Амелия взглянула на Томаса. Он словно окаменел, глядя прямо перед собой.
Она перевела взгляд на Грейс. Наверняка Грейс могла бы прийти к ней на помощь. Ведь она женщина. Она знает, каково это, когда земля уходит из-под ног.
Она снова посмотрела на мистера Одли, все еще искавшего аргументы, которые избавили бы его от хомута в виде брака с ней.
— Я не согласен, — заявил он. — Я не подписывал никаких контрактов.
— Он тоже, — парировал ее отец, указав подбородком на Томаса. — Это сделал его отец.
— От его имени, — буквально выкрикнул мистер Одли.
Но ее отец даже не моргнул глазом.
— Вот тут вы ошибаетесь, мистер Одли. Имя вообще не указано. Моя дочь, Амелия Гонория Роуз, должна выйти замуж за седьмого герцога Уиндема.
— Неужели? — наконец подал голос Томас.
— Вы что, даже не заглядывали в бумаги? — обратился к нему мистер Одли.
— Нет, — отозвался Томас. — Я никогда не видел в этом необходимости.
Мистер Одли выругался.
— Я попал в компанию законченных идиотов.
Амелия не видела причины возражать.
Мистер Одли устремил на ее отца твердый взгляд.
— Сэр, я не женюсь на вашей дочери.
— Нет, женитесь.
И в этот момент Амелия поняла, что ее сердце разбито. Потому что эти слова произнес не ее отец, а Томас.
— Что вы сказали? — осведомился мистер Одли.
Томас пересек комнату, остановившись перед самым носом мистера Одли.
— Эта женщина провела всю свою жизнь, готовясь к тому, чтобы стать герцогиней Уиндем. Я не допущу, чтобы ее жизнь пошла прахом. Вам понятно?
Единственное, о чем могла думать Амелия, это: «Нет».
Нет. Она не хотела быть герцогиней. Ее не волновал титул. Она всего лишь хотела его, Томаса. Мужчину, на которого потратила всю свою жизнь, не зная его.
Она не знала его до недавних пор: до того момента, когда они рядом стояли, глядя на карту, и он объяснял ей, почему Гренландия кажется такой же, как Африка; до того, как он сказал ей, что ему нравится, когда она командует; до того, как он заставил ее почувствовать, что она имеет значение, что ее мысли и мнения чего-то стоят.
До того, как он заставил ее почувствовать себя цельной.
И вот он стоит здесь, требуя, чтобы кто-то другой женился на ней. И она не знает, как остановить это. Потому что если она заговорит, если скажет им всем, чего хочет, а он отвергнет ее…
Но Томас не спрашивает. Понятно ли ей. Он спрашивает мистера Одли. И тот сказал:
— Нет.
Амелия набрала в грудь воздуха и уставилась в потолок, пытаясь не обращать внимания на тот факт, что двое мужчин препираются по поводу того, кто из них обязан жениться на ней.
— Нет, мне непонятно, — продолжил мистер Одли вызывающим тоном. — Уж извините.
Амелия снова уставилась на них, не в силах удержаться. Это напоминало дорожное происшествие, невольно притягивающее взгляды. Не считая того, что под колесами оказалась ее собственная жизнь.
Секунду-другую Томас сверлил мистера Одли убийственным взглядом, затем обронил почти задушевно:
— Пожалуй, я убью вас.
— Томас! — Амелия бросилась к нему и схватила за локоть.
— Вы можете украсть мою жизнь, — прорычал Томас, вырываясь, как рассерженное животное. — Вы можете украсть у меня даже имя, но, клянусь Богом, вы не украдете имя у нее.
Вот, значит, как. Он думает, что поступает правильно. Амелия чуть не расплакалась от досады. Бессмысленно надеяться, что он передумает. Томас провел всю жизнь, делая то, что считал правильным: не для себя, а для Уиндема, а теперь думает, что действует в ее интересах.
— У нее есть имя, — возразил мистер Одли. — Уиллоуби. И, ради Бога, она дочь графа. Она найдет себе кого-нибудь еще.
— Если вы станете герцогом Уиндемом, — яростно отозвался Томас, — то выполните свои обязательства.
— Если я стану герцогом Уиндемом, вы не сможете указывать мне, что делать.
— Амелия, — сказал Томас с убийственным спокойствием, — отпустите мою руку.
Вместо этого она усилила хватку.
— Не думаю, что это хорошая идея.
Ее отец выбрал этот момент, чтобы вмешаться, наконец-то:
— Э-э… джентльмены, на данный момент все это гипотетические вопросы. Возможно, нам следует подождать, пока…
— Я не стал бы седьмым герцогом в любом случае, — пробормотал мистер Одли.
— Прошу прошения? — сказал ее отец, явно раздраженный тем, что его прервали.
— Я не стал бы седьмым герцогом. — Мистер Одли повернулся к Томасу. — Не так ли? Потому что шестым герцогом был ваш отец. Но он им не был, если я наследник. — И как будто он недостаточно всех запутал, повторил: — Считается ли он герцогом при наличии меня?
— О чем, к дьяволу, вы говорите? — требовательно спросил отец Амелии.
— Ваш отец умер раньше своего отца, — сказал Томас, обращаясь к Одли. — Если ваши родители состояли в законном браке, вы вступили бы в наследство после смерти пятого герцога, полностью вычеркнув моего отца и меня из цепочки наследников.
— Что делает меня шестым.
— Пожалуй, — натянуто отозвался Томас.
— Значит, я не обязан выполнять брачный контракт, — объявил мистер Одли. — Ни один суд в стране не приговорит меня к этому. Впрочем, сомневаюсь, что они сделали бы это, даже будь я седьмым герцогом.
— Вы должны апеллировать не к официальному суду, — возразил Томас, — а к суду собственной моральной ответственности.
Амелия судорожно сглотнула. Как это похоже на него, как достойно и справедливо. Как вообще можно спорить с таким человеком? Она почувствовала, что ее губы дрожат, и бросила взгляд на дверь, прикидывая сколько шагов ей потребуется, чтобы выбраться отсюда.
Мистер Одли напрягся всем телом, и когда заговорил, его голос прозвучал не менее напряженно:
— Я этого не просил.
Томас только покачал головой.
— Я тоже.
Амелия отпрянула, проглотив мучительный возглас. Нет, он никогда не просил ничего этого: ни титула, ни владений, ни ответственности, ни ее руки.
Конечно, это не было для нее новостью. Амелия всегда знала, что он не выбирал ее, но она, никогда не думала, что ей будет так больно услышать это признание. Она была всего лишь одной из множества обуз, возложенных на него самим фактом рождения.
К привилегиям прилагается ответственность. Как это верно.
Амелия попятилась, стараясь оказаться как можно дальше от середины комнаты. Она не хотела привлекать внимания. Во всяком случае, не сейчас, когда ее глаза грозят пролиться слезами, а руки так дрожат.
Ей хотелось бежать прочь, покинуть эту комнату и…
И тут она почувствовала, как чья-то рука коснулась ее руки.
Она посмотрела вниз, на две переплетенные руки, затем подняла глаза, хотя и знала, что это Грейс.
Она ничего не сказала, не доверяя своему голосу, не уверенная даже, что ее губы произнесут слова, которые она хотела сказать. Но, глядя в глаза Грейс, она знала, что та понимает, что творится у нее на сердце.
Она крепче обхватила руку Грейс и сжала.
Никогда в жизни она так не нуждалась в дружеском участии, как сейчас.
Грейс сжала ее руку в ответ.
И впервые за все это утро Амелия почувствовала, что не совсем одинока.
Глава 15
Чуть дальше у поручней стоял Джек, прислонившись к стене рубки и устремив взгляд вдаль. Вряд ли мимо его внимания прошло, что это как раз место гибели его отца. Это было ближе к ирландскому берегу, предположил Томас, если его матери удалось добраться до суши.
Каково это, не знать собственного отца? Хотя лично он предпочел бы не знать своего. Но, по всеобщим отзывам, Джон Кавендиш был более приятным парнем, чем его младший брат, Реджинальд.
Думает ли Джек о том, как сложилась бы его судьба, если бы не тот шторм? Конечно, он вырос бы в Белгрейве, вне всякого сомнения. А Ирландия была бы для него всего лишь соседней страной, родиной его матери. Возможно, он время от времени посещал бы ее, но она не была бы его домом.
Он учился бы в Итоне, как все Кавендиши, а потом поступил бы в Кембридж. Его зачислили бы в Питерхаус, потому что для Уиндемов годился только старейший из колледжей, и его имя добавилось бы к длинному списку выпускников, начертанному на стене библиотеки, которую Кавендиши поддерживали на протяжении столетий, начиная с тех времен, когда герцоги еще были графами, а церковь — католической.
И не важно, как бы он учился и учился ли вообще, Джек закончил бы колледж независимо от отметок. Ведь он был бы наследником Уиндемов. Томас не представлял, что он мог бы сделать, не считая полной безграмотности, чтобы его отчислили.
Затем последовал бы лондонский сезон, как он последовал для Томаса. Джек неплохо бы повеселился, сухо подумал Томас. Он обладал как раз том чувством юмора, которое делало герцогских отпрысков еще более привлекательными для женщин. Армия, разумеется, была бы исключена. Не говоря уже о том, что он не грабил бы кареты на Линкольн-роуд.
Вот что сделал тот шторм.
Что касалось самого Томаса, то он не представлял, где бы оказался: скорее всего на севере, в каком-нибудь доме, приобретенном отцом его матери. Интересно, стал бы его отец заниматься бизнесом, управляя фабриками? Трудно было вообразить занятие, к которому Реджинальд Кавендиш испытывал бы большее отвращение.
Томас закрыл глаза, доверившись на мгновение стихии, покачивавшей судно на волнах.
Даже помолвка с Амелией обернулась отличным выбором. Томас чувствовал себя идиотом из-за того, что ему понадобилось так много времени, чтобы оценить невесту.
Все то, что его кузену не довелось сделать… Интересно, справился бы он лучше, чем он сам?
Едва ли.
Со своего места он мог видеть корму, где на скамье расположились Грейс и Амелия. Они делили каюту с вдовствующей герцогиней, и поскольку та засела внутри, предпочитали оставаться снаружи. Лорд Кроуленд занял вторую каюту. Предполагалось, что они с Джеком будут спать внизу, вместе с командой.
Амелия, казалось, не замечала, что он наблюдает за ней, — наверное, потому, что солнце било ей в глаза, когда она смотрела в его сторону. Она сняла шляпку и держала ее в руках, длинные ленты трепетали на ветру.
Она улыбалась.
Ему не хватало ее улыбки, вдруг понял он. Он не видел, чтобы она улыбалась на всем пути до Ливерпуля. Конечно, у нее не было особых причин для радости, как и у всех остальных. Даже Джек, который мог так много выиграть, казался все более озабоченным по мере приближения к Ирландии.
Наверное, у него есть собственные демоны, поджидающие его на берегу, предположил Томас. Должна же быть причина, почему он не вернулся домой.
Он повернулся и посмотрел на запад. Ливерпуль давно скрылся за горизонтом, и впереди ничего не было видно, кроме воды, переливавшейся рябью синих, зеленых и серых оттенков.
Столько воды. Это было трудно постигнуть.
Это было самое продолжительное морское путешествие в его жизни. Странно. Он никогда не был на континенте. Война положила конец большим турам по Европе, которые совершали по окончании учебы современники его отца, и ему пришлось завершать образование в своей стране. Служба в армии даже не обсуждалась — наследникам герцогских титулов не разрешалось рисковать своей жизнью на иностранной земле независимо от их храбрости и патриотичности.
Еще один фрагмент его Жизни, который был бы другим, если бы тот корабль не затонул. Он бы сражался с Наполеоном, а Джек остался бы дома.
Его мир измерялся расстоянием от Белгрейва. Он не слишком удалялся от его центра, и внезапно его мир показался ему таким ограниченным.
Когда он снова повернулся к Амелии, она сидела одна, прикрыв глаза ладонью от солнца. Томас огляделся, но Грейс нигде не было. Никого вокруг, кроме Амелии и юноши, который сидел на носу, завязывая узлы на канате.
Он не говорил с ней с того дня в Белгрейве. Впрочем, не совсем так. Он был вполне уверен, что они обменялись несколькими приветствиями и извинениями.
Но он видел ее, наблюдал за ней издали, и с близкого расстояния тоже, когда она не смотрела.
Он никак не ожидал, что ему будет так больно даже смотреть на нее, видеть ее такой несчастной, знать, что он, по крайней мере отчасти, является тому причиной.
Но что еще он мог сделать? Встать и сказать: «Э-э… мне кажется, что я хотел бы жениться на ней теперь, когда мое будущее неопределенно»? О да, это было бы встречено бурными аплодисментами.
Он должен делать то, что считает наилучшим, что считает правильным.
Амелия поймет. Она смышленая девушка. Разве он не убедился на прошлой неделе, что она умнее, чем ему казалось? К тому же она практична, способна добиваться своего.
Ему это понравилось.
Наверняка она понимает, что в ее интересах выйти замуж за герцога Уиндема, кем бы он ни был. Как и планировалось для нее и для герцогства.
И непохоже, чтобы она была влюблена в него.
Кто-то позвал юного матроса — судя по голосу, капитан, — он бросил, канаты и поспешил прочь, оставив их с Амелией одних на палубе. Томас подождал немного, предоставив ей возможность уйти, если она опасалась оказаться втянутой в разговор с ним, но она не двинулась с места, поэтому он подошел к ней и отвесил почтительный поклон.
— Леди Амелия.
Она вскинула глаза и тут же опустила.
— Ваша светлость.
— Могу я присоединиться к вам?
— Конечно. — Она подвинулась на самый край скамьи. — Грейс спустилась вниз.
— К вдовствующей герцогине?
Амелия кивнула.
— Она хочет, чтобы Грейс обмахивала ее веером.
Томас не представлял, как можно улучшить тяжелую атмосферу под палубой, гоняя воздух с помощью веера, но опять же сомневался, что его бабушке есть до этого дело. Скорее всего ей понадобился кто-то, на кого бы она могла изливать свои жалобы.
— Мне следовало пойти с ней, — сказала Амелия, но без особого раскаяния. — Это было бы милосердно с моей стороны, но… — Она вздохнула, покачав головой. — Я просто не смогла.
Томас подождал в надежде, что она еще что-нибудь скажет. Но она замолкла, что означало, что у него больше нет оправдания для собственного молчания.
— Я хотел бы извиниться, — сказал он. Слова застревали у него в горле. Он не привык извиняться. Точнее, он не привык совершать поступки, за которые нужно было извиняться.
Амелия повернулась и посмотрела на него в упор.
— За что?
Что за вопрос! Он не ожидал, что она вынудит его объясняться.
— За то, что произошло в Белгрейве, — сказал он, надеясь, что ему не придется вдаваться в детали. Бывают моменты, которые не хочется вспоминать. — В мои намерения не входило огорчать вас.
Амелия устремила взгляд на нос корабля. Выражение ее лица было скорее задумчивым, чем печальным.
Она казалась слишком смирившейся и подавленной, чтобы грустить. И ему было тошно сознавать, что он причастен к тому, чтобы довести ее до такого состояния.
— Я… сожалею, — медленно произнес он. — Думаю, у вас были основания почувствовать себя нежеланной. Это не входило в мои намерения. Я не хотел бы, чтобы вы чувствовали себя подобным образом.
Она продолжала смотреть прямо перед собой, повернувшись к нему в профиль. Он видел, что ее губы плотно сжаты и она пару раз моргнула. Томас никогда не думал, что трепет женских ресниц может быть таким завораживающим, но ее ресницы были… милыми.