Тем не менее он позволил ей уехать.
Почему?
Тут в поле зрения Такера появилась его хижина, и он посвятил некоторое время исследованию прилегавшей к ней территории. Поскольку вокруг все было тихо, он подъехал к полуразвалившейся лачуге вплотную, соскочил с седла и привязал лошадь.
Итак, почему он отпустил Дженни, даже не прикоснувшись к ней?
Вопрос повис в воздухе.
Глава 5
Саманта спустилась в холл в гостинице «Слипи реет». Час был ранний — слишком ранний для женщины, имевшей обыкновение ложиться спать под утро, — но она делала ставку именно на это! К счастью, место за конторкой регистрации пустовало — клерк еще спал, — и Саманте оставалось только порадоваться своей Предусмотрительности. Проскользнув мимо конторки, она вышла на улицу и направилась в сторону строения, занимавшего важное место в ее планах.
Ступив на тротуар, Саманта отметила тот факт, что рассветные солнечные лучи едва успели окрасить небо, и город только еще пробуждался к жизни. Это также порадовало ее, поскольку прохожих на улице не было и задавать вопросы, куда она собралась в столь ранний час, было некому. Это тем более устраивало молодую женщину, поскольку удобоваримого ответа на подобный вопрос у нее не было. Когда же она вернется, высыпавшие на улицу обыватели будут заняты собой и своими делами и вряд ли обратят внимание на нее.
Саманта шла по дощатому тротуару быстрым решительным шагом. Прошло уже довольно много времени с начала ее сыщицкой деятельности, а между тем ничего важного достигнуто не было. Что же касается Мэтта, то он, проведя с ней ночь в гостинице, в городе с тех пор больше не появлялся. Его суженую — после состоявшегося между женщинами объяснения — она тоже не видела несколько дней. Так что Саманта не знала, устроила ли Дженни из-за нее сцену своему жениху, но это не имело большого значения. Похоже на то, что Мэтт решил с ней больше не встречаться, и это являлось главной причиной его отсутствия в Уинстоне.
Шон Макгилл пока ответа на ее телеграмму не прислал, и Саманту такого рода задержка не могла не радовать. Как уже было сказано, она намеревалась к моменту его приезда запастись доказательствами своей теории, оправдав тем самым свою поездку в Уинстон, к которой старый детектив относился скептически.
Так что Саманта продолжала играть роль кокотки в салуне «Трейлз-Энд», хотя с отсутствием Мэтта вечера там стали казаться унылыми и бесконечно длинными. Но как бы то ни было, ее миссия окончательно стала ей ясна, и хотя чувства к Мэтту продолжали до определенной степени довлеть над ее женским началом, она тем не менее решила, несмотря ни на что, добиваться осуществления своей мечты — стать штатным детективом агентства Пинкертона. И поэтому не могла позволить себе совершать новые ошибки.
Размышляя об этом, Саманта приобрела тусклых тонов простую блузку, юбку с разрезом для верховой езды и высокие сапоги, зная, что все эти вещи понадобятся ей во время верховых поездок, целью которых являлась разведка владений Мэтта. Она потратила на Исследование территории его ранчо вот уже три утра и считала, что, если ей повезет, она обязательно обнаружит там необходимые ей доказательства. Из-за этих ранних поездок она все время не досыпала, но всякий раз, с нетерпением дожидалась раннего утреннего часа, когда могла отправиться в путь, чувствуя себя полноправным сотрудником агентства Пинкертона, находящимся на задании.
Добравшись, не будучи замеченной, до конюшни Тоби, Саманта резко повернулась на голос, принадлежавший, по счастью, владельцу стойла.
— Ты, что ли, Саманта? Опять притащилась ни свет, ни заря. Не надоело еще?
— Да, это я.
Саманта не могла сдержать улыбки, глядя на припухшее со сна недовольное лицо пожилого приятеля, который явно не одобрял ее действий. Но хотя ему и не нравилось, что она уезжала рано утром верхом из города в полном одиночестве, он всегда находился в нужном месте в нужное время, когда она приходила к нему, с тем чтобы арендовать лошадь. Нечего и говорить, что Саманта поэтому испытывала к нему самые теплые чувства.
— Моя лошадь готова? — спросила она.
Тоби проигнорировал ее вопрос и, сердито встопорщив седую щеточку усов над верхней губой, заговорил о другом:
— Если заметила, я не расспрашиваю тебя, куда ты ездишь верхом в такую рань, особенно если учесть, что после «Трейлз-Энда» ты возвращаешься в гостиницу в первом, а то и во втором часу ночи.
— Я это заметила.
— Я также не спрашиваю тебя, почему ты всегда возвращаешься к началу работы в салуне и почему никогда не говоришь о том, куда ездишь.
— Я и это заметила.
— А не спрашиваю я тебя об этом потому, что это касается только тебя. Никто не должен совать нос в чужие дела. Я в том числе.
— Совершенно справедливо.
Тоби еще что-то пробормотал, после чего резюмировал:
— Иначе говоря, я уважаю твою частную жизнь, и ты отлично об этом знаешь.
Саманта заметила занесенный топор и почувствовала, что Тоби собирается заговорить с ней о главном только тогда, когда его лицо раскраснелось, а в голосе проступили несвойственные старику сильные эмоции.
— Но мне надоело созерцать тени у тебя под глазами, которые с каждым днем все больше наливаются синевой. Не знаю, чем ты занимаешься, но сопровождающая твои действия секретность кажется мне ненормальной, и сердце подсказывает мне, что рано или поздно ты с этими поездками попадешь в большую беду.
— Мне не хочется говорить об этом, Тоби. Не забывай, ты сказал, что уважаешь мою частную жизнь.
— Уважаю, но хочу предупредить, что у Мэтта Сгрейта имеются определенные обязательства, которые сковывают его вне зависимости от того, насколько близки ваши с ним отношения. Так что рано или поздно ты будешь несчастна, а я не могу смотреть, как ты движешься к этому, и ничего не делать.
— Тебе не следует беспокоиться обо мне, Тоби. — Саманта проглотила появившийся в горле комочек и уже более уверенным голосом закончила: — Несчастной я никогда не буду.
— Тогда заболеешь. Ведь человек не может совсем не спать.
Саманта решила перейти в наступление.
— Откуда ты знаешь, что я делаю там, куда езжу? Может, сплю все время?
— Спишь, как же… Синяки под глазами говорят сами за себя, — проворчал Тоби. — Они не умаляют, конечно, твоей красоты, но придают твоему облику черты хрупкости и беззащитности.
Теперь настал, черед Саманты сделать Тоби внушение.
— Я могу быть кем угодно, но только не беззащитной и хрупкой. — Стремясь побыстрее завершить эту бессмысленную дискуссию, но так, чтобы не обидеть Тоби, она едва слышно произнесла: — Давай заключим сделку, Тоби. Через пару дней я сделаю в своих поездках перерыв и отосплюсь. Только чтобы угодить тебе.
— Меня это не устраивает.
— Ну а что тебя устраивает?
— Я хочу, чтобы ты дала мне обещание.
Саманта нахмурилась.
— И что же я должна тебе пообещать?
— Обещай не предпринимать никаких действий, грозящих тебе опасностью, не посоветовавшись предварительно со мной.
Саманта помолчала. До сих пор ей жаловаться на Тоби не приходилось. Он действительно не задавал лишних вопросов и на щекотливые темы не говорил. Повинуясь внезапно возникшему импульсу, она сказала:
— Хорошо, обещаю.
— Ты уверена?
Саманта сделала паузу и всмотрелась в лицо старика; Оно выражало тревогу. Самое малое, что она могла для него сделать — избавить от страха за нее.
— Да, — ответила Саманта.
После этого Тоби молча отвел ее в стойло, где всадницу дожидалась взнузданная и оседланная верховая лошадь. Вновь поддавшись внезапно нахлынувшим чувствам, Саманта поцеловала старика в щеку, а взобравшись в седло, повернулась к нему и сказала:
— Не беспокойся за меня, Тоби. У меня все будет хорошо.
Эти слова, которые она сказала Тоби перед отъездом из города, эхом отзывались у нее в ушах, когда она пересекала широкое поле с попадавшимися чуть ли не на каждом шагу сусличьими норами. Ко все усиливающейся жаре ближе к полудню прибавилась влажность, и жаркая влажная погода не лучшим образом воздействовала и на всадницу, и на лошадь, которую Саманта вела за собой под уздцы. Не так давно она довольно уверенно внушала Тоби, что ее поездки сродни легким верховым прогулкам, но и представить себе не могла, насколько жарким, влажным и душным будет это утро. Не говоря уже о том, что в спешке она забыла наполнить водой флягу, а между тем ее мерин потерял подкову и захромал. Так что ей пришлось соскочить с седла и большую часть пути идти пешком. Вдобавок она оказалась в глухом и незнакомом ей прежде углу необъятного ранчо Мэтта и заблудилась.
Когда солнце достигло Зенита, с Саманты градом лил пот и тонкая материя блузки прилипла к телу. Так что ей оставалось только корить свою злосчастную судьбу за стекающие по спине горячие струйки, влажную растрепавшуюся прическу и прочие неприятности, выпавшие в это утро на ее долю. Нечего и говорить, что настроение у нее упало. Оно упало у нее еще больше, когда она, сдвинув шляпу на затылок и поведя глазами по сторонам, осмотрелась. Вокруг простиралась совершенно незнакомая ей местность, и не приходилось сомневаться в том, что она не успеет вернуться в город к началу работы салуна. Хотя многие не придадут никакого значения ее отсутствию, Тоби уж точно заметит это и еще, не дай Бог, снарядит спасательную группу на ее розыски. Последнее же никак не входило в ее планы, поскольку привлекло бы повышенное внимание к ее деятельности, которую она старалась держать в секрете.
Едва передвигая ноги и продолжая жмуриться от солнца, Саманта наконец достигла края поля, и тут ее сердце встрепенулось от радости. На некотором расстоянии от того места, где она находилась, показался редкий штакетник, обозначавший, по-видимому, границу владений Мэтта. Кроме того, она увидела там какого-то парня, ремонтировавшего этот импровизированный забор. Саманта быстро направилась к работнику, но остановилась как вкопанная, когда он разогнулся, встал в полный рост, и она узнала его.
Это был не кто иной, как Мэтт Стрейт собственной персоной.
Сообразив, однако, в следующую секунду, что она тоже обнаружена, Саманта продолжила движение в ту сторону, хотя уже не столь активно, как прежде. Мужчина потянулся за своей лежавшей на земле рубашкой с видом, не предвещавшим ничего хорошего. Саманта же, лихорадочно придумывая объяснение своего неожиданного появления на этих землях, не могла тем не менее Отвести глаза от его сильных рук и мускулистой груди, покрытой бисеринками пота. Она слишком хорошо запомнила эти ласкавшие ее руки и тяжесть этого сильного тела, когда они с Мэттом занимались любовью, и поняла, что они останутся в ее памяти навечно.
Между тем дневное светило продолжало сжигать землю, и Мэтт сильно щурился от бивших ему в лицо солнечных лучей. Когда он натягивал на себя рубашку, солнце, словно играя с ним, мешало ему видеть петельки, не давая застегнуться. Процесс одевания в буквальном смысле этого слова тормозила его мокрая от пота кожа. Так и не успев окончательно привести себя в порядок, он предстал перед Самантой с обнаженной грудью, что еще больше распалило ее чувственные воспоминания. Глядя на тонкие струйки пота, сбегавшие по его груди и исчезавшие за поясом брюк, Саманта, подойдя к нему, не без труда изобразила у себя на губах театрально-смущенную улыбку.
Но Мэтт не улыбался. Он наблюдал за тем, как она приближалась к нему, ведя за собой в поводу хромавшую лошадь. Неожиданно ему пришло на ум, что он никогда не видел эту девушку без макияжа, и его поразило, насколько она красива без своей фирменной «боевой» раскраски. Даже зеленовато-карие глаза казались гораздо ярче, оттененные естественного цвета темными ресницами, а на щеках распустились алые розы, но не от румян, а от жаркого солнца прерии. Потом его взгляд переключился на ее губы, показавшиеся ему без помады еще более полными, чувственными и выразительными. Когда же она сняла шляпу, не сдерживаемые прической волосы рассыпались по ее плечам, светясь и переливаясь в ярких лучах дневного светила. Это было так красиво, что он лишь усилием воли не позволил себе поднять руку и прикоснуться к ним.
Но то, как на ней сидела одежда в стиле вестерн, ему не понравилось. Совершенно очевидно, она приобрела уже готовый костюм в местной лавке и он был ей слишком узок. Особенно выделялись груди, почти выпрыгивавшие из обтягивающей, мокрой от пота блузки. Юбка е разрезом для верховой езды также не могла похвастать избыточным количеством материи и облегала ее ягодицы так, что Мэтта это покоробило.
Тем не менее он никак не мог прогнать воспоминания о том, сколь сладостными казались ему эти груди, когда они с Самантой лежали в постели, прижавшись друг другу, и сколь совершенными представлялись ему очертания ее округлых ягодиц, когда он покрывал их поцелуями.
Отогнав навязчивые мысли и едва слышно обругав себя за недостаток твердости, из-за которого в его теле вновь стала пробуждаться чувственность, он еще раз мысленно сказал себе, что любит одну только Дженни. Хотя та никогда не возбуждала его до такой степени. Если разобраться, она вообще его не возбуждала, а вот у Саманты это почему-то получалось. Иными словами, он хотел ее постоянно. Он и сейчас вожделел ее. Она знала и умела нечто такое, отчего он подчас испытывал чувство, сходное с сильнейшим шоком или потрясением. При этом не мог отделаться от мысли, что они находятся лишь в самом начале процесса взаимного узнавания и глубины, которые лежат под ними, бездонны. По его мнению, чтобы исследовать и познать друг друга как должно, им понадобилось бы любовное путешествие длиной в годы.
Годы…
Приближавшаяся к нему женщина в смысле любви привыкла оперировать совсем другими временными категориями.
Понимая, что непослушное тело может выдать его мысли на ее счет, он не стал заправлять ковбойку в брюки, а лишь застегнул ее на нижние пуговки, после чего, дождавшись, когда она подошла к нему достаточно близко, чтобы при разговоре не надо было повышать голоса, холодным тоном осведомился:
— Что ты здесь делаешь?
Саманту смутила его нелюбезная манера приветствия, и она пробормотала:
— Я… видишь ли, моя лошадь неожиданно потеряла подкову, захромала и…
— Зачем ты сюда приехала? — продолжал гнуть свою линию Мэтт.
— Просто отправилась на верховую прогулку и случайно оказалась здесь…
— Ты находишься на моей земле.
— Сбилась с дороги и не знала, куда заехала, — в замешательстве ответила Саманта. — Говорю же тебе — я заблудилась.
Мэтт молчал, покусывая губы. Видимо, он ей не верил.
Он и в самом деле не поверил ей.
Саманта сразу заметила это, стоя в нескольких футах от человека, чей образ заполнял ее сны после проведенной ими в гостинице ночи. А еще она заметила, что он вовсе не рад их встрече и ее присутствие вызывает у него раздражение.
Когда Саманта осознала это, ее охватил гнев, который она, впрочем, постаралась скрыть. По ее мнению, это она должна была демонстрировать недовольство при встрече, а уж никак не он. Ведь не она же, в самом деле, оставила его в одиночестве в постели, еще теплой после занятий любовью. Не говоря уже о том, что она неожиданно оказалась в его власти и зависела теперь от его решений, в то время как ей лишь хотелось восстановить свое реноме агента, провёдя необходимую для дела рекогносцировку.
— Хм… Значит, говоришь, заблудилась? Впрочем, по какой бы причине ты здесь ни оказалась, тебе необходима лошадь, чтобы вернуться в город.
Саманта гордо вскинула подбородок и с саркастическими нотками в голосе произнесла:
— В любом случае я не собиралась причинять тебе беспокойство.
— Тебе следовало подумать об этом раньше.
После этих слов Саманта окончательно поняла, что не нужна ему и он не желает ее видеть.
Между тем Мэтт привязал ее мерина к репице своей лошади и вскочил в седло. В следующее мгновение наклонился, подхватил Саманту с земли и усадил на своего коня. Она оказалась не готова к тому, что прикосновение его рук вновь разбудит в ней все прежние чувствам и поэтому сидела тихо, как мышка. Секундой позже, когда он чуть наклонился вперед, чтобы взять поводья и перевести лошадь на рысь, ее окутало исходившее от него влажное тепло. Его руки оказались такими же сильными, какими запечатлелись в ее памяти, а прикосновения ног к задней части бедер разожгли в ее чреслах пожар. Но более всего ей доставляла беспокойство выпуклость у него в паху, которая, когда лошадь перешла на рысь, стала ритмично соприкасаться с ее телом, сводя девушку сума.
Так что ее негативный настрой по отношению к Мэтту полностью улетучился, когда они достигли его ранчо и он сказал: