насмешливо поклонился. — И в итоге я законнорожденный. Этого ведьма не может мне простить. Не может смириться с тем, что я официально являюсь младшим сыном Николадеуса, а шлюха стала женой Николадеуса номер один.
Кэрри с трудом сглотнула и отодвинулась еще дальше. В ее глазах светилась неприязнь.
— Как вы можете так говорить о своей матери? ? Рот Яниса скривился. В синих глазах опять что-то сверкнуло.
— Я цитирую ведьму. И моего уважаемого папашу, конечно. О, моя мать была Николадеус, но только официально. Для него она осталась просто любовницей. Вот таково положение дел. Ведьма ненавидит меня со всеми моими потрохами — и это взаимно, — она ненавидит и старика со всеми его потрохами уже лет тридцать. Главная цель ее жизни — сделать так, чтобы все состояние Николадеусов досталось ее сынку. Поэтому она подбирает ему богатых наследниц в невесты. Думает, на папашу подействует это и еще перспектива внуков. К чести Алексеуса, он не покупается, наоборот, его жутко раздражает ее затея. Переходим к тебе. Очевидно, он решил заявить мамаше, что пора перестать. Громко и ясно. А средством стала ты, киска. Зачем жениться, если такая горячая штучка согревает по ночам его постель?
Он встал, Кэрри продолжала сидеть — не могла шевельнуться.
— Слушай, не переживай. Он тебя использовал, но девочки вроде тебя знают себе цену. Бери столько, сколько сможешь. Алексеус подобрал тебя, потому что ты идеально подходишь для заключительного акта его маленькой мыльной оперы. А теперь, боюсь, ты лишняя.
— Вы не могли бы уйти? — подняла голову Кэрри. Ей было трудно говорить, потому что ком в горле все больше мешал. И ужас в сердце.
Янис пожал плечами, словно его удивляла ее реакция.
? У вас что, идиллия была, что ты так разнюнилась?
— Пожалуйста, уйдите.
Он, наконец, ушел. Сцепив руки на коленях, не шевелясь, она провожала его взглядом. Когда Янис почти скрылся за большим валуном, она услышала шаги за своей спиной. Алексеус шел вниз по дороге, ведущей от виллы. Он смотрел на море, и сердитая складка на его переносице постепенно разглаживалась.
— Извини, я бросил тебя. Ты сложила вещи или мне позвать горничную? — он говорил напряженным и отстраненным голосом.
Кэрри понимала — нужно заставить себя ответить, но вместо этого она с силой затягивала на себе саронг. Наконец хрипло и с трудом выдавила:
— Не нужно. Это займет пять минут.
Взглянуть на Алексеуса она не могла. Слишком большой камень был внутри. Она направилась в дом, слыша его шаги за собой. Все — вещи, стены — двигалось вокруг нее, ходило взад и вперед. Она постаралась удержаться на ногах, схватившись за косяк двери.
— Кэрри, что? — резко прозвучал голос Алексеуса.
Он подхватил ее, но она уже почувствовала резкий спазм. Ей удалось только выговорить:
— Ванная...
Алексеус помог ей добраться, и она, с трудом закрыв дверь, скорчилась на кафельном полу. Боль ушла, но почти сразу вернулась. Пришлось кусать губы, чтобы не закричать. И, слава богу, стало легче. Она ждала, отирая пот со лба.
— Кэрри?
— Я... все в порядке. — Она поднялась на ноги. Это просто спазм, ничего более. Но, опять почувствовав слабость, Кэрри опустила голову и увидела на внутренней стороне ноги струйку крови. Глаза застелил густой белый туман. Медленно и беззвучно она опустилась на пол.
К Кэрри медленно возвращалось сознание.
Я в постели, на подушках, в большой белой комнате, на стенах картины, окна затеняют жалюзи. Я чувствую себя слабой, как котенок. В комнате доктор и сестра, они поправляют постель. Больше никого.
Доктор кивнул сестре, и та вышла. Он подошел к кровати с бесстрастным лицом.
Взглянув на Кэрри, он заговорил по-английски с сильным акцентом:
— Кровотечение остановлено, но оно может возобновиться. Я должен спросить вас, — его лицо стало еще более бесстрастным, — вы его вызвали намеренно?
Кэрри, ничего не понимая, смотрела на него.
— Такое бывает. И иногда, — голос доктора немного изменился, — это можно понять. Но в данном случае вам придется обратиться к другому врачу. Однако если кровотечение не было специально спровоцировано вами, я постараюсь помочь. — Последние слова врач произнес сочувственно. Помолчав, он добавил: — Иногда природа поступает по-своему. А нам остается лишь смириться с неизбежным.
Кэрри продолжала молча смотреть на него.
О чем он?
С трудом, переведя дыхание, облизав сухие губы, преодолевая сидевший в мозгу страх, она спросила:
— Что со мной?
Доктор помолчал.
— Вы не знали? — теперь он смотрел на нее с явной симпатией и печалью. — Да, понятно. Слишком рано. Вы беременны. И очень велика опасность выкидыша.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Когда Кэрри потеряла сознание, Алексеусу пришлось осторожно перенести ее в гостевую спальню на вилле матери. Ему не хотелось так делать, но выбора не было. Затем он вызвал доктора. Осмотрев Кэрри, тот вышел к Алексеусу, ожидавшему его в коридоре, и рассказал ему о причине ее недомогания.
Алексеус некоторое время приходил в себя, потом задал естественный в его ситуации вопрос:
— Сколько недель?
— Очень маленький срок. Она могла думать, что это обыкновенная задержка. Довольно часто у женщин случается выкидыш, когда они и не догадывались о беременности. В нашем случае, возможно, выкидыша удастся избежать. Я сказал — возможно. Нужен длительный постельный режим и никаких стрессов. Я полагаю, случившееся вызвал именно стресс.
Алексеус напряженно слушал, мысли, одна мрачнее другой, роились в его голове.
Да что за неразбериха! Какая дьявольская неразбериха!
Но проклятья тут не помогут. Надо пойти и как-то разобраться со всем этим.
Похоже, есть только один способ.
Он решительно вошел в спальню.
Жалюзи были закрыты, в комнате царил полумрак. Кэрри казалась очень маленькой на огромной кровати. И очень не на месте. Также, как накануне за обеденным столом. Он постарался изгнать из памяти возникшую картину. Не получалось.
Алексеус медленно подошел к кровати. Кэрри смотрела на него, но с каким-то новым выражением лица.
От напряжения у Алексеуса болели все мышцы. Ему хотелось выйти отсюда и идти и идти... Долго идти.
Но он не мог. Он должен справиться с собой. Выбора нет. Абсолютно никакого выбора.
— Как ты?
Кэрри посмотрела на Алексеуса. Он казался таким же, как и всегда, и она чуть не ответила «прекрасно», как делала всегда. Но она замешкалась лишь на долю секунды. Потом на нее всем своим жутким весом безжалостно навалилась страшная правда.
Хотелось закрыть глаза, чтобы прогнать кошмар.
Пожалуйста, пожалуйста, пусть это не окажется правдой! Пожалуйста!
Но это правда, как ни умоляй. Она беременна. Беременна от Алексеуса. От человека, для которого она не больше чем отбросы...
В голове звучали злые, мерзкие слова брата Алексеуса. Слова, которые опустошили ее.
Злые, гадкие, правдивые слова.
Правдивые ли? Может, парень просто завидует старшему удачливому брату?
Мелькнула тень сомнения. Очень слабая. Кэрри взглянула в лицо Алексеуса, испытав привычное волнение...
Да, он подобрал меня на улице, но я не должна чувствовать себя из-за этого дешевкой! Нет и нет! Я не дешевка! Если все было как в фильме, это не значит, что все пошло, вульгарно и кричаще безвкусно. Да и он так никогда ко мне не относился. А прошлая ночь... прошлая ночь...
Опасная штука — память. Жуткие, страшные картинки того омерзительного обеда, к которому Алексеус специально, намеренно наряжал и причесывал ее, словно куклу, мучили Кэрри. Она вспомнила, как все пялились на нее — включая мать Алексеуса. Как сторонились, словно она заразная.
Неудивительно, что все так смотрели на меня. Они увидели ночную бабочку, блондиночку Алексеуса в платье, открывающем все ее прелести, с бриллиантовым колье, полученным за заслуги постели…
Кэрри отвернулась.
И теперь она носит ребенка человека, который сознательно сделал ее объектом презрения для своей матери и ее гостей.
Смотреть на него неприятно, невыносимо. Комок в горле мешает дышать.
Янис назвал меня проституткой. И он прав. Это именно то, что я есть. Тупая маленькая вертихвостка, жадная до красивой жизни, пожелала пережить наяву идиотскую фантазию, не думая, что делает, как себя ведет. Я называла романтичным то, что было просто грязным — грязным, пошлым и дешевым. Все время, всегда...
Только теперь Кэрри осознала — в сказке жила она одна. Алексеус никогда ничего подобного и в мыслях не имел. Он считал и считает ее именно той, кем она и является — легкодоступной женщиной.
Но беременность — нет, это невозможно. Не может быть.
Хотя на самом деле очень даже может. В Нью-Йорке они говорили об этом. Кэрри сказала, что не принимает таблеток, и Алексеус уверил — он всегда будет соблюдать осторожность. Казалось, так и есть. Но абсолютной защиты не бывает, и теперь она в этом убедилась.
— Кэрри, — тихо произнес Алексеус.
Конечно, горько подумала Кэрри, ему сейчас очень досадно, жизнь приготовила ему ловушку — так он думает.
— Не волнуйся ни о чем. Я сделаю для тебя все, что нужно. Пожалуйста, не сомневайся. Я хочу, чтобы ты знала: если ты останешься беременной, я женюсь на тебе.
Она слышала его слова. Они падали в тишину, как камни. Она смотрела в стену. Потом закрыла глаза.
— Кэрри...
Господи, ну почему он не замолчит? Почему не уйдет?
Алексеус смотрел на нее, не понимая, почему она не отвечает.
Что она хочет, чтобы я сказал? Что еще можно сказать? Я бы желал, чтобы этого никогда, никогда не случалось...
Тяжело вздохнув, он вышел.
Может, удастся хотя бы на время скрыться от страшной проблемы в офисе? На вилле Беренис, как и во всех владениях Николадеусов, есть прекрасно оборудованные офисы.
Поработаю, глядишь, и время пройдет.
Часы, решающие его судьбу. Судьбу, занесшую дамоклов меч над его головой.
Эмоции переполняли его.
Я не хочу ее беременности. Не хочу, чтобы это было правдой.
Просто пусть все окажется дурным сном.
Господи, да как же такое возможно — нечто столь быстрое, мимолетное, скоротечное, как сексуальное удовольствие, приводит к такому результату? Женщина беременна его ребенком...
Алексеус выключил компьютер и вышел на террасу. Здесь все казалось таким нормальным, таким обычным.
Спокойная лазурь моря, вдали белый парус... Это Янис, он мельком видел его вчера, возвращаясь с виллы после пренеприятнейшего разговора с матерью. Он тогда прервал ее гневную тираду с упреками относительно его выходки на обеде, сказав, что она сама виновата.
Но сейчас не время думать об отношениях с матерью. Теперь ему не до ее интриг.
Горькая ирония судьбы...
Алексеус вновь перевел взгляд на белеющий вдалеке парус. Вероятно, Янис испытывал какое-то извращенное удовлетворение, живя в лодочном сарае, специально им перестроенном. Лодочный сарай находился слева от виллы, а летний домик, — жестокий сигнал нежеланной жене, что муж предпочитает ей другую, молоденькую и хорошенькую, — спроектированный когда-то его отцом для матери Яниса, справа.
Более тридцати лет назад зачатие Яниса изменило жизнь каждого из них навсегда.
Управляемый опытной рукой парусник бороздил море почти на линии горизонта.
Буду ли я стоять здесь через много лет, уже стариком, и смотреть, как мой сын управляет парусником, сын, зачатие которого стало всего лишь досадным недоразумением?
Эта мысль объединяла прошлое и будущее, переплетала связанные друг с другом жизни в судьбу, в фатум. Чудовищность произошедшего с Алексеусом перекликалась с событиями прошлого, и прошлое было все еще здесь, было живым и реальным.
Потому что Янис живой и реальный...
Как и дитя в утробе Кэрри.
Алексеусу вспомнилась прочитанная им когда-то фраза: «Нельзя понять время, пока не станешь родителем. Дети создают время своим существованием — они создают прошлое и будущее».
Тогда он отмахнулся от этой мысли.
Теперь он понял. Ребенок в утробе Кэрри — его будущее, он должен принять его. Будущее, на которое однажды, уже стариком, он станет смотреть и вспоминать этот момент.